«И этот псих, судя по всему, с какой-то стати заинтересовался Женькиным наследством», – подумала я с тоской. Арина и Задорнов продолжали смотреть с беспокойством, словно гадали, чего от нас еще можно ожидать. Я решила, что нам пора прощаться, едва заметно кивнула Женьке, она намек поняла, поднялась и сказала: – Спасибо вам большое, мы, пожалуй, поедем. Посмотрим на наследство, прежде чем его продавать. – Да, да, – закивал Задорнов. – По-моему, разумнее не торопиться, взвесить, так сказать… Он пошел нас провожать, забыв про ключ от тетушкиного дома, мы о нем вспомнили тоже в последний момент. Задорнов хлопнул себя по лбу ладонью и бросился в свой кабинет, откуда вернулся с плотным конвертом в руке. В конверте были четыре ключа, соединенные колечком. – Здесь два комплекта, – пояснил Задорнов. – Вот эти от замка парадной двери, а эти от двери на веранде. В доме после похорон ничего не трогали. Умерла Дарья Кузьминична в районной больнице, которая находится здесь неподалеку, и похоронили ее на местном кладбище, как она завещала. Деньги на похороны она оставила соседке, та занималась всем… впрочем, я все это уже говорил. Что ж, желаю вам счастливого пути, – улыбнулся Задорнов. – Надеюсь, еще увидимся. Пока мы разговаривали, стоя у машины, Арина успела сбегать в книжный магазин, который был тут же на площади, и вернулась с моим последним детективом. Я подписала книгу, и мы наконец простились. – Вот ведь свинство, – заявила Женька, как только мы тронулись с места. – Ни коня, ни воза, а уже какой-то бандит нарисовался. – Может быть, стоит Ромке позвонить? – нахмурилась я, бандитов я в принципе не жаловала, а в досягаемой близости тем более. – Подождем покуда, – вздохнула подруга. – Этот Виктор хоть и псих, но ведет себя вполне прилично. Даже не показывается. Я думаю, он свою подружку к нам подослал, будучи уверен в том, что, если сам нарисуется, нам сразу же донесут, кто он такой, и мы с перепугу дела с ним иметь не захотим. Вот парень тень на плетень и наводит. Оттого все эти шпионские страсти с телефоном и чужой фамилией. Мне как-то спокойнее стало. Всегда легче, когда знаешь, что происходит. Ты чего молчишь? – удивилась Женька. Я пыталась разделить ее оптимизм, но выходило не очень. – Прикидываю, зачем местным бандитам дом в деревне понадобился. – Ну… на охоту ездить, и вообще… отдыхать. – Ты по сторонам посмотри, это же и есть деревня, и до Верхней Сурьи отсюда тридцать километров, даже по плохой дороге за час доедешь. – Ну, тогда не знаю. – Разберемся, – сурово сказала я. – Посмотри на карту, в какой стороне находится твоя Сурья? – Подожди, – ответила Женька. – Поезжай прямо. Там впереди, за монастырем, кладбище. Надо тетку навестить. Хоть я ее знать не знала, но наследство обязывает. Из-за поворота показалось кладбище. Старое, обнесенное стеной из красного кирпича, металлические ворота на замке, но калитка рядом приоткрыта. Возле нее сидела женщина на складном стульчике и торговала искусственными цветами. Не успели мы выйти из машины, как она громко сказала: – Здравствуйте. – Здравствуйте, – отозвались мы, приближаясь. Женька купила шесть хризантем. Разговорчивая женщина поинтересовалась, откуда мы приехали, а узнав, к кому, вызвалась показать могилу. Женька здесь уже была в прошлый приезд и в провожатых не нуждалась, а вот я проявила интерес: – Вы были знакомы с Дарьей Кузьминичной? – Нет. Просто за последний год здесь только однажды хоронили. Кладбище закрыли лет пятнадцать назад, теперь за городом хоронят, а тут, если только родня есть, ну и место, конечно. Мы прошли через калитку и отправились по тропинке, петлявшей между оградами. Женька шла впереди, я за ней, разговаривать так было неудобно, да и обстановка располагала к молчанию. Женька в очередной раз свернула, впереди показалась часовенка, которую недавно побелили. Не доходя до нее пару метров, подруга остановилась и оперлась рукой на ограду. Я подошла и встала рядом. Ограда была большой, добротной, выкрашена синей краской с набалдашниками на столбах под серебро. Внутри пять могил, обложенные кирпичом, с металлическими крестами в изголовье, и свежий холмик с двумя венками и деревянной табличкой. «Патрикеева Дарья Кузьминична», – прочитала я, далее следовала дата смерти. Женька открыла калитку, прошла к могиле, пристроила цветы, выпрямилась и, переминаясь с ноги на ногу, тихо произнесла: – Здравствуйте, – покосилась на меня и добавила: – Это Женя, которой вы дом завещали. – Говори громче, – посоветовала я. – Она плохо слышит. – Анфиса, – сказала Женька укоризненно. – Иногда ты бываешь совершенно бесчувственной. Я понятия не имею, как вести себя на кладбище, особенно с незнакомыми людьми. – Ладно, не злись, – вздохнула я и вдруг брякнула: – Я – Анфиса, Женькина подруга. – Ты издеваешься, что ли? – рыкнула Женька, а я отмахнулась: – Сосредоточься на