Вартан заметно опешил. – Так вы – чиновница из Совы? Служите Правосудию? – Его расположение ко мне заметно переменилось. Вместо высокомерия и насупленности он вдруг посмотрел на меня с уважением и, как мне показалось, чуточку со страхом. – А правду говорят, что Правосудия владеют особыми способностями? У вас они тоже есть? Я улыбнулась, надеясь, что моя улыбка покажется ему ободряющей. – У сэра Конрада способности точно есть… а у меня их точно нет. Люди часто реагировали на меня и мою профессию так же, как Вартан, но я лишь недавно стала обращать на это внимание. До дела леди Бауэр и до Долины я была наивной. Теперь же я наконец стала осознавать: простые люди, даже те, кто был старше и лучше меня, боялись нас. И боялись они не только сил, которыми владел Вонвальт, но и просто потому, что мы были агентами Империи. Для большинства сованцы оставались завоевателями, пусть теперь они и царили повсюду. И хотя я всегда считала себя в первую очередь толкой и лишь затем сованской подданной – увы, я никогда по-настоящему не ощущала себя имперкой, – другие видели меня совсем иначе. Я могла с тем же успехом облачиться в цвета Империи и носить на груди ее герб. Для других мы были воплощением власти Императора, словно он висел в нескольких футах над нами и управлял нашими действиями, дергая за ниточки. Мы часто слышали, как другие ропщут о жестокости Императора, однако я долго не осознавала, что простые люди могут считать нас такими же жестокими и лютыми, каким был он. Как жаль, что я не могла объяснить им, как ревностно Вонвальт относился к общему праву и применял его законы. Он ценил его превыше всего. – Я слышал, что они умеют говорить с мертвыми, – со страхом сказал Вартан. Вдруг, отведя от меня глаза, он начал плотнее кутаться в одеяла. – Чудовищное и противоестественное дело, как по мне, – пробурчал он. Мне оно тоже казалось чудовищным и противоестественным. Я не хотела снова думать о сэре Отмаре. – Многое из того, что слышат люди, – это просто слухи, – сказала я, радуясь, что в тот миг нас прервал вернувшийся Матас. – Немного кенны у нее все же было, – сказал он, и маленькую комнату заполнил узнаваемый запах сыра со специями. – Только ее придется разогреть. Лицо Вартана просияло. Он посмотрел на меня, ища одобрения, и я ободряюще улыбнулась. Вел он себя в целом немного странно, одновременно неприветливо и заискивающе, и я сообразила, что увечье, приковавшее Вартана к коляске, наверняка сильно изменило его характер. Полагаю, когда-то он был грубым и неприятным типом, но теперь полностью оказался на милости своего сына и некой Доротеи. Мы неторопливо беседовали, пока Матас готовил кенну и другую еду, которую передала Доротея. То были простые продукты, которыми изобиловали здешние места: овощи, картошка, хлеб и сыр. – Он, должно быть, вам очень помогает, – негромко сказала я, хотя Матас наверняка это услышал. – Мальчишка просто святой, – сказал Вартан. – Без его заботы я бы уже давно помер. Однако, – прибавил он, повысив голос, – сейчас я здоров как никогда. И обо мне заботится Доротея. Так что я все пытаюсь выпереть его отсюда. Ему нужно найти свой собственный путь в этом мире, а не сидеть тут со мной. Верно, парень? А? Пытаюсь я тебя выгнать? – Да уж, это точно, – сказал Матас, широко улыбаясь и накладывая кенну в деревянные миски. – Не возражаете, если я спрошу… – Это был толец, на голову выше меня, – прервал меня Вартан. Матас со вздохом сел и закатил глаза. – С каждым разом он становится все больше. – Огромный, Казивар бы его побрал, толец, – продолжал Вартан, оживившись. – С большущей черной бородой и длиннющими черными