На самом деле там хорошо, говорю я. Я была знакома с предыдущим жильцом, она его терпеть не могла, говорит Мэгги. Всего несколько недель продержалась. Она сказала, что дом словно на нее ополчился. И там все эти странные правила, да? Их немного. В принципе, они довольно разумные, говорю я. Ну, я бы там жить не смогла. Тимми! кричит она. Не мажь краской фарфоровые тарелки. А чем вы занимаетесь, кстати? спрашивает она меня. Маркетингом. Но сейчас я на больничном. А, говорит она. Озадаченно косится на меня. Вид у меня явно не очень больной. Потом она бросает тревожный взгляд на детей. Не волнуйтесь, это не заразно. Я понижаю голос. Просто курс химиотерапии. Выматывает, вот и все. Ее глаза немедленно наполняются участием. Ах ты господи, я вам так сочувствую. Не стоит. Ничего страшного, правда. Все путем, храбро говорю я. Когда я ухожу, держа в руках кипу самодельных объявлений «ЭТО ВАШ КОТЕНОК?» и собственно котенка, мы с Мэгги Эванс уже подруги навек. Котенок все увереннее исследует дом, маленькими тигриными прыжками поднимается по лестнице в спальню. Отправившись на поиски, я нахожу его у себя на кровати – он растянулся на спине и крепко спит, вытянув вверх одну лапу. Я приняла решение насчет работы. Беру телефон и набираю номер фирмы. «Флоу». Чем могу помочь? произносит голос. Соедините меня, пожалуйста, с Хелен из отдела кадров. Пауза, затем трубку берет заведующая отделом кадров. Слушаю? Хелен, это Эмма, говорю я. Эмма Мэтьюз. Я хочу подать жалобу на Сола Аксоя. Сейчас: Джейн Выследить инспектора Кларка было нетрудно, а раздобыть адрес электронной почты Сола Аксоя оказалось еще проще. Написав в «Гугле» его имя и «Флоу», я узнаю, что он ушел из этой компании три года назад. Теперь он – основатель и генеральный директор «Волкейно», нового бренда минеральной воды, добываемой, как сообщается на лощеном сайте, из-под спящего вулкана на Фиджи. На фотографии – привлекательный смуглый мужчина с обритой головой, очень белыми зубами и алмазной сережкой-гвоздиком в ухе. Я посылаю ему письмо уже ставшего мне привычным содержания: Дорогой Сол, надеюсь, Вы не против, что я вдруг Вам пишу. Я пытаюсь кое-что узнать о предыдущем жильце дома, в котором сейчас живу – Дома один по Фолгейт-стрит… Мы все теперь связаны, думаю я, отправляя письмо в киберпространство. Все и всё. Но впервые с тех пор, как я все это затеяла, происходит сбой. Ответ приходит быстро, но это «нет». Спасибо за письмо. Но об Эмме Мэтьюз я не говорю. Ни с кем. Сол. Я пробую еще раз. Завтра вечером я буду неподалеку от Вашего офиса. Может, встретимся и выпьем? На этот раз я прикрепляю к письму свои данные из «Мессенджера». То немногое, что я знаю о Соле Аксое, внушает мне некоторую уверенность в том, что он найдет меня на «Фейсбуке». И я полагаю, хотя, наверное, это и нескромно, что он будет не прочь со мной выпить. На этот раз ответ скорее положительный: Хорошо. Я смогу уделить вам полчаса. Встретимся в восемь в баре «Зебра» на Даттон-стрит. Я прихожу пораньше и заказываю содовую с лаймовым соком. Грудь у меня немного увеличилась, и мне чаще нужно в туалет. А так и не скажешь, что я беременна, хотя Миа утверждает, что я необычайно похорошела. Свечусь, говорит. Я этого как-то не чувствую, когда меня рвет по утрам. Мое первое впечатление от Сола Аксоя – украшения. Вдобавок к гвоздику в ухе на нем тонкая золотая цепочка, заправленная в V-образный вырез рубашки апаш. Из-под рукавов пиджака выглядывают запонки, на правой руке – перстень-печатка, а на левой – дорогие на вид часы. Он, похоже, расстроен тем, что я уже заказала себе напиток, а главное – что безалкогольный, и всячески пытается навязать мне бокал шампанского; сдавшись, заказывает его себе. Я ловлю себя на мысли, что Сол не имеет ничего общего с Саймоном Уэйкфилдом. А Эдвард Монкфорд во всем отличен от них обоих. Кажется невероятным, что у Эммы могли быть отношения со всеми тремя. Если Саймон предупредителен, но также обидчив и уязвим, а Эдвард спокоен и несокрушимо уверен в себе, то Сол напорист, порывист и шумен. Еще у него привычка заканчивать фразу агрессивным «да?», как будто он пытается заставить меня с