– Грязь… – начал он. – Такая нежная на ощупь, – закончила она. И засмеялась. – Ты покраснел до корней волос. Почему? – Потому что я хочу, чтобы все было идеально, – признался он. – Малькольм, все идеально, – сказала она. Его раздирали противоречия, он хотел и не хотел, был уверен и не уверен. Больше он ничего не сказал. Они выбрались из реки на берег. Уэбберли подтянул лодку и вынул сумку с едой. Расположиться они решили под ивой, которая им обоим понравилась. Когда они уселись на землю, она сказала: – Если ты готов, Малькольм, то готова и я. Вот как все началось. – И таким образом, ребенка отдали на усыновление. Барбара Хейверс закончила свой отчет, захлопнув потрепанный блокнот. Затем она чуть не с головой нырнула в свою заплечную сумку-мешок и откопала там пакетик жевательной резинки. Широким жестом она угостила всех присутствующих в хэмпстедском кабинете Эрика Лича. Старший инспектор взял пластинку. Линли и констебль Нката отказались. Хейверс сунула жвачку в рот и начала энергично работать челюстями. Линли догадался, что так она борется с желанием закурить. И когда только она насовсем избавится от этой привычки? Лич тоже воспользовался жвачкой по назначению и стал машинально играть с оберткой из фольги. Он сложил из нее миниатюрный веер и приставил получившееся изделие к основанию фотографической карточки своей дочери. Она только что звонила ему, и детективы из Скотленд-Ярда застали старшего инспектора за окончанием этого разговора, когда он устало бубнил в трубку: «Ради бога, Эсме, это тебе лучше обсудить с матерью… Конечно, она послушает тебя. Она же любит тебя… Ты опережаешь события. Никто не собирается… Эсме, послушай меня… Да. Так. Когда-нибудь она… Может, и я, но это совсем не значит, что мы не…» Похоже, тут девочка повесила трубку, потому что старший инспектор замолчал, но продолжал стоять у стола с открытым ртом, не успев сказать то, что намеревался. Потом он с излишней аккуратностью положил трубку на рычаг и тяжело вздохнул. А сейчас он подытожил отчет Барбары: – Это может быть движущей силой нашего убийцы. Или убийц. Ребенок, отданный на усыновление. Вольф попала в интересное положение не сама по себе, а с чьей-то помощью. Это забывать нельзя. Все четверо продолжили обмен информацией. Непреодолимый затор в Вестминстере не позволил детективам из Скотленд-Ярда присоединиться к утреннему совещанию команды Лича, и теперь ему пришлось самому делать записи. Констебль Нката тоже захотел высказаться относительно результатов, полученных Хейверс при посещении монастыря Непорочного зачатия: – Да, это может быть мотивом, которого у нас пока нет. Вольф хочет вернуть ребенка, но никто не помогает ей найти… сына или дочь, Барб? Следуя своей давнишней привычке, Нката не сидел в кабинете начальства, а стоял у стены возле самого входа, привалившись широким плечом к рамке с благодарностью, которую Лич получил от комиссара. – Сына, – сказала Хейверс. – Но мне кажется, причина не в ребенке. – Почему? – Если верить сестре Сесилии, Катя Вольф отдала сына на усыновление сразу после родов. Первые девять месяцев она могла бы держать его при себе, а если бы отбывала срок не в «Холлоуэе», а в другой тюрьме, то и еще дольше. Ладно бы она подала прошение и ей отказали. Нет. Она родила сына и прямо в родильной палате отдала его чужим людям. И больше им не интересовалась. Линли возразил: – Может, она боялась, что привяжется к ребенку, Хейверс. А зачем ей это, с двадцатилетним сроком впереди? Отказ от ребенка может быть свидетельством ее материнских чувств к малышу. Если бы она не согласилась на его усыновление, то он вырос бы, зная, что у него нет семьи. – Но если она решила найти его, то почему не обратилась в монастырь? – спросила Хейверс. – Она знала, что усыновлением занималась сестра Сесилия. – Возможно, она вовсе не ищет его, – заметил Нката. – Зачем? Она могла решить, что он не захочет встретиться с настоящей