волосами, которые доходили ему до самого низа спины. – И пальцами толщиной с сардельки, и руками, как дубовые ветви, – подхватил Матас. – Сам хочешь рассказать ту историю? – требовательно спросил Вартан, указывая на Матаса ножом. – Я ведь и тебя могу в каталку усадить, а? Только представь, какая бы из нас вышла парочка! Колесили бы по всей Долине! – Я бы тебя обогнал, – сказал Матас. Теперь они уже оба смеялись, и я вместе с ними. – Ага, но опыта-то у меня побольше. – Вартан похлопал по деревянным колесам. – Прицеплю сюда лезвия и посеку все твои спицы. Матас посмотрел на меня, проверяя, что они не смутили меня, но я была рада просто послушать, как отец и сын подтрунивают друг над другом. Их болтовня была такой душевной, искренней и казалась мне глотком свежего воздуха. – Ладно, – сказал Вартан с полным ртом кенны. – Значит, Рейхскриг, я в Марках, да? Как и каждого хаунерского дуралея, меня призвали в Легионы. Мы сражались под знаменами маркграфа Нойманна – может, слышала о таком? Я помотала головой, и одновременно с этим Матас сказал: – Конечно же, она не слышала! – В общем, видите ли, командир из него был так себе. Хотя нет, не совсем – он хорошо справлялся на открытой местности. Но в Марках-то все по-другому. Дело в погоде, понимаете? Она все время меняется. В одну минуту палит солнце, а в другую Богине-Матери приспичит поссать, и на тебя польется ледяной ливень. На этих словах у меня от удивления вырвался высокий, громкий смешок, а Матас залился краской от столь ужасной шутки. – Так вот, день был туманный, и тут Нойманн говорит, что нам нужно занять такой-то холм – я даже не помню, как он назывался, чтоб его. Просто огромный такой земляной бугор. Предполагалось, что наверху стояло какое-то деревянное укрепление, но я туда так и не дошел. Топаем мы, значит, вверх по склону, медленно пробираемся через грязь, как вдруг прямо из тумана появляются эти толцы. Одна Нема знает, как я тогда перетрусил. У меня ведь даже меча или доспехов не было, как у некоторых лордов, лишь палица и поношенная стеганка, которую я купил почти задаром. Значит, появляются эти здоровенные толцы, раздетые до пояса и все разрисованные красной краской, чтобы было похоже на кровь. Некоторые из наших просто развернулись и побежали. И никакая сила на земле их не удержала бы. Но я подумал: «Да сношайся оно все Казиваром», – уж простите мне мой сованский, – подбежал к ближайшему и попытался огреть его моей палицей. Вартан замолчал. До этого он рассказывал историю довольно оживленно, но теперь его лицо омрачилось, и я поняла, что он все еще помнил тот миг – миг удара, мгновенного паралича, осознание того, что он, скорее всего, умрет, – и переживал его столь же ясно, словно все происходило наяву. – Вы, должно быть, были невероятно храбры, – сказала я, чтобы заполнить повисшую тишину. Я протянула руку, сжала его ладонь, и он улыбнулся мне. – Благослови тебя Нема, девочка, – ласково сказал он. Затем его лицо внезапно просветлело. – Так ты ведь и сама толка, хотя по тебе и не скажешь. Из каких ты мест? И как оказалась на службе у Правосудия? Об этом мне говорить не хотелось, особенно с малознакомыми людьми. Но Вартан открылся мне, поэтому я ответила ему той же любезностью. – Я родилась в Мулдау, – сказала я. – Толсбург уже лет пять или шесть как стал сованской провинцией, но в Марках все еще продолжались стычки. Когда мне было три года, случилось всеобщее восстание. Моего отца убили. Мама оберегала меня еще несколько лет, но затем она тоже погибла, когда Мулдау снова захватили и разграбили. После я попала в сиротский приют, а потом, когда достаточно повзрослела, в работный