— Мэт? С тобой всё в порядке? — шёпотом спрашиваю я. Хотя, очевидно он не в порядке. У него разбиты до мяса костяшки на руках. Он лупил грушу без перчаток. Теперь он сидит за столом и бьёт по нему кулаком, как сломавшийся робот, выполняющий без конца одну и ту же программу. Перед Мерзавцем на столе валяется смятая пачка сигарет, гора окурков. Делаю шаг вперёд, спотыкаюсь о бутылку виски. Мэт давно здесь сидит? Неужели он всё время был здесь, пока я спала, как убитая. — Мэтью, пойдём в дом? Я дотрагиваюсь до его плеча. У него обжигающая кожа и натянута до предела. Он весь тугой и зажатый, как пружина. Ему плохо. Я это чувствую. Он ничего не говорит. Но ему дурно. Во сто раз хуже, чем когда-то было мне. Потом я замечаю неровные дорожки белой пыли на столе среди прочего бардака. Решительно сминаю это в сторону ладонью и вклиниваюсь между столом и телом Мерзавца. Забираюсь ему на колени, стискивая изо всех сил за мощную шею. — В этом нет необходимости, Мэт. Бросай. — Не могу. Пытаюсь. Тянет. Дерьмово. Я просто отброс. Насильник. Да? — не дожидается ответа и кивает. — Да. И ты даже не представляешь. Как феерично я просрал всю свою жизнь. Ошибался. Всюду. И даже отец… — говорит коротко и обрывисто, как будто сыплет осколками. — Я был не прав. Не во всём. Но в самом главном. Наш конфликт. Он был прав. Но не мог сказать об этом прямо. Берёг мои чувства. Я ошибался. Пошёл вниз… И до сих пор качусь туда. Урод. — Тише-тише, Мэт. Ты не такой. Не знаю, о каком конфликте ты говоришь, но точно уверена, что ты — лучше, чем кажешься. Я это чувствую. Я это знаю. Он отрицательно мотает головой и тянется к столу, собирая краем пластиковой карточки крошки кокаина. — Мэт, не надо. Мне страшно одной. Ты даже не представляешь, как мне страшно… Я плачу. Мэт собирается нюхать кокаин. А я не могу его остановить. Не получается. Он сильный и резкий, всегда доводит начатое дело до конца. Сейчас он хочет забыться в наркотическом угаре. Чтобы ничего не помнить, чтобы стать никем. Я не хочу, чтобы он это делал. Но понимаю, что наркотическая зависимость — это не то, от чего получается небрежно отмахнуться рукой. Приходится бороться. Это трудно сделать в одиночку. Но Мэт не одинок. Я не хочу и не смогу оставить его. Я хочу быть с ним. Остаётся только донести до него это. — Прошу… Умоляю! — бью его по плечам. Он лишь ведёт рукой в сторону, словно отгоняет назойливую муху. Я ныряю ему под руку, требуя. — Тогда дай и мне тоже! — Что? — он словно просыпается, смотря на меня пьяным взглядом. — Это дерьмо не для тебя! Уходи, Огонёчек. Не пачкайся об меня ещё больше. — Я хочу быть с тобой. Это не означает запачкаться. И если наркоманский рай — это твоя единственная реальность, значит, я буду там. Вместе с тобой. Он подскакивает и хватает меня в охапку, встряхивая. — Это убьёт тебя! — И тебя тоже! Хочешь травиться? Не забудь перед этим дать и мне порцию яда! — смотрю ему прямо в глаза, не отводя взгляда. Мы словно пытаемся бороться друг с другом. Опять воюем. Когда уже наступит длительное перемирие? Не кратковременная передышка после секса, а долгие минуты единения. Наверное, никогда. — Давай! — требую я. — Я тоже хочу попробовать. — Проваливай к чёрту, Эбигейл! — Только вместе с тобой, Мэтью! — подлетаю и бью его по груди кулаками. — Сейчас я ненавижу тебя ещё больше! Ты бросил меня одну! И ушёл… Ушёл накачиваться наркотиками? Отличный выход. Хочешь сдохнуть? Не подумал, каково будет мне, если потом я найду тебя, умершим от передозировки? Ты не Мерзавец. Ты просто эгоист! Мэтью позволяет колотить себя, а потом резко опускается на пол и обхватывает ладонями моё лицо. — Я не позволю