матерью, когда узнает, что она двадцать лет отсидела за решеткой. И кстати, именно по этой причине она могла расправиться с миссис Дэвис. Может, она считает, что, не будь миссис Дэвис, ей бы не пришлось сидеть в тюрьме. Проживи с такой мыслью двадцать лет за решеткой – наверняка захочешь сделать что-нибудь, чтобы сравнять счет, когда выйдешь на свободу. – Нет, я в это не верю, – стояла на своем Хейверс. – У нас ведь есть этот тип Уайли, который сидит в своем магазине и следит за каждым шагом Юджинии Дэвис. Как удобно для него получилось, что он случайно застал жертву и загадочного мужчину в разгаре ссоры в тот самый вечер, когда ее убили. А кто подтвердит, что это была ссора, а не сцена совсем иного плана, при виде которой майор Уайли не выдержал и натворил дел? – Так или иначе, этого парня, сына Кати Вольф, нужно найти, – решил Лич. – Тут есть еще один момент: может, она идет по его следу и мы должны предупредить его об этом. Я понимаю, придется повозиться, но все равно надо это сделать. Займитесь этим, констебль. – Да, сэр, – ответила Хейверс, хотя не выглядела убежденной в целесообразности этого задания. – Мне кажется, Катя Вольф – верное направление, – сказал Уинстон Нката. – Что-то в этой пташке меня настораживает. И он описал для остальных свой разговор с немкой – тот, что состоялся после осмотра «фиесты» в компании Ясмин Эдвардс. В ответ на вопрос о ее местонахождении в интересующий полицию вечер Катя ответила, что была дома с Ясмин и Дэниелом. Они вместе смотрели телевизор, сказала она, хотя не смогла назвать ни одной передачи, объяснив это тем, что они часто переключали каналы и поэтому она не запомнила, что они в результате стали смотреть. Какой смысл в обладании спутниковой тарелкой и пультом дистанционного управления, если не пользоваться ими в свое удовольствие? Отвечая на вопросы Нкаты, она закурила, и по большей части поведение Кати говорило о ее полнейшем спокойствии. Она даже спросила с самым невинным видом: «В чем все-таки дело, констебль?» Но когда вопрос представлялся ей опасным, она, прежде чем ответить, непроизвольно бросала взгляд на дверь. Нката знал, что означают эти взгляды: она что-то скрывает от него и гадает, совпадает ли ее версия с тем, что Ясмин успела сказать констеблю Нкате. – А что сказала эта Эдвардс? – поинтересовался Линли. – Что Вольф находилась в квартире. Правда, никаких подробностей, только голый факт. – Они вместе сидели, – пожал плечами Эрик Лич. – Значит, уж точно не станут показывать друг на друга пальцем, и тем более не при первой встрече с копами. Нужно поработать с ними, констебль. У вас есть что-нибудь еще? Нката рассказал о треснутой фаре на «фиесте» Ясмин Эдвардс. – Говорит, что не знает, как это случилось и когда, – сказал он. – Но машиной пользуется и Вольф. И вчера она ездила на ней. – Цвет? – спросил Линли. – Когда-то был красный. – Нам это не поможет, – заметила Хейверс. – Кто-нибудь из соседей видел, как они покидали квартиру в ночь преступления? – спросил Лич. Но дальнейшая беседа была прервана появлением женщины-констебля, которая вошла в кабинет старшего инспектора с кипой бумаг. Лич взял бумаги, глянул на них, промычал «спасибо» и спросил у вошедшей сотрудницы: – Что там у нас с «ауди»? – Все еще занимаемся этим, сэр, – сказала она. – В Брайтоне их почти две тысячи штук, сэр. – Кто бы мог подумать? – пробормотал Лич, когда констебль удалилась. – И что случилось с лозунгом «Покупаем британское»? – Он не выпустил бумаги из рук, хотя и не стал пояснять, что в них, а вернулся к предыдущей теме, спросив у Нкаты: – Итак, соседи. Что говорят? – Южный берег, – развел руками Нката. – Никто не желает говорить, даже со мной. Разговорился только один библейский проповедник, и то лишь потому, что хотел заклеймить позором женщин, которые живут вместе. Он сказал, что жильцы пробовали выселить из дома эту детоубийцу – это его слова, не мои, – но у них не