Барбара состроила гримасу, прочитав эти цветистые строки. Она опустила письмо и дала себе время поразмыслить над прочитанным и, главное, над тем, что из этого следовало. «Читать дальше или нет, Барб?» – спросила она себя. Прочитаешь больше – и почувствуешь себя грязной. А не читать – значит проявить непрофессионализм. И она вернулась к письму. Он вернулся домой, читала она, намереваясь все рассказать жене. Он натянул решимость на колки (Барбару снова передернуло от этого наглого заимствования у Шекспира[10]), и образ Юджинии перед его мысленным взором придавал ему сил, чтобы нанести смертельный удар ни в чем не повинной доброй женщине. Но он нашел ее в плохом состоянии, Юджиния, милая моя, в состоянии, описать которое в простом письме он не может, но он все объяснит, выложит перед ней все до мельчайших деталей при следующей же их встрече. Это совсем не значит, что им не быть вместе, милая Юджиния. Это не значит, что у них нет будущего. И это уж точно не значит, что все, что между ними было, ничего не стоит. Потому что это не так. Заканчивал он свое послание: «Жди меня. Умоляю. Я иду к тебе». И внизу подпись, которую Барбара годами видела на распоряжениях, рождественских открытках, служебных записках и множестве других документов. Заталкивая письмо в конверт, она наконец-то поняла, что ей показалось странным на юбилее супругов Уэбберли. Оказывается, праздновали они двадцать пять лет фальши. – Хейверс? – В дверях появился Линли; одной рукой он убирал очки в нагрудный карман, а в другой держал поздравительную открытку. – У меня есть кое-что, подтверждающее одно из сообщений на автоответчике. А вы нашли что-нибудь? – Махнемся? – предложила она и вручила Линли конверт в обмен на его добычу. Открытка была написана кем-то по имени Линн, на ней стоял штамп лондонской почты, но обратный адрес отсутствовал. Текст был простым: Большое тебе спасибо за цветы, дорогая Юджиния, и за твое присутствие, которое так много для меня значит. Жизнь будет продолжаться, я знаю это. Но разумеется, она никогда не будет прежней. С любовью, Линн. Барбара проверила дату: открытка получена неделю назад. Она согласилась с выводом Линли: похоже, открытку писала та же женщина, которая звонила Юджинии Дэвис. – Черт! – такова была реакция Линли на письмо, переданное ему Барбарой. Он указал на остальные письма, разложенные на кровати. – А эти? – Все от него, инспектор, во всяком случае конверты подписаны его почерком. Барбара следила за сменой эмоций на лице Линли. Она видела, что мысли старшего офицера идут в том же направлении, что и у нее: знал ли Уэбберли, что Юджиния Дэвис сохранила эти письма – столь деликатного свойства и потенциально опасные для него? Подозревал ли он, что так может случиться, или знал наверняка? И зачем он устроил так, чтобы Линли и Хейверс занялись этим делом – не для того ли, чтобы иметь возможность вмешаться? – Как по-вашему, Лич знает о них? – спросила Барбара. – Он позвонил Уэбберли, как только возникли предположения о том, кем была сбитая женщина. В час ночи, Хейверс. О чем это нам говорит? – И угадайте, кого он послал сегодня утром в Хенли? – Барбара забрала письмо у Линли, чтобы сложить его с остальными. – Итак, что мы будем с ними делать, сэр? Линли подошел к окну. Посмотрел на улицу. Барбара ожидала услышать от него ответ в соответствии с правилами. Вопрос она задала скорее по привычке, соблюдая иерархию. – Заберем их с собой, – произнес он. Она поднялась с кровати. – Упаковка для вещественных доказательств у вас в машине. Я схожу… – Я не это имел в виду, – остановил ее Линли. Барбара спросила: – Что? Но вы же сами сказали, что мы заберем… – Да. Мы заберем их с собой. Он отвернулся от окна и посмотрел на Хейверс. Барбара молча уставилась на него. Она отказывалась понимать смысл его слов. «Мы заберем их с собой». Не: «Мы упакуем их как положено и запишем как изъятые вещественные доказательства, Хейверс». Не: «Поосторожнее с ними, Барбара». Не: «Отдадим экспертам, пусть проверят на наличие отпечатков пальцев, вдруг письма читал кто-то кроме получателя, вдруг кто-то нашел их, прочитал и воспылал ревностью, несмотря на