ним соглашаться. – Спасибо, что согласились встретиться, – говорю я после краткой вступительной беседы. – Понимаю, моя просьба кажется странной, ведь я даже не знала Эмму. Но мне кажется, что ее почти никто по-настоящему не знал. У всех, с кем я говорила, свое представление о том, какой она была. Сол пожимает плечами: – Я ведь не ради этого с вами встретился, да? Мне все еще противно о ней говорить. – Почему? – Потому что она озабоченная была, – прямо говорит Сол. – И она стоила мне работы. Я по этой работе не скучаю, она была говно, но Эмма на меня наговорила, а я такого не прощаю. – Что она сделала? – Пожаловалась в отдел кадров, что я ее напоил и склонил к сексу. Среди прочего сказала, что я обещал перевести ее в отдел маркетинга, если она со мной переспит. Утверждала, что отказала мне, а я на этом не успокоился. Так вышло, что я действительно замолвил за нее словечко перед директором отдела маркетинга, хотел ей по-дружески помочь, только это было после того, как мы переспали, а не до. Но она выступила с этими обвинениями прежде, чем выяснилось, что она попалась на вранье про изнасилование, да? И так вышло, что несколько девиц в компании, которые подрасстроились, когда друг о друге узнали, и моя жена – теперь бывшая жена, решили меня подставить, вот я и попал. Потом выяснилось, что это было лучшее, что в моей жизни случилось, но она-то этого тогда знать не могла. – То есть у вас с Эммой было… что? Интрижка? Роман? – На стойке бара стоит блюдце с солеными орешками, и я с трудом удерживаюсь, чтобы не съесть их все, пока он говорит. Отодвигаю их подальше. – Позанимались сексом пару раз, и все. Выездной тренинг, ночевка в отеле. Выпивка халявная была, ну и забылись. – Он морщится. – Послушайте, я этим не горжусь. Саймон – мой друг, точнее, был им до всего этого. Но я никогда не умел отказывать, и это она все ко мне подкатывала, уж поверьте. Она, кстати, хотела продолжения – уже когда я решил, что все, баста, наигрались. Ее, кажется, заводило, что в этом риск был. Ей точно нравилось, что мы крутим у Саймона за спиной. Да и у Аманды тоже. А на самом деле я Саймону услугу оказал, только он этого так и не понял. – Вы с Саймоном общаетесь? Он качает головой: – Уж несколько лет не разговаривали. – Не могу не сказать… один человек, видевший запись с телефона Эммы, говорил, что там все было довольно грубо. Он не смущается. – Ну да. Ей такое нравилось. Да и многим женщинам нравится, на самом-то деле. – Он смотрит мне прямо в глаза. – А мне нравятся женщины, которые знают, чего хотят. По коже у меня пробегают мурашки, но виду я стараюсь не подавать. – А зачем вообще было записывать? – Да просто так. Все же это делают, да? Потом она мне говорила, что стерла, но, значит, оставила. Вот она, Эмма, – ей нравилось знать, что у нее есть что-то эдакое, что-то, что может расхерачить всю ее жизнь и мою заодно, если выйдет наружу. Чуток власти. Наверное, мне надо было удостовериться. Но тогда уже не до этого было. – Вы ее еще на какой-нибудь лжи ловили? Я еще слышала, что она не всегда говорила правду. – А кто ее всегда говорит, да? – Сол откидывается на стуле, немного расслабившись. – Хотя я обращал внимание, что она иногда говорит какие-то глупости. Саймон вот рассказывал, что она чуть не стала моделью – какое-то топовое агенство из кожи вон лезло, чтобы заключить с ней контракт, но она решила, что это не для нее. Да уж, конечно – берегла себя для секретарской карьеры в компании по доставке бутилированной воды. Ну так вот, мне она рассказывала, что к ней однажды на улице подъехал местный фотограф, но вид у него был слегка извращенский, поэтому она ничего делать не стала. Я и задумался: какая версия правдивая? То есть иногда она немного преувеличивала для эффекта, а иногда ни в чем себе не отказывала и создавала себе целый сказочный мир. И учтите, – добавляет он, – если бы вы услышали, как я общаюсь с ретейлерами, то, наверное, решили бы, что оборот у меня – уже миллион фунтов. Ловко гонишь – фарт догонишь, так? – Он допивает шампанское. – Слушайте, хватит о ней, да? Возьмем бутылку и поговорим о вас. Вам кто-нибудь говорил, что у вас