вышло. – Значит, здесь тоже придется копнуть глубже, – распорядился Лич. – Займитесь этим. Если правильно подойдете к делу, Эдвардс может расколоться. Вы сказали, у нее есть сын, верно? Используйте его, если понадобится. Соучастие в убийстве даром ей не пройдет, так и скажите ей. А мы тем временем, – сказал старший инспектор Лич, зарываясь в бумажные завалы на своем столе и извлекая оттуда фотографию, – получили вчера из «Холлоуэя» вот это. Нужно будет пройтись с этим снимком по Хенли-он-Темз. Он передал фотографию Линли. Под портретом женщины стояла подпись: «Катя Вольф». Снимок был неудачным. В резком освещении женщина выглядела измученной и неряшливой. Она выглядела, подумал Линли, как человек, осужденный за убийство. – Если это она прикончила нашу Дэвис, – продолжал тем временем Лич, – то обязательно некоторое время околачивалась в Хенли. А в таком случае ее кто-нибудь да заметил. Проверьте это. Старший инспектор закончил сообщением о том, что они получили список всех телефонных звонков, входящих и исходящих, сделанных с телефона Юджинии Дэвис за последние три месяца. Сейчас этот список сравнивается с именами в записной книжке убитой. Затем имена и соответствующие номера будут сопоставлены с записями, оставленными на автоответчике «Кукольного коттеджа». Еще несколько часов – и они узнают, с кем Юджиния Дэвис вела свой последний телефонный разговор. – А также нам стал известен абонент, звонивший с телефона сети «Селлнет», – проинформировал Лич своих коллег из Скотленд-Ярда. – Это некий Йен Стейнс. – Скорее всего, ее брат, – сказал Линли. – Ричард Дэвис упоминал, что у нее было два брата, один из них Йен. Лич записал это. – Итак, мальчики и девочки, задания ясны всем? – спросил он, заканчивая совещание. Хейверс и Линли поднялись со стульев, Нката оторвался от стены. На выходе из кабинета их неожиданно остановил вопрос старшего инспектора: – Кстати, от Уэбберли не было никаких вестей? Вопрос самый обычный, подумал Линли. Но небрежный тон прозвучал как-то фальшиво. – Сегодня утром в Ярде его не было, – ответил Линли. – Передайте ему привет от меня при встрече, – попросил Лич. – Скажите, что я скоро позвоню. Оказавшись на улице и попрощавшись с Нкатой, Хейверс заметила Линли: – Интересно, зачем он ему будет звонить. – Они старые приятели. – Хм. А что вы сделали с письмами? – Пока ничего. – Вы по-прежнему намерены… – Хейверс вгляделась в его глаза. – Ну конечно. Проклятье, инспектор, если бы вы на минуту прислушались к тому, что я… – Я слушаю, Барбара. – Хорошо. Тогда слушайте. Я знаю вас и знаю, что вы думаете: «Нормальный мужик, наш Уэбберли. Сделал маленькую ошибочку. Но превращать маленькую ошибку в катастрофу нет никакого смысла». Только вы не правы: смысл есть, инспектор. Она мертва, и эти письма могут объяснить нам почему. Нужно признать это. Мы должны проработать этот вариант. – Вы утверждаете, что письма десятилетней давности могут подвигнуть кого-то на убийство? – Сами по себе – вряд ли. Но ведь Уайли говорил, что она собиралась сообщить ему нечто важное, нечто такое, что, по его мнению, могло изменить их отношения. А если она уже сообщила ему это? Или если он сам все узнал, случайно прочитав эти письма? Ведь у нас есть только его слово, что он не знает, о чем собиралась рассказать Юджиния. – Согласен, – кивнул Линли. – Но вы же не думаете, будто она хотела рассказать майору об Уэбберли. Это старинная история. – Нет, если они возобновили свой роман. Нет, если они никогда не прерывали отношения. Нет, если они встречались все это время… например, в пабах и гостиницах. Нам обязательно нужно проработать такую версию. Или ее уже «проработали». Только проработали совсем не так, как планировали наши главные действующие лица – миссис Дэвис и Уэбберли. – Мне это кажется маловероятным, – сказал Линли. – И по-моему, совсем не случайно Юджиния Дэвис убита почти сразу после того, как на свободу вышла Катя Вольф.