– Ты чего, пап? – спрашиваю я. Но потом все встает на свои места. Меня охватывает ужас. Меня действительно не было вечность и даже дольше. – Она ведь сейчас живет здесь, не так ли? Так вот почему дом выглядит так красиво. Так вот из-за чего на кухонном столе стоят свежие цветы, а сад весь такой пышный. У отца извиняющийся вид. Он нервно потирает пальцы у колен, будто его сейчас за что-то наругали: – События начали развиваться очень быстро. В декабре этого года она переехала к нам. Именно поэтому я так отчаянно хотел переговорить с тобой еще в ноябре. Я не хотел, чтобы ты чувствовала себя оторванной от нас. Я это заслужила. Такое чувство, что я гость в чьей-то жизни, даже если этот кто-то – мой отец. – Скажи мне лишь одну вещь, – произношу я. Он выжидающе смотрит на меня. – Кто лучше печет блинчики – мама или она? – Оу, Донна не печет блины в этом доме. Такое у нас правило. Мы оба сразу решили, что так будет лучше. Иначе слишком много воспоминаний в голове проносится. – Он взмахнул рукой. – Если мы хотим блинов, то сразу идем в ресторан. Я улыбаюсь ему. – Ладно, с этим разобрались. Пойду наверх, вздремну. Глава 23 На мой недавний вопрос, как я буду чувствовать себя на следующее утро, ответ возник сам собой. И ответ таков: дерьмово. Вот прям очень паршиво. Я очень остро воспринимаю тот факт, что потеряла уже трех людей, о которых я больше всего пекусь, – мама, Дом, а теперь, возможно… лучше даже сказать, вероятно, следующим станет Джо. Правда, Джо не умер, слава богу. Но с такой удачей, которая присуща людям, которые мне дороги, лучше оставить его в покое, чем продолжать поддерживать с ним какие-либо отношения. К тому же надо сказать, что хотя я и рада за папу, но меня все равно угнетает мысль о том, что он влюблен в другую. Следующие две недели я провела, закрывшись в своей комнате. Но в этом есть и нечто положительное: на этот раз я не испытываю такой жалости, как это было на протяжении почти месяца после смерти Дома. Вовсе нет, теперь я официально являюсь ходячей катастрофой, но при этом остаюсь высокоэффективной. Каждый день принимаю душ. Мне приходится это делать, по крайней мере. Ренн и папа по очереди стучат в дверь моей спальни, когда я долго витаю в облаках. По вторникам и пятницам я занимаюсь готовкой. И они всегда настаивают на том, чтобы я готовила полезные блюда. Обязательно с чечевицей и овощами. «Замороженная еда из торговой сети Costco ни на грамм не полезная», – говорят они. В остальное время я лежу в своей кровати. Читаю, плачу, перевариваю происходящее вокруг. От Джо нет вестей, да и незачем их ожидать. Я переспала с ним, а потом взяла и просто переехала от него на другой конец страны. Снова. Только в этот раз ему придется признать, что мы оба предали Доминика. И каждый по-своему. И все же я даю себе передышку и возможность восстановиться. А пока я восстанавливаюсь, то тщательно прислушиваюсь к явным признакам счастливой жизни, которые доносятся снизу, просачиваясь сквозь щели на полу. Донна приходит к нам каждый день. Ренн сказал, что она сегодня переночует у Дилана, чтобы дать мне немного простора, и, должна признать, это довольно обнадеживающий шаг с ее стороны. Я так и не успела еще с ней увидеться. Забочусь о том, чтобы всегда быть в своей комнате, когда она здесь. Но я слышу, как она готовит папе и Ренну еду всякий раз, когда они считают мою несъедобной (а это происходит всегда). Слышу, как она насвистывает и напевает старые песни восьмидесятых (Duran Duran, Air Supply, Tina Turner), пока ухаживает за садом. Она всегда спрашивает Ренна, не захватить ли чего-нибудь для него в магазине. Я заметила, что она, по крайней мере, не похожа на злую мачеху Белоснежки. Я думаю, что, потребляя Донну в мизерных порциях и не взаимодействуя с ней напрямую, это помогает мне смириться с ее присутствием в нашей жизни. Но я все еще беспокоюсь, что это все напоказ. Что она разыгрывает спектакль, потому что знает, что я подслушиваю. Снизу издаются и звуки веселья. Смех Ренна и его друзей, играющих в видеоигры или