тебе прикасаться к наркотикам! — Не позволяй сделать это прежде всего себе! Я влепляю ему пощёчину и бью в ухо так, что уверена — у него чертовски сильно звенит в голове. Мэтью на мгновение разжимает захват пальцев. Не давая ему опомниться, приближаюсь к его рту, алчно вбирая его губы. Сосу, слизывая вкус табака, выпивки и марихуаны. В нём много пьяной дури, и у него слетают тормоза. Возможно, мне удастся его остановить. Или мы упадём в эту глубокую пропасть и разобьёмся. Вместе. Мерзавец позволяет себя целовать первые несколько секунд, потом активно включается в дело, шаря по моему телу руками. — Сучка, ты выводишь меня из себя! Я царапаю пальцами топорщащуюся ширинку на его джинсах. Кажется, обламываю ноготь. Но это такая ерунда. Не имеющая значения. Я жадно тяну язычок молнии вниз и освобождаю его член, подпрыгнувший в мою ладонь. Резко сжимаю напряжённый ствол в руке и приподнимаюсь, вожу крупной головкой по своей промежности. Она вмиг намокает. Я становлюсь готовой и податливой ради него. Раскачиваю бёдрами и дразню его влажными складками. Наслаждаюсь каждым его отвязным и пошлым стоном. Он мнёт мою задницу пальцами и жадно смотрит мне в лицо. — Тебе нужен наркотик, Мэт? Как насчёт этого? Я со всего размаху опускаюсь на его член. Мы дёргаемся и кричим одновременно, подаваясь навстречу друг другу. Он крепко и сильно сжимает меня, до хруста в сдавленных костях. Упирается лбом в моё плечо. Он мокрый от выступившей испарины. — Да… Это то, что мне нужно. Только ты умеешь вытрахивать дурь из моей башки. Сделай это, — просит он. — Выбей из меня дерьмо… Я не хочу быть таким, как сейчас. Просто не могу удержаться. — Я с тобой. С тобой! С тобой! — повторяю без конца, взмываю и опускаюсь над ним. Снова и снова. Вколачиваю его в свою киску так, чтобы он понял: мы — единственная реальность друг для друга. Яд и спасение в одном флаконе. Моя безумная скачка не длится долго. Мы кончаем одновременно. Жадно хватаем воздух искусанными губами. Чуть позднее взгляд Мерзавца немного проясняется. Он смотрит на меня как-то по-новому. Так ещё ни разу не смотрел. — Оказывается, тебе идёт моя одежда. Я хочу, чтобы ты носила её всегда. Будешь? — Буду. Только уйдём отсюда. Прошу? Мэтью легко поднимается и берёт меня руки. Мы покидаем гараж. Я думаю, что он сразу отнесёт меня в дом. Но проходя мимо сада, он ставит меня на разогретую солнцем землю. — Минутка, Огонёчек. — Мэт! — зову его. — Куда ты? Он не отвечает, но возвращается почти сразу же, неся несколько роз. Наломал их голыми руками. Разодрал кожу острыми шипами, и теперь по рукам струится кровь. — Ты сумасшедший. Теперь мне придётся лечить и твои руки, — шепчу я, целуя его губы. — Вылечи меня, Огонёчек, — серьёзно просит он. — Я не смогу сделать это в одиночку. Глава 39. Эбигейл — Тебе придётся несладко со мной, крошка… — в очередной раз повторяет Мэтью. Мы уже приняли душ и переоделись. Потом я обработала его руки. Теперь на руках моего любимого Мерзавца красуются бинты и пластырь. — Прошу, Мэт… Ты мог просто поговорить со мной, прежде чем творить чёрт знает что! — укоряю его. — Скажи, как тебе удалось так быстро перебраться из разряда «девушки, которую я хочу трахать вечность напролёт» в разряд «девушка, который известны мои тайны»? — усмехается Мэт. Как обычно, он прячет за грубостью — нежность, а за пошлостью — глубину. — Твои тайны для меня ещё неизвестны. Скажешь, почему ты хотел это сделать? Я забираюсь к нему на кровать. Мерзавец позволил мне навести порядок — я проветрила комнату и постелила новое бельё. Оно мятое, потому что я не смогла найти утюг в доме Мэта. Но пахнет чистотой и свежестью. Через