– А вы предпочли бы нечто иное? Барбара мрачно усмехнулась. – У меня своя версия. Сент-Джеймс открыл папку. Дебора, волоча за собой опрыскиватель, направилась к ним по газону. – Фотографии, – предостерег ее Сент-Джеймс. Она замедлила шаг. – Страшные? – Множественные колотые раны у одной из жертв, – уточнила Барбара. Дебора побледнела и пристроилась к шезлонгу возле ног мужа. Сент-Джеймс лишь мельком посмотрел на снимки, прежде чем отложить их на траву изображением вниз. Медленно перелистывая страницы отчета, он задерживался взглядом на интересных для него местах. – Барбара, а на что именно Томми просил обратить внимание? – Мы с инспектором не имеем пока прямого общения. Я лишь выполняю роль его мальчика на побегушках. Он приказал мне доставить вам отчет. И я выкроила время, чтобы исполнить его распоряжение. Сент-Джеймс взглянул на нее. – Вы все еще не помирились? Хелен говорила мне, что вы тоже занимаетесь этим расследованием. – Лишь косвенно, – язвительно произнесла она. – Он вскоре образумится. – С Томми всегда так бывает, – вмешалась Дебора. Супруги обменялись взглядами, и Дебора смущенно сказала: – Ну, ты же его знаешь. – Да, – помедлив, согласился с женой Сент-Джеймс, глянув на нее с нежной полуулыбкой. Потом он перевел взгляд на Барбару. – Я просмотрю эти документы, Барбара. Видимо, Томми хочется, чтобы я выявил несуразности, нелогичность или какие-то противоречия. Как обычно. Передайте ему, что я позвоню. – Хорошо, – сказала она и осторожно добавила: – Кстати, Саймон… – Ммм? – Не могли бы вы позвонить и мне? В том случае, если обнаружите что-нибудь важное. – Не дождавшись немедленного ответа, она поспешно затараторила: – Я понимаю, что это странная просьба. И мне совершенно не хочется, чтобы вы испортили отношения с инспектором. Но он почти не разговаривает со мной, а когда я выдвигаю какие-то версии, он твердит только: «Возвращайтесь за компьютер, констебль». Поэтому если бы вы согласились держать меня в курсе дела… Я понимаю, что он разозлится, если узнает, но, клянусь, я ни за что не скажу ему, что вы… – Я позвоню вам, – прервал Сент-Джеймс ее монолог. – Но возможно, здесь не найдется ничего интересного. Я знаю Сью Майлз. Она, безусловно, отличный специалист. Откровенно говоря, я вообще не понимаю, почему Томми захотел, чтобы я проверил ее заключения. «Как и я», – хотелось сказать Барбаре. И тем не менее, получив от Саймона обещание держать ее в курсе дела, она приободрилась и потому закончила день в гораздо более радужном настроении, чем начала его. Однако записка Хадии опять пробила брешь в ее благодушном настрое. У девочки нет матери, с которой она могла бы поговорить, – по крайней мере, пока нет и в скором времени не предвидится, – и, хотя Барбара не собиралась исполнять роль ее матери, она поддерживала с Хадией дружбу, доставляющую им обеим много радости. Хадия надеялась, что Барбара придет к ней на сегодняшнее занятие швейного кружка. А Барбара не оправдала ее надежд. Очень обидно. Поэтому, бросив сумку на стол в столовой и прослушав новости с автоответчика – сообщения миссис Фло и ее матери о чудесном путешествии на Ямайку и напоминание Хадии об оставленном на двери приглашении, – Барбара добрела до большого эдвардианского дома и остановилась возле распахнутых французских окон в гостиной комнате на цокольном этаже, откуда доносился умоляющий детский голос: – Но, папа, они мне ужасно малы. Честное слово. Хадия и ее отец как раз обсуждали что-то в гостиной. Хадия сидела на кремовом покрывале дивана, а Таймулла Ажар стоял перед ней на коленях, как томящийся от любви Орсино[68]. Объектом их обсуждения оказалась обувь Хадии. На ее ножках чернели традиционные школьные ботинки на шнуровке, и Хадия корчилась в них так, словно они были новым пыточным изобретением для вытягивания сведений у излишне предприимчивых шпионов. – У меня стиснуты все пальцы. Эти туфли натирают мне ноги. – А ты уверена, хуши, что твои мучения не связаны с желанием следовать новым веяниям моды? – Послушай, папа, – страдальчески произнесла Хадия, – это всего лишь