потягивающих пивко на террасе. Слышу, как хохочет отец, который каждый день после работы смотрит телевизор, где уже по какому разу крутят сериал «Офис». Он уже чуть ли не наизусть произносит все культовые фразы за Майклом Скоттом синхронно. Локи болтает с каждым, кто оказывается внизу, пытаясь уговорить их бросить ему хотя бы пару кусочков копченой говядинки. И в какой-то момент, спустя две недели после того, как я заперлась в своей комнате, идея встретиться с людьми стала казаться не такой уж и адской, как раньше. Толчком для этого, как и обычно, послужила еда. Сегодня суббота, а день солнечный. Донна, папа и Ренн сейчас внизу, завтракают. Аромат свежего хлеба из теста на закваске, запах масла, бекона и бобов – все эти запахи так разносятся по дому, что у меня уже слюнки текут. Обычно я жду, пока все уйдут, прежде чем доесть остатки еды. Но сегодняшняя встреча с женщиной, в которую влюбился папа, не ощущается так, будто стоишь на краю земли, пускай для этого всего лишь нужно съесть жирненького бекона и выпить немного свежевыжатого апельсинового сока. Я выхожу из своей комнаты в комбинезоне Коржика из «Улицы Сезам», таким образом решаю занизить все ожидания, связанные со мной. Лестница скрипит, когда я спускаюсь по ней, и ужас наполняет все мое нутро, когда я представляю те взгляды, которые на меня сейчас бросят. Но когда я выхожу на лестничный пролет, я вижу, что они втроем сидят за обеденным столом и оживленно разговаривают. Сначала они меня не замечают. А может быть, так они дают мне несколько секунд, чтобы собраться с мыслями. Донна худенькая и рыжеволосая, как мама, с узким лицом и щелью между передними зубами. Она не так красива, как ныне покойная Барби Лоусон, и этот факт странно, но мелочно успокаивает. Только они обе обладают одним и тем же качеством – женщины, которые кажутся искренне милыми, в то же время источают такую ауру, как бы намекая, что лучше с ними не связываться. Папа первым обратил на меня внимание. Он роняет вилку на тарелку, удивленно моргает при виде меня, как будто только что застал привидение. Я вижу, что он потерял дар речи. Донна следит за его взглядом, чтобы понять, что заставило его застыть на месте. Ее рот раскрывается, когда она замечает меня. – А мне нравится этот комбинезончик, – говорит она, небрежно поедая кусочек бекона. – Откуда у тебя он? А не многовато ли ты хочешь заполучить от нас, женщин семьи Лоусонов, чуть ли не вырывается из меня. Но потом я вспоминаю, что должна вести себя культурно, ради папы и Ренна. – Моя подруга Нора купила его для меня. Где-то в Интернете, не знаю. Она привстает со своего места. На ней… комбинезон с хот-догом? Как такое возможно? Ее хот-дог еще весь такой политый кетчупом и горчицей. Улыбка тянется к моим губам, но я быстро сдерживаю ее. Я же не Ренн все-таки. Я не предам маму из-за какого-то комбинезона. – А у вас такой откуда? – спрашиваю я Донну не совсем холодным тоном, но определенно давая понять, что я сейчас не в настроении разговаривать. Папа и Ренн молча обмениваются взглядами. Они улыбаются друг другу. – Ренн подарил его мне на Рождество. Магазин, кажется, называется Rad and Bad. – Вот оно как? – Я поворачиваюсь к Ренну и пристально смотрю на него, все еще не вставшего с места. – Странно, что ему удалось подарить вам что-то стоящее, потому что за последние четыре года я получала от него лишь календари с котятами и бомбочки для ванны. А у меня в квартире в Салеме не было даже нормальной ванны. Ренн указывает на меня своей вилкой, на которой висит яичница с беконом. – Это потому, что я стараюсь только ради тех, с кем близко общаюсь, а тебя мы потеряли из виду. – Раньше мы были близки, – говорю я, но не чувствую всепоглощающей грусти, которая наваливается на меня каждый раз, когда я думаю о том, как много изменилось за последние пять лет. Вместо этого я надеюсь, что мы сможем все исправить. – Так и есть. И теперь тебе предстоит проделать обратный путь к моей благосклонности. – Ренн опустошает целый стакан апельсинового сока и ставит его