открытое окно врывается тёплый, ночной воздух и трескотня сверчков. Так тихо и спокойно мне не было ещё ни разу. Словно шторм улёгся, и море вернулось в свои берега. Рядом с ним. — Это давняя история. Она постоянно сжирала меня изнутри. Связанная с отцом… — Почему у тебя был конфликт с отцом? — поинтересовалась я. — Я всегда считал его деньги грязными. Ведь он брался за самые сложные и денежные дела, самые запутанные и скандальные. Он вытащил со скамьи подсудимых не одного ублюдка. Но я ненавидел его не из-за того… — Мэт вздохнул. — Это случилось много лет назад. В нашем доме всегда было полно прислуги. В то время я уже был здоровенным лбом, подростком, вовсю заглядывающимся на девок. Мне приглянулась одна, — ухмыляется. — Из персонала. Она была старше меня на пять лет. Горничная. Я, как озабоченный, дрочил на свои фантазии о ней. Спускал деньги на дорогие подарки, золото, цацки… Букеты. Короче, делал это тайком. Предки бы точно не одобрили такого. И я видел, что она оказывала мне знаки внимания. Ну-у-у-у, знаешь, наклон, прогиб, случайно покажет кромку чулок или облизнёт губы. Эта сучка дразнила меня, уверен. Мой стояк был почти круглосуточным. Я очень сильно хотел трахнуть её. Очень… Потом набрался смелости и швырнулся ей записочкой, назначив место встречи. Она сказала, что придёт. Я пришёл и увидел, как она стоит на четвереньках, а её трахает мой папаша. Как вспомню, сразу в глотке всё спирает. Я разбил ему лицо кочергой от камина, — ухмыляется Мэт. — Едва не забил его до смерти. Был большой скандал. Шумиха знатная… Так мама узнала, что отец похаживает налево, потрахивая всех подряд. Они развелись в тот же год. — Поэтому ты не любишь отца? — Наши отношения были тёплыми, но после этого испортились. Отец сказал, что он видел мою увлечённость той девушкой. Он сказал, что Бет, так звали её, шлюха, каких поискать. Хотел вышвырнуть её почти сразу же, как только узнал, что я запал на неё. Но оставил, чтобы показать: она просто меркантильная и алчная девка, каких много. Мы почти перестали общаться. Бет уволили. Но это не помешало мне назначать встречи ей тайком. Сейчас я понимаю, что отец был прав. Бет тянула из меня деньги для себя и своей семьи. Много денег. Она сводила меня с ума — давала потрогать себя, влажную, позволяла лишь немного привсунуть член, потом вскакивала и убегала. Полноценный секс у нас случился лишь однажды. И по вкусу это было всё равно, что трахнуть мечту и понять, что она пустышка. Но я продолжал держаться за неё, словно одержимый. Когда увлечён чем-то или кем-то так же сильно, сложно расставаться с иллюзиями. Она пользовалась мной… Да, я был готов на всё, чтобы удержать её. Тайком приводил её домой. Она говорила, что ей нравится запретное. А я верил этой длинной лапше на своих ушах. Обычно это было очень быстро — она дрочила мне рукой или брала в рот, мы пили, и я отрубался очень быстро, потом выпроваживал её… Бет пользовалась мной — опаивала и воровала драгоценности. Доказательств было мало, ведь я знал, как отключить камеры. Пока я дрых без задних ног, она подворовывала, а иногда заменяла драгоценности подделками, чтобы не сразу хватились. Разумеется, это не могло длиться долго. Отец узнал об этом и хотел засудить её. Но засудил не за воровство, а за растление малолетних. — Не поняла… — Мне было семнадцать. Исполнилось восемнадцать, когда должен был начаться процесс, — морщится Мэт. — Процесс должен был быть закрытым. Отец хотел, чтобы я давал показания против неё. — Ты это сделал? — Нет. Я отказался. Отец хотел найти других пострадавших. Он говорил, что таких было немало. Бет была горячей и аппетитной штучкой. Отец