– О муже Джейн я не знаю ничего, кроме нескольких очень коротких замечаний, которые я услышал от Джона Лакланда. Как вы можете догадаться, они были весьма уничижительными. Он описывал его как эгоцентричного безумца, женившегося на мисс Лакланд в корыстных целях, а когда этот брак оказался невыгодным, он был готов легко отказаться от любых последствий женитьбы. Таким образом мисс Дженни попала в дом Лакланда. – Херншоу все еще жив? – слегка нахмурился инспектор. – Я не знаю, – мистер Ренни выглядел немного удивленно. – Можно сказать, что для Лакландов он всегда был мертв, и поскольку он никогда не пытался с ними связаться, никто в семье его жены не может сказать, что могло с ним случиться. Кажется, я слышал, что во время войны он служил в армии, но не могу сказать наверняка. – Значит, мисс Квентин – ребенок другой дочери? – спросил Литтлджон. – Верно. Шарлотте, младшей дочери Джона, должно быть, стало совсем неуютно после бегства Джейн. Как бы то ни было, спустя пару лет, утром она отправилась за покупками и не вернулась, вместо этого прислав лишь открытку из Брайтона. В ней говорилось, что она вышла замуж за юношу по имени Морис Квентин. – О, да, – вставил суперинтендант, – припоминаю, что слышал, будто мисс Кэрол связана с Квентинами из Лодвейна, что в Бакенгемпшире. – Вероятно, – подтвердил мистер Ренни и обернулся к Пардо: – Местная аристократия. Морис был младшим сыном и приходился братом нынешнему владельцу поместья. Его побег и женитьба полностью разорвали отношения с родными, точно так же, как произошло и у Шарлотты. – Когда девушки пошли на побег, они по-видимому, были очень решительны, – заметил Пардо. – Да. Одна из самых неприятных особенностей тех событий – безразличие детей к шансу примирения с отцом… – Может, они просто принимали ситуацию такой, как она есть? Понимая, что не могут ничего изменить? – предположил инспектор. – Возможно. В каком-то смысле брак Шарлотты был еще неудачней, чем у сестры. По крайней мере, Херншоу не обвинялся в жестоком отношении с женой. Квентин был транжирой, считавшим себя обманутым, и мстившим за это Шарлотте. Кажется, единственная услуга, которую он оказал ей – это то, что он внезапно умер еще молодым, перебрав алкоголя. Лицо старого адвоката приняло суровое выражение. – Думаю, он довел бедную Шарлотту до того, что она была готова принять любое унижение в обмен на дом. Иначе она, очевидно, поступила бы по примеру сестры и не вернулась бы в отчий дом. Хотя забота о ребенке, конечно, тоже подталкивала ее к этому выбору. – Удивительно, правда? – Пардо приподнял брови. – Я имею в виду то, что Джон Лакланд смягчился и принял ее обратно. – Он не смягчился. Он принял ее обратно, но никогда не говорил с ней. Так он мне сказал. – Вот ужас, – вставил Литтлджон. – Да. Шарлотта вернулась домой в том же году, когда первая внучка «была спасена», как это называла миссис Лакланд. Она находила в этом временном совпадении что-то дьявольски смешное. Но присутствие падчерицы долго не обременяло ее – через полтора года после возвращения Шарлотта умерла. – Юрист запнулся. – Говорили, что это следствие побоев мужа. Она была хрупкой девушкой. Но жестокость может быть не только физической. Считается, что немного доброты могло бы залечить раны. – Итак, поскольку обе дочери были вне досягаемости, полагаю, Лакланд принялся за внучек? – спросил Пардо. – Да, – ответил Ренни. – Когда Шарлотта умерла, они были еще совсем малы: Кэрол не было и трех лет, а Дженни была всего на два года старше. Достаточно юны, чтобы воспитать их по-своему. Дедушка ввел для них режим, соблюдения которого не мог добиться от взрослых дочерей. Он считал, что таким образом он может исправить прошлое, заставив внучек жить той жизнью, которую не смогли прожить его дочери. – Вы имеете в виду, что он стремился предотвратить вероятность того, что внучки пойдут по стопам