Она кивает. Но в глазах непримиримость. Просто-напросто сил нет спорить. Арина приподнимается и хватает пилюли у меня из рук. Филигранно, точно так, чтобы не касаться моей кожи. – Ты, кажется, фанат носков? – спрашиваю строго, глядя на маленькие ухоженные пальчики на ногах. Молчит. – На меня аж три пары напялила, а сама почему босая? – Издеваешься? – шипит, заваливаясь на подушку и прикрывая тяжёлые веки. – Откуда у меня «аж три пары»? Ты мои вещи выкинул. Надеюсь, хотя бы рядом с помойкой поставил, чтобы те, кто нуждаются, забрали? – Шутишь? – спрашиваю ошарашенно. – Я тебе денег оставил. Там на маленькую носочную фабрику в Китае хватило бы. – Я их приюту отдала, – выговаривает с вызовом. – Мне от тебя ничего не надо. Горько усмехаюсь. Гордячка. – Хотела вернуть, – продолжает она. – А потом передумала. Перетопчется, Долинский. – Блядь, – мрачнею. – Ты половину зимы ходила в пиджаке, сумасшедшая? Обнимаю ладонью тонкую щиколотку и разминаю ледяную узкую ступню. Фут-фетишизм никогда не был так близко. – Это пальто, вообще-то, – огрызается, со злостью выдёргивая ногу. Хочет что-то сказать, но хрипит. Тяжело вздыхаю и качаю головой, мрачно изучая худую фигуру на кровати. – Принесу тебе свои носки, а с утра вызову врача. – Мне не нужен врач. Я просто хочу, чтобы ты наконец-то отстал. Что тебе надо? Зачем всё это? Не обращаю внимания на разворачивающуюся истерику, иду в гардеробную, где со злостью ударяю по шкафу. Возвращаюсь в спальню уже с носками. – Я сама, – подскакивает Арина стремительно. – Окей, – говорю, поднимая руки. – Только не нервничай. Долго наблюдаю, как она справляется, а потом всхлипывая устраивается на покрывале. – Чем тебе ещё помочь?! – Всё что мог, ты уже сделал. Спасибо, – ядовито произносит. По фигу. Хуже не будет. – Полежу немного с тобой, – говорю, укладываясь рядом. Её тело, словно волной, смывает на другую половину кровати. – Только не трогай меня, – шепчет устало. – Не буду, обещал ведь. Малыш снова подтягивает коленки к животу, а ладошки по-детски складывает под голову. Её веки прикрыты, но по тому, как Арина трясется, понимаю, что она на грани. Мать твою. И я тоже. В конце концов, это она пришла ко мне, чтобы подвести под монастырь и шпионить в пользу Луневича? Сделала копии Янкиных документов. Обманывала. Встречалась со своим Артёмом параллельно. Это всё она. Тогда почему мне так паршиво?! – Я тебя ненавижу, – шепчет Малыш безысходно, в полубреду. – Если бы ты знал насколько. Я тебя не предавала. Собиралась… Когда Виктор Сергеевич попросил меня помочь, мне сразу это не пон… равилось. Арина закашливается. Комната наполняется сдавленными хрипами и вздохами, а я борюсь с желанием погладить хрупкое плечо, чтобы успокоить, но полагаю, что это только обозлит её и она перестанет говорить. – Возможно, ты не знаешь, – продолжает она стихнув. – Дядя Витя забрал меня из детского дома, когда мне было двенадцать. Дал образование, всё самое лучшее, подарил квартиру. Поддерживал и направлял. Я просто не могла ему отказать, понимаешь? Распахивает осоловелые глаза и смотрит на меня в упор. – Пытаюсь, – киваю. – Я тогда тебя не знала. Вообще, не отнеслась серьёзно к такой… странной просьбе. Потом только всё осознала, но было уже поздно. – Откуда Луневич был в курсе, что Яна придёт ко мне? – Я не знаю, – мотает головой и закусывает губу. – Что было дальше? – Дальше мы… с тобой начали встречаться, и я отказалась помогать. Единственное, что я совершила – взяла эти прокля́тые копии. – Блядь. Зачем? – Не знаю, – рявкает сипло. – Увидела тогда фотографию якобы с твоей женой и всё как в тумане. Вот такая я плохая! – Как эта папка попала к отцу? – Без понятия. Документы пропали из моей квартиры, – на секунду замирает, словно вспоминает или думает. – А твой братец, который и не братец вовсе? – выплёвываю с ненавистью. – Тёма, – облизывает пересохшие губы. – Мы с ним тоже с детского дома. – И у вас никогда ничего не было? – Мы встречались с тех пор, как он пришёл из армии. – Пиздец. – Я не изменяла тебе, – враждебно затыка́ет меня. – Никогда. Не знаю, что заставляет меня поверить ей. Широко распахнутые, доверчивые глаза или в целом, понимание что не такая она… Не смогла бы. Я ведь всё видел. Что опыта у неё нет. И, вообще, нутром чувствовал искренность. Отсюда и папка эта в руках отца произвела на меня такое впечатление. Разрыв аорты. Злость внутри спалила разум. Думать объективно был не в состоянии. Малыш на время успокаивается. Дремлет, вздрагивая. Такая горячая, что даже не касаясь, ощущаю исходящий от неё жар. Дышит опасно. Прерывисто. Жду, когда температура спадёт, а она наконец-то погрузится в сон, но минут через двадцать Арина снова открывает глаза. – Мне плохо, – шепчет болезненно. – Я вызову скорую, – говорю обеспокоенно, поднимаясь. – Не-ет, – округляет глаза от страха, и сама берётся за мою руку. – Полежи ещё. Со мной. Я молча киваю.