пытался донести до меня, что такой номер она проворачивает не впервые, просто не все семьи выносят это на обозрение. Большинство просто увольняет неугодную прислугу и закрывает перед её носом двери дома. Никто не хотел пачкаться. Никто, кроме моего отца. Но без показаний свидетелей всё развалилось бы! Для Бет всё кончилось быстрее, чем состоялось первое слушание по делу. Отец позаботился о том, чтобы в камере предварительного заключения ей создали невыносимые условия. Она покончила с собой. — Ты возненавидел отца из-за этого? — Да. Я ведь был повёрнут на этой дряни и посчитал отца убийцей. Даже не стал смотреть доказательства, которые он хотел показать мне. Я окончил юридический, но не пошёл по стопам отца. Плюнул на его предложение работать в крутом офисе. Подался в бюро, чтобы насолить ему пику папаше и выбрал местом службы работу полевого агента под прикрытием… У меня неплохо получалось изображать ублюдка, потому что к тому времени я стал им. Долгие годы я жил только ненавистью к отцу. На момент встречи с тобой я уже плотно сидел на наркотиках. Иногда, когда изображаешь наркомана, становишься им по-настоящему… — рассказывает Мэтью, объясняя, как он подсел на наркотики. Это было вынуждено. — Потом я пристрелил одного ублюдка. При задержании преступник проболтался, что обязательно наймёт самого крутого адвоката, моего отца, и уйдёт от наказания. У меня были проблемы с самоконтролем и ломка. Я пристрелил преступника… — Мэт делает паузу. — Это было дрянное время. Я был зол на всех кругом — ведь меня уже вот-вот должны были уволить из бюро. В тот момент встретил тебя… Прости. Встреча для тебя была не из приятных, да? — Ты же не знал, — глажу его щеке. — Ты ничего обо мне не знал. Ты просто увидел шлюху и обошёлся с ней, как с другими. — Но я мог узнать. И понимал, что для тебя это впервые, но не хотел быть другим, — качает головой Мэтью. — Потом моя карьера в бюро окончилась. После того, как я с треском вылетел даже из бюро, отец посетил меня и обозвал никчёмным куском дерьма. Мы наговорили друг другу много плохого. Я сломал ему руку и выбил челюсть. Это была наша последняя встреча. Через три месяца отец умер. От обширного инфаркта и кровоизлияния в мозг. Он умер, а мы так и не помирились. Потом оказалось, что он оставил всё мне. Я не стал идти по его стопам. На протяжении пяти лет я не притрагивался к его деньгам. Прожигал оставшиеся барыши и состояние матери… Я притронулся к его деньгам и состоянию только сейчас, когда понадобилось пробить дорожку к тебе, Эбигейл Вуд. — Это всё не так ужасно, как тебе кажется, Мэтью. Говорю это от чистого сердца… — Я понял, что заблуждался на твой счёт. Ты уснула, а во мне словно что-то перевернулось — в чём я ещё мог заблуждаться? Что-то торкнуло меня открыть последний подарок отца. Он валялся в гараже нераспакованным. Там были видео и аудио записи, показания тех, кто всё-таки поднял грязь со дна. Там было много всего против Бет. Отец долго и упорно пытался показать мне, что не стоило связываться с ней, что она достойна своей участи… Ведь в одной из семей подросток даже покончил с собой. Просто ничего не смогли доказать. Отец не желал той же участи для меня и хотел оградить. А я возненавидел его за это. Копил ненависть и поступал в пику ему. Я стал тем, кем сейчас — наркоманом, не умеющим справиться с эмоциями и с пагубной пристрастием, просто потому, что не хотел смотреть правде в глаза. Я предпочёл обманываться. Не отец виноват, а я сам. Сам фееерично просрал свою жизнь, став никчёмным. Пустышка. Никто… — Ты признал свои ошибки, Мэт. Это дорого стоит. И ты не никто. Ты — лучший из мужчин, что я знаю.