Но запись ты не удалила. Почему? Оставила как улику, говорю я. Просто никак не могла набраться храбрости пойти в полицию. Или хотя бы в отдел кадров. Чем дольше тянула, тем труднее становилось. Когда я увидела запись, то и сама поняла, что там ничего не ясно. А показать ее кому-то мне было стыдно. Я думала, что, может, сама виновата. А потом полицейские нашли ее в моем телефоне и предположили при Саймоне, что это – Деон Нельсон, и все так перепуталось. Господи, недоверчиво говорит Аманда. Господи. Эмма, ты сочиняешь. Нет. Клянусь, нет. Добавляю: Аманда, Сол – сволочь. Я думаю, в глубине души ты сама это знаешь. Ты же в курсе, что у него были и другие женщины – в офисе, в клубах, все, что движется. Если ты меня поддержишь, он получит по заслугам, – может быть, не по полной программе, но по крайней мере работы лишится. А как же полиция? спрашивает Аманда, и я понимаю, что она наконец-то начинает мне верить. Полиция не станет вмешиваться, если не предоставить улик. Речь же не о том, чтобы он в тюрьму сел, а о том, чтобы работы лишился. После того, как он с тобой обошелся, ты разве не думаешь, что это только справедливо будет? И вот она кивает. Я знаю, что он спал как минимум с двумя женщинами из этой фирмы. С Мишель из бухгалтерии и с Леоной из маркетинга. Я сообщу в отдел кадров. Спасибо, говорю я. Ты Саймону что-нибудь об этом говорила? Я качаю головой. Ты должна сказать. При мысли о Саймоне – добром, обожающем, доверчивом Саймоне – происходит нечто странное. Я больше не чувствую к нему того презрения. Раньше меня бесило, что Саймон так лебезит перед Солом, что без умолку распространяется о том, какой Сол клевый мужик, тогда как все это время Сол был эгоистичным, агрессивным засранцем. Но это прошло. Теперь какая-то часть меня вспоминает, как приятно было получить прощение. К своему удивлению я понимаю, что плачу. Я вытираю слезы бумажным полотенцем из коробки. Я не могу вернуться, говорю я. С Саймоном все кончено. Когда что-то идет настолько не так, этого уже не исправишь. Сейчас: Джейн – Чуть-чуть геля, будет прохладно, – дружелюбно говорит сонографист. Я слышу кетчупное чавканье смазки, потом зонд развозит гель по моему животу. Это ощущение напоминает мне мое первое обследование с Изабель, липкость кожи, оставшуюся на весь день, как некая тайна под одеждой; маленькую скрученную распечатку в сумочке с изображением призрачных, напоминающих листок папоротника очертаний эмбриона. На меня вдруг нахлынули чувства, и я делаю глубокий вдох. – Расслабьтесь, – бормочет врач, неправильно его истолковав. Она крепко прижимает зонд к моему животу, водит им из стороны в сторону. – Вот. Я смотрю на экран. Из мрака возникает контур, и я ахаю. Она улыбается моей реакции. – Сколько у вас детей? – непринужденно спрашивает она. Наверное, мне требуется больше времени, чем другим, чтобы должным образом сформулировать ответ на этот вопрос, потому что она заглядывает в мою карту. – Прошу прощения, – тихо говорит она. – Я вижу, было мертворождение. Я киваю. Сказать тут больше нечего. – Вы хотите знать пол ребенка? – спрашивает она. – Да, если можно. – У вас мальчик. У вас мальчик. От уверенности, прозвучавшей в этом утверждении, от ожидания того, что на этот раз все будет в порядке, меня одолевают чувства, радость сталкивается с горем так, что я плачу слезами и того, и другого. – Вот, пожалуйста. – Она протягивает мне коробку салфеток, которыми тут вытирают гель. Я сморкаюсь, она возвращается к работе. Через несколько минут она говорит: – Попрошу-ка я консультанта заглянуть. – Зачем? Что-то не так? – Он просто расскажет вам о ваших показателях, – успокаивает она меня. Потом уходит. Я не слишком волнуюсь. Дело в том, что формально я – пациент группы риска. Учитывая, что проблемы с Изабель начались примерно на последней неделе беременности, нет причин думать, что что-то может быть не так сейчас. Кажется, что проходит вечность, прежде чем открывается дверь и я вижу лицо доктора Гиффорда. – Здравствуйте, Джейн. – Здравствуйте. – Теперь я приветствую его как старого друга. – Как поживаете? – Замечательно, спасибо. Джейн, я хотел разъяснить вам одну из главных причин проведения этого исследования примерно на двенадцатой неделе. Это делается для того, чтобы на раннем этапе