школьная обувь. – И как мы оба помним, Ажар, – вставила Барбара с порога, – школьная обувь никогда не бывает стильной. Она по определению игнорирует модные тенденции. Потому-то ее и называют школьной обувью. Отец и дочь повернулись к французским окнам, и Хадия воскликнула: – Барбара! Я оставила тебе приглашение на двери. Ты получила его? Я приклеила его скотчем. Ажар слегка отстранился, чтобы дать более объективную оценку ботинкам дочери. – Она уверяет, что они ей жмут, – сообщил он Барбаре. – Но я сомневаюсь. – Нужно обратиться в третейский суд, – предложила Барбара. – Если хотите, я могу… – Заходите. Да. Конечно. Ажар выпрямился во весь рост и сделал приглашающий жест. В квартире витал аромат острых специй. Барбара заметила, что стол аккуратно накрыт для ужина, и быстро сказала: – Ой, извините. Я не подумала о времени, Ажар. Вы еще не поели, и… Может быть, я зайду попозже? Я просто увидела записку Хадии и решила заглянуть на минутку. В общем, вы понимаете. Хотела извиниться, что не успела сегодня заскочить на занятие швейного кружка. Я обещала… Она резко оборвала фразу, подумав: «Хватит уже!» Ажар улыбнулся. – Не хотите присоединиться к нам за ужином? – О боже, нет. То есть я пока тоже не ужинала, но мне не хотелось бы… – Не отказывайся! – радостно воскликнула Хадия. – Папа, скажи, чтобы она не отказывалась. У нас сегодня цыпленок по-индийски. С чечевицей. А главное, с папиным особым овощным соусом, от которого мама всегда плачет. Она говорит: «Хари, для меня это чересчур остро», и из глаз у нее льются слезы вместе с тушью для ресниц. Правда, пап? «Хари», – подумала Барбара. – Все верно, хуши, – подтвердил Ажар и добавил: – Барбара, вы бы очень порадовали нас, если бы согласились составить нам компанию. Она раздумывала, не лучше ли сбежать и спрятаться. Но тем не менее сказала: – Спасибо, с удовольствием. Хадия ликующе запрыгала. Она закружилась по комнате в своих якобы слишком тесных ботинках. Ее отец серьезно посмотрел на нее и сказал со значением: – Ах, какие пируэты. Не болят ли у тебя ножки, Хадия? – Дайте-ка я взгляну на них поближе, – быстро вмешалась Барбара. Хадия подлетела к дивану и плюхнулась на него. – Они жмут мне, папа, ужасно жмут. Честно-пречестно. Ажар хмыкнул и удалился в кухню. – Пусть Барбара решит, – на ходу бросил он дочке. – Они по правде очень тесные, – продолжила Хадия. – Потрогай, как у меня все пальцы сдавлены впереди. – Даже не знаю, Хадия, – сказала Барбара, проверяя мысок обуви. – А чем ты хочешь заменить их? Такими же, только большего размера? Девочка хранила молчание. Барбара подняла на нее глаза. Хадия умильно вытянула губы. – Так как же? – спросила Барбара. – Разве вам разрешают носить со школьной формой другой вид обуви? – Они такие уродливые, – прошептала она. – Точно калоши. А новые туфли без шнурков, Барбара. И поверху у них такая красивая кожаная полоска, а впереди болтаются чудные маленькие кисточки. Они немного дороговаты, и поэтому не все пока в них ходят, но я знаю, что если мне их купят, то я буду носить их целую вечность. Честное слово. Ее огромные, размером со старый двухпенсовик, карие глаза взирали на Барбару с неотразимой надеждой. Барбара удивилась про себя, как удается отцу этой малышки хоть в чем-то ей отказывать. Но, памятуя о своей роли арбитра, она сказала: – А не согласишься ли ты на компромисс? Брови Хадии изогнулись так же выразительно, как носки свободных ей ботинок. – Что такое «компромисс»? – Соглашение, по которому двое спорщиков получают желаемое, но на определенных условиях, отличающихся от первоначальных планов каждого. Хадия задумалась, постукивая по дивану зашнурованными ботиночками. Наконец она сказала: – Ладно. Я согласна. Но те туфельки очень красивые, Барбара. Если бы ты их увидела, то поняла бы меня. – Безусловно, – сказала Барбара. – Ты, вероятно, заметила, как я слежу за модой. – Поднявшись на ноги, она подмигнула девочке и крикнула в сторону кухни: – Ажар, я бы сказала, что в этих туфлях она сможет проходить еще пару месяцев! Хадия огорченно посмотрела на нее и простонала: