– Я должен узнать, что понадобилось Уэбберли. Барбара отметила, что он употребил личное местоимение единственного числа, ясно обозначая свои намерения. Но все-таки она спросила: – Буду ли я… – и внезапно обнаружила, что не может закончить вопрос, так как не готова услышать ответ. Поэтому она спросила по-другому: – Сэр, а чем бы вы посоветовали заняться мне? Он размышлял об этом, отвернувшись от нее и устремив пристальный взгляд на висевшую у двери фотографию, на которой был запечатлен смеющийся парень с крикетной битой в руке и большой дыркой на испачканных травой брюках. Барбара знала, почему Линли держит эту фотографию у себя в кабинете: она служила ежедневным напоминанием об этом человеке и о том, что стало с ним по вине Линли после пьяной вечеринки, закончившейся автокатастрофой. Большинство людей предпочли бы выкинуть из головы неприятные воспоминания. Но инспектор Томас Линли волею судьбы не относился к большинству. – Я думаю, что вам, Барбара, пока лучше всего залечь на дно. Пусть пыль осядет. Люди должны выпустить пар. А потом они все забудут. «Но вы не сможете забыть?» – мысленно спросила она, а вслух лишь уныло сказала: – Да, сэр. – Я понимаю, что это трудно для вас, – сказал он, и его голос стал таким сердечным, что ей захотелось зареветь. – Однако в данный момент я не готов дать вам другой ответ. Мне и самому хотелось бы найти его. И вновь она смогла выдавить из себя всего несколько слов: – Да, сэр. Я понимаю, сэр. – Понизили до детектива-констебля, – сказал Линли, войдя к суперинтенданту Малькольму Уэбберли. – И это только благодаря вам, сэр? Уэбберли, удобно устроившись за письменным столом, дымил сигарой. К счастью, он плотно закрывал дверь кабинета, оберегая остальных офицеров, секретарей и служащих от дыма, производимого этой вредоносной трубочкой свернутых табачных листьев. Однако такая мера не защищала входящих к нему посетителей, вынужденных дышать едким дымом. Линли старался не делать глубоких вдохов. Привычно пошевелив губами и языком, Уэбберли переместил сигару в другой уголок рта. Это перемещение послужило своеобразным ответом на вопрос инспектора. – Не хотите объяснить мне почему? – спросил Линли. – Прежде вы никогда не заступались за офицеров, уж мне ли этого не знать! Но почему-то решили выступить адвокатом в данном случае, хотя он явно не стоил вашего особого внимания. И какую цену вы заплатили за ее спасение? – У нас у всех есть должники, – отозвался суперинтендант. – Я обратился к некоторым из них. Да, Хейверс совершила проступок, но сердцем она приняла верное решение. Линли нахмурился. С тех самых пор, как он узнал о позорном проступке Барбары, он все время пытался настроиться на такое же заключение, но оказался неспособным на подобный подвиг. Всякий раз, как он старался мысленно оправдать ее, в памяти всплывали факты ее виновности. Причем большинство этих фактов он собрал лично, съездив в Эссекс и переговорив с главной участницей событий. Представляя картину во всей ее полноте, он не понимал, как – а тем более почему – Уэбберли мог оправдывать решение Барбары Хейверс взять на прицел старшего офицера Эмили Барлоу. Если не принимать во внимание его дружеские отношения с Хейверс и даже если забыть об основных принципах субординации, все равно Линли не мог не задавать себе вопрос: до какой же степени анархии они могут докатиться, не наказав должным образом сотрудника полиции, совершившего такой вопиющий проступок? – Но стрелять в офицера… И вообще хвататься за оружие, когда у нее не было на это полномочий… Уэбберли вздохнул. – Подобные вещи, Томми, не бывают чисто белыми или чисто черными. Хотелось бы, чтобы все было предельно ясно, но это невозможно. Попавший в эту историю ребенок… – Барлоу приказала бросить ей спасательный пояс. – Верно. Но умела ли девочка плавать? И кроме того… – Продолжая говорить, Уэбберли вытащил сигару изо рта и задумчиво уставился на ее кончик. – Эта девочка – чей-то единственный ребенок. Очевидно, Хейверс это знала. А Линли знал, как много это обстоятельство значит для самого суперинтенданта Уэбберли, для которого его единственная дочь Миранда была смыслом жизни. – Теперь Барбара Хейверс – ваша должница, – заметил Линли. – Надеюсь, она с лихвой отплатит мне. Уэбберли кивнул на желтый блокнот, лежащий перед ним на столе. Взглянув на открытый лист блокнота, Линли увидел написанные черным фломастером строчки и узнал неразборчивый почерк суперинтенданта. – Ты помнишь Эндрю Мейдена? – спросил Уэбберли. Услышав этот вопрос, вернее, имя, Линли сел на стул, стоящий возле стола. – Энди? Конечно. Как же можно забыть его. – Я так и думал. – Да