дом. – Я пожала плечами, хотя на самом деле мне все еще было больно рассказывать об этом. – Больше десяти лет я нищенствовала, а потом в Мулдау приехал сэр Конрад. Я попыталась ограбить его, но вместо того, чтобы осудить, он взял меня в ученицы. – Нема, как же тебе повезло! Он ведь мог отрубить тебе за это руку! – Да, – угрюмо сказала я. – Он сказал мне то же самое, почти слово в слово. Вартан расхохотался, и Матас смог выдавить из себя смешок. Даже я улыбнулась. Но я о многом умолчала. О годах нищеты, о милостыне, кабале, жестокости и попытках лишить меня невинности. История моей юности была скверной, и, рассказывая ее, можно было испортить настроение даже на самых оживленных посиделках. – Простите, я не хотела портить вечер, – сказала я. – Моя история не из приятных. Вартан указал на меня ножом. – Не извиняйся. Не за моим столом. Посмотри, кем ты была и кем стала. Я бы ни за что и в тысячу лет не поверил в эту историю, если бы не услышал ее из твоих собственных уст. Ты столького добилась и далеко пойдешь, будучи агентом Короны. Молодчина. Признаю, слова Вартана согрели мою душу. Я сердечно поблагодарила его и наконец принялась за мою кенну, которая быстро остывала, но не становилась от того менее вкусной. Мы проговорили до поздней ночи. То был замечательный вечер, и провела я его в хорошей, честной компании. Мы беззаботно смеялись и шутили от души. Я даже ощутила, как постепенно уходят приобретенные мной повадки и сованский акцент и как проскальзывают мои родные толские интонации. К концу вечера мой живот и щеки болели от хохота, и я была совершенно одурманена мыслью о том, чтобы стать женой Матаса и невесткой Вартана. Это было неудивительно – после того, что я слышала утром от Августы, меня отчаянно тянуло к столь простым, душевным радостям жизни. – Что ж, мне пора на боковую, – сказал Вартан. К тому времени Матас и я, сидя за столом, открыто держались за руки, и становилось ясно, что вечер подходит к поворотной точке. Вартан не собирался вести себя как чопорная дуэнья. Он был простым человеком, давным-давно махнувшим рукой на излишние формальности. – Спокойной ночи, – сказал Матас. – Спокойной ночи, Вартан, – сказала я, искренне улыбаясь. – Спасибо, что приняли меня. Вечер был чудесный. Вартан, скромно улыбнувшись, отмахнулся от меня и, не говоря больше ни слова, укатил обратно в свою комнату. Когда мы пошли в комнату Матаса, я заволновалась. Хотя я выпила эля и он ударил мне в голову, все же опыта у меня не было совсем. – Я не… – негромко сказал Матас. Затем он замолк, но я его поняла. Он тоже не знал, что делать. – Думаю, вместе мы разберемся, – сказала я, и мы упали на кровать, смеясь над самими собой и нашей неопытностью. Я никогда не забуду ту ночь. Боль в начале, а затем удовольствие. После первого раза мы не остановились. Мы действовали неумело и несмело, но с юношеским энтузиазмом. Мы потели, скакали, стонали и хихикали и закончили лишь после трех раз. Уставшие и обнаженные, мы лежали, тепло прижавшись и сплетясь друг с другом, пока сквозь облака не начал пробиваться холодный утренний свет. – Разве Правосудие тебя не хватится? – спросил Матас, легонько поглаживая меня пальцами по бедру. – Не знаю, – сказала я. Я уже давно думала о Вонвальте. Он вошел в мои мысли в то же время, когда Матас вошел в меня, отчего я пришла в замешательство и сильно злилась на себя. – Какие у вас с ним отношения? – спросил Матас. – Ты о чем? – спросила я, тоном и видом давая понять, что вопрос мне не понравился. – Ты же сам видел, что я была цела. – Мать-Богиня, да нет же, – быстро сказал Матас. – Я не об этом. Совсем. Просто я