на стол. – Для начала можешь каждый вечер делать мне массаж ног. Донна толкает ногой стул напротив своего. – Присаживайся, Эвер. На столе уже лежит тарелка для тебя. Хлеб еще пока не остыл. – Сами готовили? – Я сморщила нос, не сдвинувшись с места. Она закатила глаза. – По мне видно, что у меня куча времени в жизни? Я сажусь. Уплетаю немыслимое количество еды, запивая все апельсиновым соком. Не очень много говорю за столом. Донна, Ренн и папа беседуют между собой. Время от времени они спрашивают меня, что я думаю об их высказываниях, но при этом я совершенно не горю желанием вступать в разговор. Они не заваливают меня вопросами. Больше всего меня поражает то, насколько эти трое выглядят и чувствуют себя, словно они одна дружная семейка. Так больно осознавать, что я здесь лишняя. Донна называет Ренна «Руин», а она для него – Дэнни. Донна с папой вместе работают волонтерами в местном общественном центре. Ясное дело, что, придя сюда, я вступила во что-то уже целостное и работающее в полную силу. Так что, несмотря на неполное согласие с ситуацией и все еще чувствуя себя странно от того, что в доме моего детства на постоянной основе живет совершенно незнакомый мне человек, я заявляю Донне, что она не обязана оставаться в доме Дилана из-за меня и может спокойно переезжать обратно. – Не оставайтесь в стороне из-за меня. Как можете видеть, я в основном провожу время в своей комнате. – Пропускаю ее слова мимо ушей. Донна улыбнулась. – В какой-то степени мы все рассчитываем на то, что ты будешь чаще выходить из комнаты. – Глядите, она уже пытается меня исправить. – Я одариваю отца злобной улыбкой. – Вот это поворот! – Ты что такая противная сегодня? – Ренн ударяет меня ногой под столом. – Серьезно, да что с тобой такое? Донна ведет себя любезно по отношению к тебе. – Эвер, это было не к месту, – категорично заявляет отец. Я жду, что вот-вот Донна выступит в роли крестной феи и скажет: «О, пожалуйста, я все понимаю». Однако вместо этого она вскинула бровь в мою сторону и сказала: – Знаешь, только один из нас останется здесь, если ты забросишь свою жизнь и останешься в своей комнате на веки вечные. И этим человеком точно буду не я. «Ты только что словила словесную пощечину», – смеется Пиппа надо мной в моей голове. – «Впечатляюще. Это надо было заснять, детка». Я потираю лицо, чувствуя внезапную усталость. – Простите. Извините, что я… – Такая невыносимая. Грубая. Отвратительная. Остановиться на этом или же… – Такая сложная. – Ты недавно потеряла жениха, – мягко говорит Донна. – И хочешь верь, хочешь нет, но, как человек, прошедший через подобное, ты не так уж и плоха, как тебе кажется. – У меня нет ориентира в жизни. Я быстро слиняла, когда папа потерял маму, так что я не смогла увидеть его краха изнутри полностью, – бормочу я, отодвигая остатки еды на своей тарелке. – Я и сам был до жути подавлен. Потерять любовь всей своей жизни – вот что труднее всего пережить, – соглашается папа. – Но хорошая новость в том, что… со временем тебе все же удается это пережить. Он назвал маму любовью всей своей жизни. В присутствии Донны. А она до сих пор не воткнула вилку ему в руку за такие слова. Из-за этого я чувствую себя так, будто с моего сердца свалился огромный булыжник. – Такая интересная тема у вас тут, – Ренн с улыбкой хлопает в ладоши. – Но я голосую за то, чтобы сменить ее. Как самочувствие, Эв? Я всерьез задумалась над этим. – Да вроде получше… я так думаю. Я отвечаю ему серьезно. До сих пор больно говорить про такое. Я по-прежнему продолжаю думать о Доме, но больше не чувствую, что перестала контролировать свои эмоции. Как будто я понятия не имею, в каком состоянии проснусь завтра. Злость, которую я испытывала к нему, почти прошла. На смену ей пришло спокойное принятие того, что Дом был далеко не таким идеальным парнем, каким я его себе представляла, и это нормально. Что я никогда не смогу с ним поговорить, никогда не смогу спросить его, что творилось у него в голове, когда он совершал свои поступки, – и это тоже в порядке вещей.