уж, ведь это я провалил одну из операций Особого отдела. Это был настоящий кошмар. Особый отдел включал в себя оперативно-следственную группу, самый тайный и закрытый коллектив офицеров столичной полиции. Он отвечал за ведение переговоров с заложниками, защиту свидетелей, организацию информантов и проведение особо секретных операций. Линли однажды довелось поработать в рамках такой операции. Но в свои двадцать шесть лет он не обладал ни хладнокровием, ни профессиональными навыками, ни способностью сыграть нужную роль, забыв о собственной личности. – Месяцы подготовки пошли псу под хвост, – вспомнил он. – Я думал, что Энди распнет меня. Однако Энди Мейден так не поступил. Он не был сторонником крутых мер. Этот офицер Особого отдела умел сводить к минимуму потери, и именно так он и сделал, никого не обвиняя в провале, но приостановив ход дела. Он мгновенно отозвал своих людей, занятых в тайной операции, и, проведя несколько месяцев в ожидании очередного удобного случая для их внедрения, сам подключился к ним и устроил все так, чтобы вопиющий faux pas[13] какого-нибудь новичка типа Линли не разрушил плоды их трудов. Энди Мейден получил прозвище Домино благодаря своему умению играть любые роли, от наемного убийцы до американского спонсора Ирландской республиканской армии. Его основной сферой деятельности стали в конечном итоге операции по борьбе с наркотиками, но, прежде чем прийти к этому, он внес свой вклад также и в дела, связанные с заказными убийствами и организованной преступностью. – Время от времени я захаживал к нему на четвертый этаж, – сообщил Линли Уэбберли. – Но потерял его след, когда он уволился из столичной полиции. Когда же это было? Лет десять назад? – Чуть больше девяти. Уэбберли рассказал, что Мейден рано вышел в отставку и переехал с семьей в Дербишир. Он приобрел в Скалистом крае старый охотничий дом и вложил все свои накопления и энергию в его восстановление. Теперь там действует загородный отель, так называемый Мейден-холл. Отличное местечко для туристов, отпускников, горных велосипедистов и вообще для любителей вечерних прогулок и кулинарных изысков. Уэбберли заглянул в свой желтый блокнот. – Энди Мейден вернул на путь истинный больше оболтусов, чем кто-либо за всю историю существования Особого отдела, Томми. – Вы меня не удивили, сэр. – Понятно. В общем, он просит нашей помощи, и мы должны помочь ему. – А что случилось? – Убили его дочь. Ей было двадцать пять лет, и какой-то мерзавец прикончил ее в дикой местности под названием Колдер-мур. – О господи, какой кошмар! Печально слышать о таких вещах. – Там обнаружили и второй труп – какого-то парня, – и никто не знает, откуда, черт побери, он там взялся. При нем не нашли никаких документов. Николь, дочь Мейдена, отправилась туда в поход, она захватила с собой палатку и все, что нужно на случай дождя, тумана, солнца, – в общем, была готова к любым капризам погоды. А вот у найденного на лагерной стоянке парня не оказалось вовсе никаких вещей. – Известно, как они умерли? – Ни слова об этом. – И когда Линли удивленно поднял брови, Уэбберли добавил: – Такие уж приемчики сложились в нашем Особом отделе. Ты можешь припомнить хотя бы один раз, когда эти шельмецы охотно и быстро предоставляли информацию? Линли не удалось припомнить, и Уэбберли продолжил: – Я знаю только, что это дело ведет отдел уголовного розыска Бакстона. Но Энди просит дополнительной помощи, и мы предоставим ее. В частности, он просил прислать тебя. – Меня? – Вот именно. Возможно, ты и потерял его след за эти годы, но он, похоже, постоянно следил за твоими успехами. – Пыхнув сигарой, Уэбберли зажал ее в уголке рта и опять заглянул в свои записи. – Патологоанатом из Министерства внутренних дел уже отправился туда с официальным ученым визитом, захватив скальпель и диктофон. Теперь он иногда берется и за вскрытия. Тебе предстоит действовать на участке одного парня, Питера Ханкена. Ему известно, что Энди работал у нас, но это все, что он знает. – Уэбберли вынул сигару изо рта и, заканчивая разговор, глядел на нее, а не на Линли. – Томми, я не стану кривить душой. Дело может оказаться весьма сложным. Учитывая, что Мейден попросил прислать конкретно тебя… – Уэбберли сделал паузу. – В общем, не зевай по сторонам и действуй с оглядкой. Линли кивнул. Ситуация была из ряда вон выходящей. Он не помнил случая, чтобы родственнику жертвы преступления разрешали выбрать детектива для расследования. И то, что Энди Мейдену позволили сделать это, говорило о таких сферах влияния, которые с легкостью могли вмешаться в любое расследование, значительно осложнив работу