задумался, понимаешь. Вы несколько лет провели вместе, в дороге. Он человек… могущественный. И обеспеченный. – А еще он вдвое старше меня, – сказала я, хотя это было скорее вопросом личных предпочтений и в провинциях не казалось чем-то странным. Даже в Сове пары с большой разницей в возрасте встречались часто, особенно среди знати. Иногда детей обручали с рождения, чтобы сохранить чистоту родов и скрепить важные союзы. – Он никогда не говорил и не делал ничего непристойного. Я – его работница, а не любовница. Я чувствовала, что начинаю сердиться и замыкаться в себе. Я никогда прежде не рассказывала о моих взаимоотношениях с Вонвальтом. Мне было просто не с кем обсудить их. Поначалу, когда сэр Конрад только поставил меня себе на службу, я полагала, что когда-нибудь он все же потребует от меня какую-нибудь плотскую услугу – все-таки он был богатым агентом Короны. Мысль об этом претила мне, но я смирилась с ней ради лучшей жизни, ведь я была по горло сыта попытками наскрести себе на жизнь в приютах Мулдау. Шли недели, за ними – целые месяцы, и он не требовал от меня ничего, кроме усердной работы. Мне было семнадцать, когда Вонвальт принял меня в ученицы, и в большинстве мест я уже считалась женщиной. Теперь мне стало девятнадцать – кого ни спроси, я уже давно могла выйти замуж и рожать детей, но он до сих пор ни разу не приставал ко мне. Мы десятки, если не сотни, раз оставались наедине, трезвые и пьяные. Иногда нам даже приходилось спать в одной постели, но Вонвальт просто отворачивался от меня и засыпал. Порой я думала, что он, возможно, предпочитает мужчин, но однажды ночью Брессинджер, когда мы распили с ним бурдюк вина, проболтался, что Вонвальт, как и он, нередко посещал бордели. Разница была лишь в том, что Вонвальт был гораздо более разборчив и скрытен, в то время как Брессинджер охотился за всем, что двигалось. Я же испытывала к Вонвальту самые разные и противоречивые чувства, какие часто испытывают юные девушки к мужчинам старше них. Вонвальт был красив, силен и таинственен, и каждая из этих черт подчеркивала другую. Он был мечтой многих девушек. Пусть я наивно заблуждалась о силе той власти, которой обладала, будучи агентом Короны, я все же замечала зависть, исходившую от девушек Долины Гейл, как жар от костра. Но со временем я увидела в Вонвальте и его недостатки: мнительность и привередливость. Он был склонен к унынию и неразговорчив, и всякий раз, когда представлялась возможность уединиться, он хватался за нее. Ситуацию осложняло и кое-что еще. Вонвальт был не только моим нанимателем, но и моим защитником. Я знала, что он убивал людей, как в ходе Рейхскрига, так и исполняя долг Правосудия. И он без колебаний убил бы, чтобы защитить меня. Это пугало, но в то же время благодаря этому я чувствовала себя защищенной. Так что наши отношения были сложными. Они носили черты всего, что могло связывать мужчину и женщину: он был для меня отцом, дядей, братом, мужем – всем, кроме любовника, и, если задуматься, наверное, именно поэтому я так быстро позволила Матасу занять в моей жизни эту роль. Я вдруг осознала, что уже давно молчу, погруженная в свои мысли. Все это время Матас ждал ободрения, а я его ему не давала. Я повернулась к нему и с жаром заговорила: – Я тебя люблю и хочу, чтобы мы провели жизнь вместе. Но у меня есть обязанности. Сэр Конрад заключил со мной сделку. Я продолжу работать на него, пока мы не закроем дело леди Бауэр, а затем я сообщу ему о моем решении. – И ты останешься? – спросил Матас. Несмотря на вихрь мыслей и чувств, бушевавших в моей голове, я с уверенностью кивнула. – Я останусь, – сказала я. XV Грейвс