тете. – Я пытаюсь. Чтобы не мешать Женьке, я отошла к соседней могиле, где на кресте была табличка «Антонов Лев Кузьмич». – Это ее брат, – сказала Женька, приблизившись ко мне. – А это, надо полагать, их мама, двоюродная сестра моего деда, и их отец. Я перевела взгляд на табличку. «Антонова Капитолина Васильевна». «Антонов Кузьма Григорьевич». – А это, соответственно, бабушка Патрикеевой, – поясняла Женька, подходя к следующей могиле. «Добролюбова Прасковья Тихоновна». Женька постояла возле могилы с сосредоточенным видом и начала томиться. Признаться, и я толком не знала, как следует вести себя на кладбище, оттого тоже стала переминаться с ноги на ногу. Внимание мое привлекли две могилы, что находились в соседней ограде, рядом с часовенкой. – «Добролюбова Евдокия Васильевна», «Добролюбова Екатерина Васильевна», – прочитала я. – Интересно, это тоже твои родственницы? – повернулась я к Женьке. – Тогда почему они лежат там, а не здесь? Может, однофамилицы? – Отчество такое же, как у матери Патрикеевой, и родились они всего на несколько лет позднее, так что они могут быть сестрами. Женька пожала плечами. – Ну, что, пойдем? – спросила она неуверенно. Я кивнула, направилась к калитке и тут обратила внимание вот на что: на последнем кресте было две таблички. На той, что сверху, значилось «Добролюбова Екатерина Васильевна», на той, что снизу, керамическая вставка треснула и наполовину раскололась. Когда красили крест в последний раз, прошлись кисточкой и по этой вставке, но в одном месте краска отслоилась, и под ней виднелась буква «Ф», видно, первая буква фамилии. – В этой могиле похоронен еще кто-то, – сказала я. Женька посмотрела на меня с сомнением. – Как такое может быть? Я пожала плечами. – Тогда что, по-твоему, было на этой табличке? – Ну… какая-нибудь надпись, типа «мы тебя помним». – Вряд ли. Букву «Ф» видишь? – Вижу, – кивнула Женька. – Что за надпись начинается с буквы «Ф»? – А что за фамилия? – съязвила Женька. – Тебе лучше знать своих родственников. Кладбище старое, пришлось потесниться, и в целях экономии один крест теперь стоит на двух захоронениях. – Гениально. Чего ж тогда табличку замазали? – Может, это какой-то дальний родственник? Когда табличка пришла в негодность, восстанавливать ее сочли излишним. – Любишь ты фантазировать, – недовольно буркнула Женька. Той же тропинкой мы вернулись к машине. Женщина, что торговала цветами, успела уйти, теперь о ее недавнем присутствии напоминали только три пустые коробки, стоявшие друг на друге. – Надо заехать за продуктами, – сказала я. – Неизвестно, есть ли магазин в этой Верхней Сурье. Женька согласно кивнула, и мы поехали искать магазин. Он оказался за ближайшим поворотом, и выбор продуктов приятно нас удивил. Побросав пакеты в багажник, мы принялись разглядывать карту. – Давай прямо и направо, – скомандовала Женька. Вскоре мы выехали из города, асфальтовая дорога узкая, вся в рытвинах, привела нас в деревню Навыхино, за ней асфальт кончился. Теперь дорога была песчаной, но хорошо накатанной. Вопреки Женькиным опасениям, еще пятнадцать километров мы проехали без особых неудобств и обнаружили указатель «Верхняя Сурья, 6 км». Свернули, достигли перелеска, а миновав его, увидели церковь на пригорке. Очень скоро появились первые дома, добротные, двухэтажные, возле ближайшего из них стояла иномарка с московскими номерами. – По-моему, все выглядит вполне прилично, – заметила я. Широкая улица казалась бесконечной. Женька поглядывала на номера домов, мы как раз проезжали мимо сорок девятого, а Женькин был под номером один. Крутой поворот, здесь здания выглядели совсем иначе. Обрывалась улица на холме возле реки, где стояла церковь. Сообразив, что дальше дороги нет, я притормозила и взглянула на Женьку. Седьмой дом мы проехали, и он был последним, а вот еще три дома куда-то запропастились. – Сдавай назад, – буркнула Женька. Где нужный нам дом, оставалось лишь гадать. Впрочем, гадать пришлось недолго, на крыльце девятого дома появилась женщина в полосатом халате и белой косынке, я открыла окно и обратилась к ней: – Простите, где здесь первый дом? Женщина приблизилась, глядя на нас с интересом, я решила выйти из машины, Женька подумала и тоже вышла. – Первый? – хрипло переспросила женщина. На вид ей было лет семьдесят, лицо с крупными чертами успело загореть под солнцем. – У восьмого дома сворачивайте в прогон, – начала объяснять она, указывая рукой направление. – Вдоль реки идет дорога, по ней и поезжайте. Он на отшибе стоит, отсюда его не увидишь. – Спасибо, – кивнула я. Женщина продолжала стоять, разглядывая меня с таким интересом, что я решила: она меня узнала, но не тут-то было. – Вы что ж, новая хозяйка? – спросила она и вдруг улыбнулась, словно это предположение показалось ей забавным. – Подруга, – я кивнула на Женьку. – Вот, решили взглянуть на наследство.