Линли. Справиться с таким делом в одиночку было невозможно, и Линли знал, что Уэбберли не ждет от него этого. Но он догадывался, кого суперинтендант собирается назначить ему в напарники, чтобы дать этому человеку еще один шанс. Линли заговорил, намереваясь расстроить эти планы. Барбара Хейверс была еще не готова. Да и он сам тоже, если уж на то пошло. – Посоветуйте, кого из сотрудников я могу взять в помощники, – сказал он Уэбберли. – Поскольку Энди служил раньше в Особом отделе, нам нужен человек, мастерски владеющий разными уловками. Суперинтендант пристально посмотрел на него. Прошло пятнадцать долгих секунд, прежде чем он нарушил молчание: – Кому, как не тебе, лучше знать, Томми, с кем ты сработаешься. – Спасибо, сэр, – сказал Линли. Барбара Хейверс зашла в столовую на пятом этаже, взяла порцию овощного супа и, устроившись за столом, попыталась утолить голод, почти физически ощущая у себя на спине рекламный щит с надписью «Пария». Она сидела в гордом одиночестве. Любой кивок со стороны сотрудников казался ей сейчас молчаливым выражением презрения. И хотя она пыталась поддерживать ущемленное самолюбие внутренним монологом, убеждая себя, что никто, вероятно, пока даже не знает о ее понижении в звании, позорном наказании и разладе с напарником, но во всех происходящих вокруг разговорах, особенно приправленных легкомысленным смехом, ей слышались язвительные шуточки на ее счет. Съесть суп она так и не смогла и решила покинуть пределы Ярда. Поскольку некоторые рассматривали ее поведение как форму заразной болезни, Барбара решила, что «уход домой вследствие недомогания» будет считаться вполне приемлемым объяснением, и, расписавшись в журнале, направилась к своей старушке «мини». Одна половина ее существа расценивала ее действия как смесь паранойи и глупости. Другая половина бесконечно прокручивала ее последний разговор с Линли и обдумывала во всех подробностях, что она скажет после того, как узнает о результатах его встречи с Уэбберли. В таком раздвоенном умонастроении Барбара вдруг осознала, что едет по Миллбанк, то есть совершенно в другую сторону от собственного дома. Она проехала Гроувенор-роуд и Баттерсийскую гидроэлектростанцию на автопилоте, продолжая мысленно разносить в пух и прах поведение инспектора Линли. Барбара с горечью думала о том, как легко он отказался от нее и какой идиоткой она была все это время, считая, что он на ее стороне. Очевидно, ему было недостаточно того, что она понижена в звании, обругана и оскорблена человеком, к которому они оба давно питали отвращение. Похоже, Линли и сам искал возможность как-то наказать ее. По мнению Барбары, он был трижды не прав, примкнув к обвинительной стороне. И она срочно нуждалась в союзнике, который согласился бы с ее точкой зрения. Мчась по набережным Темзы в неплотном дневном потоке транспорта, она отлично представляла, где можно найти такого союзника. Он жил в Челси, и до его дома ей оставалось проехать чуть больше мили. Саймон Сент-Джеймс был старинным другом Линли, его однокашником по Итону. К его услугам в качестве опытного судебно-медицинского эксперта регулярно прибегали адвокаты и прокуроры для выяснения тех или иных обстоятельств преступлений, больше полагаясь на научные доказательства, чем на показания очевидцев. В отличие от Линли Сент-Джеймс был человеком благоразумным и рассудительным. Он обладал способностью оценивать ситуацию объективно, непредубежденно и бесстрастно, отбрасывая в сторону личные чувства при разборе любого дела. Вот с кем Барбаре нужно было поговорить. Уж он-то сумеет растолковать, чем вызвана такая позиция Линли. Поглощенная беспокойной мыслительной деятельностью, Барбара не учла того, что Сент-Джеймс может быть не один в своем доме, расположенном в Челси, на Чейни-роу. Однако тот факт, что его жена тоже находилась дома – работала в темной комнате наверху, рядом с его лабораторией, – не делал ситуацию и вполовину такой деликатной, как присутствие постоянной ассистентки Сент-Джеймса. И, поднимаясь по лестнице за Джозефом Коттером, тестем, домоправителем, поваром и главным доверенным лицом хозяина, Барбара не знала, что эта ассистентка как раз торчит в лаборатории. Коттер сказал: – Все трое еще трудятся, но пора бы им уже прерваться на ланч, и леди Хелен больше всех порадуется этому. Она не любит нарушать режим питания. И замужество не изменило ее привычек. Барбара нерешительно остановилась на лестничной клетке второго этажа. – Хелен тоже здесь? – О да, – подтвердил Коттер и с улыбкой добавил: – Приятно осознавать, что некоторые вещи остаются неизменными. – Проклятье, – пробурчала Барбара себе под нос.