Гидеон забрал у нее открытку. Поднявшись со стула, он долго засовывал открытку обратно в конверт, который потом положил в задний карман брюк. Тихим невыразительным голосом, каким говорят люди, находящиеся под гипнозом, он произнес: – Все, что он говорит, – это ложь. Он всегда мне лгал. И сейчас лжет. Он пересек комнату, слепо наступая на разбросанные по полу бумаги. Либби поспешила за ним, говоря на ходу: – Подожди, может, он совсем не обманывал тебя. Она говорила так не потому, что хотела защитить Ричарда Дэвиса – который, вероятно, солгал бы и о втором пришествии Иисуса Христа, если бы так было нужно для достижения его целей, – а потому, что не хотела добавлять к печалям Гидеона еще и эту. – Если он никогда не рассказывал тебе о Вирджинии, то это не совсем ложь. Может, просто к слову не приходилось, вот и все. Может, у вас ни разу не заходил разговор на эту тему. Мало ли что. Может, это ее мама не хотела, чтобы кто-то обсуждал Вирджинию. Может, ей это причиняло боль. То есть я хочу сказать, что это совсем не обязательно означает… – Я знал, – сказал Гидеон. – Я всегда знал. Он прошел на кухню, Либби потянулась за ним, гадая, что означает его последняя фраза. Если Гидеон знал о Вирджинии, то в чем, собственно, дело? Он распсиховался, потому что она тоже умерла? Расстроился, что ему никто не сообщил о ее смерти? Он в ярости, что его не позвали на похороны? Только Ричард и сам не ходил, если верить той записке. Так в чем же тут ложь? Она начала расспрашивать его, но замолчала, увидев, что Гидеон набирает номер на телефоне. Одну руку он прижал к животу, ногой нервно постукивал по полу, но тем не менее на его лице было сосредоточенное выражение. Так выглядит человек, принявший важное решение. – Джил? Это Гидеон, – сказал он, когда на его звонок ответили. – Мне надо поговорить с папой. Нет? А где… Я у него в квартире. Нет, его здесь нет… Я проверил там. Он не говорил, что… Последовала довольно долгая пауза, во время которой будущая жена Ричарда либо копалась в памяти, либо перечисляла все места, где мог сейчас находиться ее жених. Наконец Гидеон сказал: – Понял. В «Товарах для детей». Хорошо… Спасибо, Джил. – Перед тем как попрощаться с ней, он сказал: – Нет. Ничего. Не надо ничего передавать. Кстати, если он позвонит, не говори ему, что я звонил. Я бы не хотел, чтобы… Да. Не будем волновать его. У него достаточно проблем. Затем он повесил трубку. – Она думает, что он поехал на Оксфорд-стрит за покупками. Говорит, что он хотел приобрести интерком для детской. Она не купила его сама, потому что планировала, что ребенок будет спать с ними. Или с ней. Или с ним. Или с кем-то еще. Она считает, что ребенок ни в коем случае не должен оставаться один. Потому что если ребенок остался один хотя бы на несколько минут, Либби, если за ним никто не смотрит, если родители не проявляют должной бдительности, если их что-то неожиданно отвлекло, если открыто окно, если кто-то оставил непотушенной свечу, если что угодно, то может случиться самое страшное. И оно случится. И никто не знает об этом лучше папы. – Пойдем, – сказала Либби. – Давай уедем отсюда, Гидеон. Прошу тебя. Я куплю тебе кофе, хорошо? Наверняка здесь недалеко есть кафе. Он покачал головой. – Ты поезжай. Возьми машину. Поезжай домой. – Я не оставлю тебя здесь одного. А кроме того, как ты доберешься… – Я дождусь папу. Он привезет меня обратно. – Да может, он не появится и через несколько часов! Или вдруг он поедет к Джил, у нее начнутся схватки, они уедут в больницу, потом у нее родится ребенок… Видишь? Он может вообще сюда не вернуться в ближайшие дни. И что, ты будешь тут торчать совсем один? Но переубедить его она не сумела. Гидеон не хотел, чтобы она оставалась с ним, и не соглашался поехать вместе с ней домой. Он настроился на разговор с отцом. – Мне не важно, сколько придется ждать, – сказал он ей. – На сей раз это действительно не важно. Либби неохотно согласилась с предложенным планом; он ей не нравился, но ничего поделать она не могла. К тому же, поговорив с Джил, Гидеон как будто немного успокоился. Или, по крайней мере, стал больше похож на себя. Она попросила: – Ты позвонишь мне, если тебе что-нибудь понадобится, ладно? – Мне ничего не понадобится, – ответил он. Линли постучался в дверь дома Уэбберли в Стамфорд-Брук, и дверь ему открыла его жена. – Хелен, почему ты еще здесь? – воскликнул он. – Я поверить не мог, когда Хильер сказал мне, что ты уехала из больницы сюда. Ты не должна была этого делать. – Почему? – задала она абсолютно резонный вопрос. Из кухни, заливаясь громогласным лаем, примчалась собака Уэбберли. Линли, только что вошедший в дом, начал пятиться, но Хелен по-хозяйски схватила пса за ошейник и сказала: – Альфи, нельзя! – Она встряхнула собаку. – Он только кажется грозным, а на самом деле вполне дружелюбный. Правда, любит пошуметь. – Я заметил, – хмыкнул Линли. Она подняла на него глаза: – Вообще-то я говорила о тебе. Когда овчарка успокоилась, Хелен отпустила ее. Пес обнюхал брюки Линли, примирился с вторжением и поплелся обратно на кухню. – Так что не надо