«Но на это не нашлось денег», – с горечью подытожил я. И как ни странно, в этот миг я вновь почувствовал то жгучее, граничащее с яростью разочарование, вызванное знанием, что Джульярд недоступен мне, восьмилетнему мальчику, потому что нам не хватает денег, потому что в нашей жизни денег всегда не хватало и будет не хватать. Следующая реплика Рафаэля удивила меня: «Деньги никогда не были решающим моментом в этом вопросе. Мы бы как-нибудь нашли нужную сумму. В этом я никогда не сомневался. К тому же тебе предложили стипендию. Однако твой отец и слышать не хотел, чтобы ты учился там. Он не хотел разделять семью. Я полагал, что его главной заботой были родители и что он не может их оставить, и поэтому предложил сам отвезти тебя в Нью-Йорк, чтобы все остальные могли не покидать Лондон. Но и это решение его не устроило». «Так значит, это не из-за финансов? А я-то всегда думал…» «Нет. В конечном счете дело было не в финансах». Должно быть, на моем лице отразились растерянность и обида, потому что Рафаэль торопливо стал объяснять: «Твой отец считал, что тебе Джульярд не нужен, Гидеон, и я рассматриваю это как комплимент нам обоим. Он считал, что ты получаешь достаточно и здесь, в Лондоне, занимаясь со мной, и что ты преуспеешь и без переезда в Нью-Йорк. Время доказало его правоту. Смотри, кем ты стал сегодня». «Ага. Только посмотри», – с иронией промолвил я. Рафаэль попал в ту же ловушку, в которую уже попадал я, доктор Роуз. Смотрите, кем я стал сегодня: сижу скорчившись в кресле у окна музыкальной комнаты, где звучит что угодно, кроме музыки. Я торопливо записываю случайные мысли, пытаясь – хотя и не верю в результат – вспомнить подробности своей жизни, которые мое подсознание решило стереть из моих воспоминаний. И теперь я узнаю, что даже то немногое, что я сумел раскопать в завалах памяти, – например, приглашение в Джульярд и обстоятельства, помешавшие нам принять его, – оказывается неточным. Чему же мне верить, доктор Роуз, на что полагаться? «Вы сами поймете», – тихо отвечаете вы. Но я спрашиваю вас, откуда такая уверенность. Факты моего прошлого все чаще представляются мне в виде движущихся мишеней, и они скачут на фоне лиц, которых я не видел долгие годы. Так действительно ли это факты, доктор Роуз, или лишь то, что я желаю считать фактами? Я попросил Рафаэля: «Расскажи о том, что случилось, когда утонула Соня. Расскажи про тот вечер, про тот день. Как все было? Убедить папу говорить на эту тему…» Я потряс головой. Вернулась официантка с нашим чаем и кексами, разложенными на пластмассовом подносе. Следуя идее оформления зоопарка в целом, поднос был выкрашен так, чтобы выглядеть не тем, чем является, в данном случае – под дерево. Женщина расставила перед нами чашки, блюдца, тарелки и чайники. Я подождал, пока она не закончит, и продолжил: «Он почти ничего не рассказывает мне. Если я хочу говорить о музыке или о скрипке, то все в порядке. Он считает это прогрессом. Если же я сворачиваю в сторону… Он последует за мной, но для него это сущий ад. Я вижу». «То было адом для всех». «Включая Катю Вольф?» «Я бы сказал, что ее ад пришел позднее. Она и предполагать не могла, что суд определит ей двадцать лет заключения». «Так вот почему на суде… Я читал, что она вскочила и пыталась сделать заявление после того, как судья зачитал приговор». «Да? – удивился Рафаэль. – Этого я не знал. В день вынесения приговора я не ходил в суд. К тому времени мне уже хватило сцен правосудия на всю дальнейшую жизнь». «Но ты ходил вместе с ней в полицейский участок. В самом начале. В одной из газет я видел фотографию, где вы вдвоем выходите из участка». «Скорее всего, это было простое совпадение. Полиция всех вызывала на допросы и дачу показаний. Почти все мы были там не раз и не два». «И Сара Джейн тоже?» «Ну да, наверное. А почему ты спрашиваешь о ней?» «Мне нужно будет повидать ее». Рафаэль намазал маслом свой кекс и поднес ко рту, но не откусил, а уставился на меня, словно позабыв обо всем. «С какой целью, Гидеон?» «Это просто одно из направлений, которое мне хотелось бы изучить. Доктор Роуз предлагает то же самое: следовать моим инстинктам, искать связи, пытаться найти то, что пробудит память». «Твой отец не обрадуется, узнав о твоем намерении». «А ты отключи телефон». Рафаэль откусил от кекса огромный кусок, явно пытаясь скрыть смущение оттого, что его вывели на чистую воду. Но неужели он всерьез надеялся, что я не догадаюсь об их ежедневных консилиумах с отцом относительно моего прогресса или отсутствия такового? Ведь их двоих самым кардинальным образом затронуло происходящее со мной, и помимо Либби и вас, доктор Роуз, только они знают об истинном масштабе моих проблем. «Что ты надеешься получить от встречи с Сарой Джейн Беккет, при условии, конечно, что ты сможешь разыскать ее?» «Она живет в Челтнеме, – сообщил я. – Уже много лет. Я получаю от нее по открытке на каждый день рождения и на Рождество. А ты разве нет?» «Ну ладно, значит, она живет в Челтнеме, – сказал