родителей. – Да, возможно, – согласился мистер Ренни. – Эти маленькие девочки жили в своих клетках. А Джон Лакланд не успел увидеть плоды своих усилий. Он прибыл в Минстербридж, когда им было десять и восемь лет, и умер семь лет назад – еще когда они были школьницами. – Я хорошо это помню, – вставил Литтлджон, бывший рад показать, что хоть что-то знает. – Это было чем-то вроде сенсации, не так ли? – Да. У него были шикарные похороны. Зрелища такого рода и демонстрация печали в крови у старой леди. – Конечно, – согласился Пардо. – Минстербридж должен был быть впечатлен тем, что покойный Джон Лакланд так же величествен, как живой, и нужно было показать значимость его вдовы. Что затем случилось с детьми? – Дженни закончила школу за год до смерти деда. Кэрол все еще училась в монастырской школе к северу от Лондона, но ее вернули домой для присутствия на похоронах, и к учебе она не вернулась. – А завещание Джона Лакланда? – поинтересовался суперинтендант, который больше не мог сдерживаться. – Полагаю, бабушка осталась единственным опекуном девушек? – Я подхожу к этому, – ответил мистер Ренни. – Одно мгновение, – он встал и прошел в маленькую комнатку за коридором. Глава 8. Я, Джон Лакланд… Нет у меня наследника, кроме тебя И все же не тебя, ведь своенравный дух Влечет тебя прочь от моей любви. Томас Деккер «Праздник башмачника» Само завещание хранилось в офисе. Однако специально для полиции мистер Ренни приготовил его краткое содержание, чтобы не полагаться только лишь на свою память. Он вернулся с бумагой в руках, сел и поделился подробностями, которые жаждал услышать суперинтендант. Они оказались малочисленны, но ценны, как и предполагал инспектор Пардо. Джон Лакланд изложил свою последнюю волю просто и ясно. – Ему не нравились сложности и уточнения, – пояснил мистер Ренни и со вздохом добавил: – Боюсь, он не ценил тонкости юридической науки. Однако его деловая хватка и склонность к прямоте не позволили ему допустить ошибок. Пардо улыбнулся. – Отойдя от дел, он полностью продал всю свою долю в бизнесе, – продолжил мистер Ренни. – Так же и с завещанием: оно полностью лишено изменений или дополнений. Оно сразу же было написано в окончательном варианте. Все его наследство переходило к вдове, которая должна была жить на доход от основного капитала. После его смерти примерно семь лет назад и до сих пор она распоряжалась процентами от суммы в 435.000 фунтов. Да, очень приличные деньги, – добавил Ренни, увидев выражение инспектора, – даже несмотря на низкий процент, она ежегодно получала около 16.000 фунтов. Как я уже говорил, доход доставался только миссис Лакланд. Но она не могла контролировать сам капитал – он должен был перейти внучкам, мисс Херншоу и мисс Квентин. В конечном итоге, после смерти миссис Лакланд, они должны стать наследницами, но с соблюдением двух условий… Адвокат сделал паузу, интригуя слушателей. – И в чем же условия? – спросил Пардо. – Они не должны выходить замуж без согласия миссис Лакланд. А также они не должны устраиваться на работу без ее согласия. – Было ли установлено ограничение по времени для опекунства? – поинтересовался Пардо. – Я имею в виду, могут ли девушки по достижению определенного возраста получить свободу действовать по своему усмотрению, не рискуя потерять наследство? – Нет. Это условие распространяется на весь срок жизни миссис Лакланд. – Ну и ну! Что за человек! – воскликнул суперинтендант Литтлджон. – Это гарантирует убийство… – здесь он остановился, чтобы не сказать лишнего. – Так что, фактически, бабушка держала девушек под контролем, – заключил Пардо. – Ну, да, – признал мистер Ренни. – То есть их деятельность ограничивалась желаниями миссис Лакланд. – А их доход в течении жизни миссис Лакланд? Им полагались какие-либо выплаты? – Боюсь, что нет. Джон Лакланд переложил заботу о них на миссис Лакланд. Возражать было бесполезно. Он настроился