отчитывать меня, дорогой. Как видишь, у меня есть влиятельные друзья. – И очень зубастые. – Это верно. – Кивком головы она указала на дверь: – Не думала, что это можешь быть ты. Честно говоря, я надеялась увидеть Рэнди. – Она все еще с ним? – Ситуация зашла в тупик: она отказывается оставить отца, а Фрэнсис отказывается оставить дом. Мы не смогли сдвинуть с места ни одну, ни вторую. Я думала, что после известия об инфаркте… Думала, что уж теперь-то она обязательно захочет увидеть его. Заставит себя. Потому что он может умереть, и если в этот момент ее не будет рядом… Но нет. – Это не твоя проблема, Хелен. И, учитывая то, какой у тебя сейчас ответственный период, и то, как ты себя чувствуешь… Тебе нужно отдыхать. Где Лора Хильер? – Они с Фрэнсис поссорились. Вернее, Фрэнсис поссорилась с Лорой. Между ними состоялся один из тех разговоров вроде «не смотри на меня, как будто я чудовище», которые начинаются с того, что одна сторона пытается убедить другую, будто она не думает того, что, по мнению другой стороны, она, несомненно, думает, потому что на каком-то уровне – подсознательном, наверное, – она именно это и думает. Линли нахмурился, пытаясь воспринять тираду жены. – Кажется, эти воды слишком глубоки для меня. – Может потребоваться спасательный жилет. – А я надеялся, что смогу быть полезным. Хелен провела его в гостиную. Там была расставлена гладильная доска, и утюг посылал к потолку клубы пара, из чего Линли заключил, к своему несказанному удивлению, что Хелен занималась хозяйственными делами семейства Уэбберли. На доске лежала мужская рубашка – перед приходом мужа Хелен гладила рукав. Линли пригляделся. Судя по складкам, исчертившим ткань в самых неудобных местах, его жена не была создана для домашней работы. Хелен перехватила его взгляд и сказала: – Понимаешь, я хотела помочь. – Ты молодец, у тебя здорово получается. Правда, – попробовал он поддержать жену. – Да нет, я что-то делаю не так. Это очевидно. Я уверена, в этом тоже есть своя логика – может быть, очередность? – но я ее пока не вижу. С чего надо начинать: с рукавов? С полочек? Со спины? Или с воротника? Пока я глажу одну часть, все остальное, особенно только что выглаженное мною, мнется. У тебя не найдется подсказки? – Где-то поблизости обязательно должна быть прачечная. – Спасибо, ты мне очень помог, Томми. – Хелен печально улыбнулась. – Что ж, придется мне ограничиться наволочками. Они хотя бы плоские. – Где Фрэнсис? – Дорогой, что ты! Мы же не можем просить ее сейчас… Он не выдержал и расхохотался. – Да я не об этом. Я просто хочу поговорить с ней. Так она наверху? – О да. После ссоры с Лорой они обе разрыдались. Лора выскочила из дома вся в слезах. Фрэнсис с мрачным лицом скрылась у себя в комнате. Я заходила проведать ее: она сидела на полу, в самом углу, за занавеской. Попросила оставить ее в покое. – Рэнди сейчас очень нуждается в поддержке матери. И Фрэнсис тоже помогло бы общение с дочерью. – Поверь мне, Томми, я говорила ей об этом. Осторожно, деликатно, прямо, уважительно, ласково… Перепробовала все. Кроме враждебности. – Может, это то, что ей нужно. Жесткость. – Интонация может сработать, хотя вряд ли, а вот громкость никуда тебя не приведет, гарантирую. Каждый раз, когда я поднимаюсь к ней, она просит, чтобы ее оставили в покое, и, хотя мне не нравится, что она сидит там одна, мне кажется, что нужно уважать ее желания. – Тогда, может, стоит попробовать мне? – Я пойду с тобой. У тебя есть свежие новости о Малькольме? Мы не получали из больницы новостей после того, как нам позвонила Рэнди, и это, по-видимому, можно считать добрым знаком. Потому что Рэнди сразу позвонила бы, если бы… Так есть какие-то изменения, Томми? – Изменений нет, – сказал Линли. – Сердце все усложнило. Сейчас врачи могут только ждать. – Как ты думаешь, может так случиться, что им придется решить… – Хелен остановилась на лестнице и оглянулась на мужа, читая на его лице ответ на свой незаконченный вопрос. – Я так переживаю за них всех, – сказала она. – И за тебя тоже. Я знаю, как много он для тебя значит. – Фрэнсис должна быть там. Нельзя, чтобы Рэнди пришлось все делать самой, если дойдет до этого. – Разумеется, – тихо сказала Хелен. Линли никогда не бывал на втором этаже дома Уэбберли, поэтому он позволил жене показать ему дорогу к хозяйской спальне. По пути его обоняние атаковали множество запахов: цветочные – из стеклянных ваз на трехногой подставке, установленной на лестничной площадке, апельсиновый – от свечи, горящей у двери в ванную, лимонный – от средства, которым полировали мебель. Но всех этих ароматов было недостаточно для того, чтобы заглушить один, самый сильный запах – запах перегретого воздуха, тяжелого от сигарного дыма и такого затхлого, что, казалось, только ливень в стенах этого дома, яростный и долгий, сможет освежить атмосферу. – Закрыты все окна, – пояснила Хелен. – Да, сейчас ноябрь, и никто не ожидает, что… Но все равно… Для них это должно быть так трудно. Не только для Малькольма и Рэнди. Они могут выйти из дома. А для Фрэнсис… Должно быть, она очень хочет… излечиться.