он, игнорируя мой вопрос. – Чем она поможет тебе?» «Не знаю. Может, она сумеет рассказать мне, почему Катя Вольф отказалась говорить о том, что произошло». «Она имела право на молчание, не забывай этого, Гидеон». Рафаэль положил остаток кекса на тарелку и взял чашку, обхватив ее двумя ладонями, словно пытаясь согреться. «В суде – да. В общении с полицией – да. Там она не обязана была говорить. Но со своим адвокатом? Почему она отказалась общаться даже с ним?» «Она еще не очень твердо знала английский. Может, ей объяснили ее право на молчание, а она неправильно поняла». «Это напоминает мне еще кое о чем, чего я не могу понять, – подхватил я. – Если она была иностранкой, то почему отбывала наказание в Англии? Почему ее не отослали обратно в Германию?» «Она добивалась отмены репатриации через суд и выиграла». «Откуда ты знаешь?» «Как я могу не знать? В то время все газеты только о ней и писали. Каждое ее движение, каждый поступок за решеткой выносился прессой на всеобщее обозрение. Это было грязное дело, Гидеон. Оно разбило жизнь твоих родителей, оно в течение трех лет убило твоих бабушку и дедушку, и оно с тем же успехом разрушило бы и тебя, если бы мы не берегли тебя от него всеми правдами и неправдами. Так что все твои копания в прошлом… спустя столько лет… – Он поставил чашку на стол и долил в нее чаю. – Ты не притронулся к еде». «Я не голоден». «Когда ты последний раз ел? Выглядишь прескверно, должен сказать. Съешь кекс. Или хотя бы выпей чаю». «Рафаэль, а что, если это не Катя Вольф утопила Соню?» Он осторожно опустил на стол чайник. Пододвинул к себе сахарницу и высыпал в чашку еще один пакетик сахара, затем добавил молока. Я заметил, что он проделал это не как обычно – сначала молоко, потом сахар, – а в обратном порядке. Закончив с размешиванием и доливанием, Рафаэль наконец сказал: «Если она не убивала Соню, то почему тогда молчала?» «Возможно, она подозревала, что полиция извратит ее слова. Или что это сделает королевский прокурор, если ей придется давать показания в суде». «Действительно, такое могло случиться. Но ее адвокат не стал бы извращать ее слова, если бы она соизволила хоть что-нибудь сказать ему». «Это от моего отца она забеременела?» Рафаэль поднял свою чашку, но, услышав мой вопрос, поставил ее обратно. Он выглянул в окно: супружеская пара, у которой случилась проблема с коляской, выгрузила из коляски сумку, две детские бутылочки и пачку памперсов. Они перевернули коляску на бок, и мужчина атаковал колесо каблуком ботинка. Рафаэль негромко произнес: «Это не имеет никакого отношения к проблеме», и я понимал, что он говорит не об одеяле, которое по-прежнему цеплялось за колесо и не давало коляске ехать. «Как ты можешь так говорить? Откуда ты знаешь? Она забеременела от него? И из-за этого брак моих родителей распался?» «Только супруги могут знать, отчего распался их брак». «Хорошо. Принято. А остальное? Это его ребенка ждала Катя?» «А что он сам тебе говорит? Ты его спрашивал?» «Он говорит, что нет. Но ничего другого он в любом случае не сказал бы». «Значит, у тебя есть его ответ». «Но если не от него, то от кого же?» «Может, от жильца? Джеймс Пичфорд был в нее влюблен. Он влюбился в нее до беспамятства в тот самый день, когда она впервые появилась в доме твоих родителей, и так никогда и не разлюбил». «Постой, я всегда думал, что Джеймс и Сара Джейн… Я помню их вместе, жильца Джеймса и Сару Джейн. Я видел из окна, как по вечерам они вместе выходили из дома. И они частенько шептались на кухне». «Думаю, это было до появления Кати». «Почему?» «Потому что после ее появления Джеймс почти все свободное время проводил с ней». «То есть Катя потеснила Сару Джейн и в этом». «Можно сказать и так, и я понимаю, к чему ты клонишь. Но в момент смерти Сони Сара Джейн была с Джеймсом Пичфордом. И Джеймс подтвердил это. Лгать ради нее у него не было никаких причин. Если бы он и солгал, то сделал бы это ради женщины, которую любил. Более того, я думаю, что если бы в момент Сониной смерти Сары Джейн не было бы с ним, то он с радостью предоставил бы Кате алиби и в результате все свелось бы к трагической небрежности при выполнении служебных обязанностей, но никак не к умышленному убийству». «А это было убийство», – задумчиво сказал я. «Когда были представлены все факты, то стало ясно, что да, это было убийство». Гидеон 25 октября «Когда были представлены все факты» – так сказал Рафаэль Робсон. А ведь именно к этому я и стремлюсь – к точному представлению фактов. Вы не отвечаете. Вы сохраняете на лице непроницаемо нейтральное выражение, как, должно быть, вас учили делать, когда вы были еще студенткой психиатрического факультета. Вы ждете, чтобы я объяснил, чем вызван мой решительный настрой сменить тему. Понимая это, я вдруг теряю дар речи, не могу подобрать слова и начинаю сомневаться в самом себе. Я исследую мотивы, побудившие меня сделать это замещение – так, кажется, вы это называете? – и признаю все свои фобии. «Какие фобии?» – спрашиваете вы.