очень красивые глаза? – Спасибо, – говорю я, уже соскальзывая со стула. – Мне надо в другое место, но я вам очень благодарна за встречу. – Чего? – Он изображает потрясение. – Уже уходите? С кем встречаетесь? Со своим парнем? Мы же только начали. Ладно вам, садитесь. Коктейлей закажем, да? – Нет, правда… – Ну, немного признательности. Я вам время уделил, с вас причитается. Выпьем по-человечески. – Он улыбается, но в глазах у него черствость и отчаяние. Стареющий ловелас, пытающийся повысить свою падающую самооценку сексуальными победами. – Нет, правда, – твердо повторяю я. Я выхожу из бара, а он уже сканирует взглядом помещение, высматривая, за кем бы еще приударить. Тогда: Эмма Говорят, алкоголики рано или поздно достигают дна. Никто тебе не скажет, когда бросать пить, никто не убедит сделать это. Ты сам должен дойти до точки, все осознать и тогда, только тогда у тебя появится шанс что-то изменить. Я до своей точки дошла. Жалоба на Сола была в лучшем случае временной мерой. Он, конечно, получил по заслугам – он вечно домогался девчонок в офисе за спиной у Аманды; все знают, что он за человек, и пришла пора его остановить, но с другой стороны, мне нужно признать, что это я позволила ему напоить себя в хлам, я позволила ему сделать то, что он сделал. После неуверенности Саймона и его постоянного докучного обожания мне даже было приятно, что кому-то я нужна для эгоистичного, необременительного секса. Правда, от этого мой поступок не делается менее глупым. Мне нужно измениться. Мне нужно стать человеком, который смотрит на вещи трезво. Перестать быть жертвой. Кэрол как-то мне сказала, что большинство людей тратят все силы на попытки изменить других, тогда как изменить можно только самого себя, и то это невероятно трудно. Теперь я понимаю, что она имела в виду. Я думаю, что готова стать другим человеком. Не таким, который позволит всякому говну на себя валиться. Я ищу визитку с номером Кэрол, собираясь ей позвонить, но не могу ее найти. Ума не приложу, как в Доме один по Фолгейт-стрит что-то может пропасть, однако пропадает постоянно, все подряд: от вещей из стиральной машины до наполовину полного флакона духов, который совершенно точно был в ванной. У меня уже нет сил это искать. Но вот на котенка я не могу не обращать внимания. Несмотря на детские объявления, насчет него – я установила, что это мальчик, – никто не звонил, а он тем временем расхаживает по дому, словно он тут хозяин. Ему нужна кличка. Первое, что приходит на ум, – назвать его Котом, в честь безымянного кота из «Завтрака у Тиффани», но потом мне в голову приходит кое-что получше. Я – как мой кот, безымянный лентяй. Мы никому не принадлежим, и никто не принадлежит нам. Пусть будет Лентяй. Я иду в магазинчик на углу и покупаю ему кошачью еду и другую провизию. Когда я возвращаюсь, возле дома кто-то есть, мальчишка на велосипеде. Секунду я думаю, что он приехал за Лентяем. Потом я понимаю, что это тот парень, который обругал меня после слушаний о залоге. Увидев меня, он ухмыляется и снимает с руля ведерко. Нет, не ведерко: банку краски, уже открытую. Без всякой паузы он прочно ставит ноги на землю, не слезая с велосипеда, и выплескивает содержимое на дом, на девственно чистый бледный камень, едва не попав в меня. На фасаде Дома один по Фолгейт-стрит появляется красная черта, похожая на огромный кровоточащий порез. Банка с грохотом падает на землю и откатывается, оставляя за собой красную спираль. Мы знаем, где ты живешь, сука, выкрикивает он мне в лицо и уезжает. Дрожащими руками я достаю телефон и нахожу номер, который мне дал инспектор Кларк. Лепечу: это я, Эмма. Вы велели позвонить, если это случится снова, и это случилось. Он только что разлил краску по всему фасаду дома… Эмма Мэтьюз, говорит он. Он словно объявляет мое имя другим присутствующим в помещении. Зачем вы звоните по этому номеру, Эмма? Вы сами мне его дали, помните? Вы велели позвонить, если будут новые угрозы… Это мой личный номер. Если вы хотите о чем-то сообщить, то вам надо позвонить дежурному. Я дам вам правильный телефон. Есть чем записать? Вы сказали, что защитите меня, медленно говорю я.