их давность, вдруг из-за них кто-то решил отомстить…» Она проговорила: – Подождите, инспектор. Не хотите же вы сказать… – но закончить не успела. В дверь постучали. Линли открыл дверь пожилому джентльмену в прорезиненной куртке и кепке с козырьком. Тот стоял, засунув руки в карманы. Его румяное лицо испещрили звездочки лопнувших сосудов, а нос был того оттенка розового, который с легкостью превращается в сизый. Но прежде всего Линли обратил внимание на глаза мужчины – ярко-синие, напряженные, тревожные. Представившись как майор в отставке Тед Уайли, пожилой джентльмен пояснил: – Мне звонили из полиции… Должно быть, вы один из них… Мне сказали… Линли попросил его войти в дом, назвался сам и представил Хейверс, которая спускалась в этот момент в гостиную. Майор Уайли неуверенно шагнул внутрь, огляделся, бросил взгляд на лестницу, ведущую на второй этаж, и поднял глаза к потолку, как будто стараясь определить, что искала и что нашла Барбара Хейверс этажом выше. – Что случилось? Уайли не стал снимать ни кепку, ни куртку. – Вы друг миссис Дэвис? – спросил его Линли. Майор ответил не сразу. Он как будто хотел точно определить значение слова «друг» в контексте его с Юджинией отношений. Наконец он произнес, переводя взгляд с Линли на Хейверс и обратно: – С ней что-то случилось. Иначе вас бы здесь не было. – Это вы оставили сообщение на ее автоответчике? О планах на вечер и о вине? – спросила Хейверс. Она осталась стоять у лестницы. – Мы собирались… – Уайли заметил, что употребил глагол в прошедшем времени и поправился: – Мы сегодня ужинаем вместе. Она сказала… Вы из лондонской полиции, а она вчера вечером поехала в Лондон. Значит, с ней что-то случилось. Прошу вас, скажите мне, что с ней. – Присядьте, майор Уайли, – предложил Линли. Старик не производил впечатления болезненного человека, но нельзя судить о состоянии сердца или о давлении по одному лишь внешнему виду, а Линли не любил рисковать, сообщая людям неприятные новости. – Вчера шел сильный дождь, – сказал Уайли, обращаясь не столько к полицейским, сколько к себе самому. – Я говорил ей, что в дождь лучше не ехать. И в темное время суток. Темнота сама по себе опасна, а вместе с дождем – вдвойне. Хейверс пересекла несколько футов, отделяющих ее от майора, и взяла его за руку. – Прошу вас, садитесь, майор Уайли, – сказала она. – Что-то серьезное? – отозвался он. – К сожалению, да, – признал Линли. – Авария? Я говорил ей, что надо быть осторожной. Она сказала, чтобы я не беспокоился. Она обещала, что мы поговорим. Сегодня вечером. Поговорим. Она хотела поговорить со мной. Он смотрел не на Линли и не на Хейверс, а на кофейный столик перед диваном, куда усадила его Барбара. Она устроилась рядом с ним на краешке дивана. Линли сел в кресло. Очень осторожно он произнес: – Мне очень жаль, но прошлой ночью Юджиния Дэвис погибла. Уайли повернулся к Линли как будто в замедленном движении. – Авария, – сказал он. – Дождь. Я не хотел, чтобы она ехала. Линли не стал разубеждать майора в том, что Дэвис погибла в аварии. В утренних новостях Би-би-си упоминался наезд и бегство с места происшествия, но имени Юджинии Дэвис не называлось, поскольку в то время ее тело еще не было предъявлено на опознание родственникам, да и самих родственников тогда еще не нашли. Он продолжил: – Она выехала, когда уже стемнело? Вы не знаете, в котором часу она покинула Хенли? Еле шевеля губами, Уайли выговорил: – Кажется, около половины десятого. Или в десять. Мы шли от церкви Девы Марии… – Вечерняя служба? – спросила Хейверс. Она достала блокнот и ручку и стала записывать разговор. – Нет-нет, – мотнул головой Уайли. – Службы не было. Она зашла… помолиться? На самом деле я не знаю, потому что… – Тут он снял кепку, как будто вдруг очутился в церкви, и сжал ее обеими руками. – Я не пошел внутрь вместе с ней. Я был с собакой. У меня золотистый ретривер. Дэ Эм. Так ее зовут. Мы ждали во дворе. – В дождь? – спросил Линли. Уайли мял кепку. – Собаки не боятся дождя. И ей нужно было прогуляться. Последняя прогулка Дэ Эм перед сном. Линли задал следующий вопрос: – Вы можете сказать нам, зачем она поехала в Лондон?