заметить какие-то самые распространенные отклонения от нормы в развитии плода. Нет, думаю я. Не может быть… – Это исследование не позволяет выявить их определенно, но оно показывает, где может быть повышенный риск. В вашем случае мы, разумеется, искали проблемы с плацентой или пуповиной, но я рад сообщить, что и с тем, и с другим у вас все хорошо. Я хватаюсь за эти слова. Слава богу. Слава богу… – Но еще мы измеряем так называемую шейную прозрачность. Это состояние скопления подкожной жидкости в задней части шейки ребенка. В вашем случае ширина шейной складки указывает на несколько повышенный риск синдрома Дауна. У нас считается, что высокий риск – это один к ста пятидесяти. А у вас сейчас – один к ста. Это значит, что у одной из ста матерей в вашей группе риска родится ребенок с синдромом Дауна. Понимаете? – Да, – говорю я. Я и понимаю – то есть мой ум осознает смысл его слов. С математикой у меня хорошо. А вот с чувствами разобраться не очень получается. Столько переживаний, и они так наваливаются на меня, что чуть ли не отменяют друг друга; голова у меня ясная, но я оцепеневаю. Все мои планы, все мои тщательно составленные планы разваливаются… – Единственный способ узнать наверняка – провести исследование, для которого нужно будет ввести вам в матку иглу и взять пробу жидкости, – говорит доктор Гиффорд. – К сожалению, само это исследование связано с незначительным риском выкидыша. – Насколько незначительным? – Где-то один к ста. – Он виновато улыбается, словно хочет сказать, что понимает – у меня достанет ума осознать иронию ситуации. Вероятность выкидыша в результате исследования равна вероятности синдрома Дауна без него. – Есть новое, неинвазивное исследование, которое может дать достаточно точный результат, – добавляет он. – Тестирование частичек ДНК ребенка в крови матери. К сожалению, в нашей клинике оно в настоящее время не проводится. Я вдумываюсь в его слова. – То есть я могу сделать это частным образом? Он кивает. – Оно стоит примерно четыреста фунтов. – Я согласна, – быстро говорю я. Уж как-нибудь найду на него денег. – Тогда я выпишу направление. И мы можем дать кое-какие буклеты. Сегодня многие дети с синдромом Дауна ведут долгую и относительно полноценную жизнь. Но гарантировать ничего нельзя, и родители должны принимать решение самостоятельно. Я понимаю, что он подразумевает под решением: делать аборт или нет. Я ухожу из больницы в том же оцепенении. У меня будет ребенок. Мальчик. Еще один шанс стать матерью. Или нет. Смогу ли я растить ребенка-инвалида? У меня нет иллюзий насчет того, что такое дети с синдромом Дауна. Да, сегодня у них больше перспектив, чем раньше, но все равно этим детям требуется больше ухода, больше помощи, больше внимания, больше любви и поддержки, чем другим. Мне встречались матери с такими детьми – бесконечно терпеливые, явственно измотанные, и я думала: какие же они удивительные. Сумею ли я стать одной из них? Лишь вернувшись в дом на Фолгейт-стрит, я понимаю: откладывать разговор с Эдвардом больше нельзя. Одно дело – ждать удобного случая сказать ему, что он станет отцом, и совсем другое – скрывать нечто в таком роде. Во всех буклетах подчеркивается необходимость обсуждения этой ситуации с партнером. Впрочем, первым делом я – с неизбежностью – ищу в Интернете информацию о синдроме Дауна. Уже через несколько минут мне становится плохо. …Трисомия 21, как правильно называется синдром Дауна, предполагает проблемы с щитовидной железой, расстройства сна, осложнения работы ЖКТ, нарушения зрения, пороки сердца, нестабильность позвоночника и тазобедренного сустава, слабый мышечный тонус и затруднения в учебе… …Какие меры безопасности можно принять, чтобы ребенок не потерялся? Установите на всех дверях в доме хорошие замки, на входных дверях повесьте знаки «СТОП», и задумайтесь над обнесением всего вашего двора забором… …Приучение к горшку ребенка со слабым мышечным тонусом – несомненно, задача повышенной сложности! В течение трех лет у нас происходили «несчастные случаи», но дело понемногу налаживается… …Мы ели йогурт перед зеркалом, чтобы дочка видела, почему проливает его, – и это сработало! Со зрительно-моторной координацией не все благополучно… Потом, виня себя еще сильнее, я пишу «синдром Дауна+аборт».