на то, чтобы у внучек не было «ненадлежащей свободы». – И далеко ли заходила миссис Лакланд? – Боюсь, что да. Но всем руководила она, а не я, так что не могу сказать наверняка. Несколько раз она упоминала, что выдает им «карманные деньги». Думаю, что сумма зависела только от ее настроения. – Ясно, – Пардо какое-то время обдумывал следующий вопрос. – Мисс Херншоу и мисс Квентин получили бы по двести тысяч фунтов после смерти старушки, если бы при ее жизни не шли ей наперекор, что касается брака и места работы. Я хотел бы знать, были ли девушкам известны условия завещания? Суперинтендант считает, что это не так. Мистер Ренни покачал головой. – Они не знали. Их дедушка особенно подчеркнул, что им не следует сообщать, что они будут выгодоприобретателями. Думаю, что Джон Лакланд хотел, чтобы, не зная всего, внучки считали себя полностью зависимыми от доброты миссис Лакланд. Он и сам вводил их в заблуждение. Когда он умер, они были еще детьми, и крайне маловероятно, чтобы при его жизни они смогли услышать хоть что-то о завещании. Нет, он хотел, чтобы они ничего не знали, пока не умрет миссис Лакланд. – Значит, он предпочел жить или умирать, обманув их? – Я не защищаю его мораль, – немного покраснел мистер Ренни. – Моральная сторона вопроса не имеет ко мне никакого отношения. Факт остается фактом: старик считал, что его внучки будут более послушны, если не будут знать, что в итоге получат независимость. – И никто из девушек не пытался выяснить этот вопрос? – прямо спросил инспектор. – Сложно сказать, инспектор, – промямлил мистер Ренни. Он казался немного подавленным. – Ох, бросьте, – небрежно ответил инспектор, – вы же не хотите сказать, что в данных обстоятельствах девочки могли вырасти, никогда не обсуждая собственное будущее? Они ведь были достаточно взрослыми, чтобы понимать: их дедушка был очень богатым человеком. – Да, конечно, они знали это, – в голосе адвоката появился оттенок возмущения. – Но, инспектор, я не могу ничего вспомнить о характере разговоров. Могу вас заверить, при мне мисс Квентин никогда не упоминала о собственных ожиданиях от будущего, а мисс Херншоу только раз затронула эту тему. – Это уже кое-что. Когда и что сказала мисс Херншоу? – Это было около года назад, – неохотно ответил юрист. – Я был у них в саду с обеими девушками, и мисс Кэрол пошутила насчет составления ее завещания. Беседа была несерьезной. Я заметил, что мисс Дженни притихла, а через минуту она обернулась ко мне и спросила о их положении в будущем. Вот и все. – Понятно, – Пардо казался незаинтересованным. – Вы можете точно вспомнить ее слова? – Это сложно, – ответил мистер Ренни. Он задумался, – Думаю, она спросила так: «Кстати, о завещаниях, вы знаете, что нас ждет после смерти бабушки?». Это был довольно прямой вопрос, но Дженни всегда была такой. Я ответил, что ей не стоит беспокоиться, ведь что-то в нем написано. Это было все, что я мог сказать. – Спасибо. То, что вы рассказали, может быть полезно. Нет, – добавил он, заметив выражение лица адвоката, – это не помогло мне составить мнения о самой мисс Дженни, но зато дало представление о том, в какой степени девушки не знали содержание завещания. А как отреагировала мисс Кэрол? – Думаю, она была удивлена. Затем рассмеялась и сказала, что ожидала, будто их будут кормить вороны.[10] Но она не стала давить на меня, чтобы получить информацию, которую я не мог дать. – Конечно, – рассеянно ответил Пардо. Его следующие слова касались другого вопроса. – Вернемся к личной собственности миссис Лакланд. Насколько я понял, у нее был собственный капитал, ведь она хотела увидеться с вами по поводу своего завещания, а значит, у нее были деньги. – Да, – подтвердил мистер Ренни. – У нее было от пятнадцати до шестнадцати тысяч фунтов. Она могла ими распоряжаться по собственному усмотрению. И это давало ей власть, – со вздохом добавил адвокат.