– Однако, – перебил он сам себя, – было бы крайне глупо морить вас и себя голодом в ожидании рокового удара. – Он позвонил, явилась усатая дама. – Жануй, – сказал он, – подавай завтрак на две персоны и вино получше, да поторопись. Судье было нелегко со всем этим освоиться. – А, вижу, вы смотрите на мою Жануй, – заметил Лекок. – Сущий клад! Холит меня, как ребенка, пойдет за меня в огонь и в воду. А уж какая сильная! В тот раз я ее еле-еле удержал: она чуть не задушила мнимого посыльного. Вообразите, я выбрал ее среди чуть ли не четырех тысяч преступниц, отбывающих наказание, и взял в услужение. Она сидела за детоубийство и поджог. Теперь это честнейшее создание на свете. Готов побиться об заклад: за три года, что она служит в доме, ей ни разу и в голову не пришло украсть у меня хотя бы су. Папаша Планта слушал вполуха и ждал подходящего момента, чтобы прервать этот поток похвал, воздаваемых Жануй, – похвал, быть может, вполне заслуженных, но, по его мнению, не вполне уместных, и вернуть разговор к вчерашним событиям. – Быть может, с утра вам не до меня, господин Лекок? – начал он. – О чем вы говорите? Вы же видели мою вывеску при входе? «Всегда начеку». Нынче утром я уже успел побывать по делам в десяти местах и дать поручения троим подчиненным. Таким, как я, некогда лодырничать! Я даже добрался до «Кузницы Вулкана» и расспросил там о бедняге Гепене. – И что вам рассказали? – Мои догадки подтвердились. Он и в самом деле в среду, без четверти десять, разменял у них банкноту достоинством в пятьсот франков. – Следовательно, он спасен? – Почти. Спасение будет полным, когда мы разыщем мисс Дженни Фэнси. Старый судья не сумел скрыть некоторого неудовольствия. – Ну, это дело долгое, – заметил он, – да и непростое. – Вот еще! Она у меня здесь, на подушечке, и, если только не случится чего-нибудь из ряда вон выходящего, к вечеру мы ее найдем. – Вы в самом деле на это надеетесь? – Кому-нибудь другому, сударь, я ответил бы: я в этом уверен. Подумайте только: эта особа была любовницей графа де Тремореля, человека заметного, баловня моды. Девица, полгода кряду поражавшая блеском роскоши весь Париж, даже если она снова скатывается на дно, не исчезает бесследно, подобно камню, брошенному в болото. Когда нет больше друзей, остаются заимодавцы – они выслеживают ее, не упускают из виду в надежде, что рано или поздно ей снова улыбнется счастье. Она о них не беспокоится, воображает, будто о ней забыли, но это заблуждение. Есть у меня одна знакомая торговка нарядами. По части дам полусвета это Вапро и Боттен[17] вместе взятые. Эта почтенная женщина не раз оказывала мне услуги. Если вы не против, мы вместе посетим ее после завтрака, и не пройдет двух часов, как она добудет нам адрес нашей мисс Фэнси. Ах, мне бы такую уверенность, что мы схватим Тремореля! Папаша Планта издал вздох облегчения. Разговор наконец-то принимал желательное направление. – Значит, вы о нем думаете? – спросил он. – Еще бы мне о нем не думать! – воскликнул Лекок, подскочив на стуле от такого недоверия. – Вы видели мою подушечку? Со вчерашнего дня я только и думаю, что об этом негодяе. Из-за него я не сомкнул глаз всю ночь. Мне надо его найти, я жажду сделать это и добьюсь своего! – Не сомневаюсь, – отозвался судья, – но когда? – В том-то и дело. Может быть, завтра, а может, через месяц, это зависит от того, насколько точно я все рассчитал, насколько удачно составил план. – Как? У вас уже готов план? – Да, сударь, полностью готов. Папаша Планта весь обратился в слух. – Я исхожу из того соображения, – начал сыщик, – что мужчине, сопровождаемому женщиной, невозможно скрыться от полицейского розыска. В нашем случае, когда женщина молода, хороша собой и беременна, это неосуществимо втройне. Приняв это соображение, давайте посмотрим, что представляет собой граф де Треморель. Наделен ли он даром особой проницательности? Нет, поскольку нам удалось раскрыть все его хитрости. Можно ли считать его круглым дураком? Нет, поскольку на его уловки чуть не клюнули вполне разумные люди. Следовательно, это человек неглупый, но ограниченный; из воспитания, книг, знакомств, каждодневных разговоров он извлек известные познания, которыми теперь воспользуется. Это о его уме. Характер его нам известен: вялый, слабый, нестойкий, способный к действию не иначе как на пороге гибели. Мы видели, какой ужас испытывает этот человек, когда надо принять окончательное решение, как ищет окольных путей, как охотно идет на сделку. Ему свойственно убаюкивать себя иллюзиями, принимать желаемое за действительное. Короче говоря, ничтожество и трус. Каково же его нынешнее положение? Он убил жену, но надеется, что убедил всех в собственной гибели; он похитил девушку, в кармане у него сумма не меньше миллиона, а может быть, и больше. Теперь, когда мы определили положение, характер и умственный уровень этого человека, можем ли мы путем рассуждений, принимая во внимание его поступки, известные нам, выяснить, как он поведет себя в таких-то и таких-то обстоятельствах? Думаю, что можем, и надеюсь вам это доказать. Лекок вскочил и принялся мерить шагами кабинет, как делал всегда, излагая и развивая свои теории о том, как нужно вести расследование. – Итак, – продолжал он, – с чего начать, чтобы выяснить, как скорее всего поведет себя человек, чье прошлое, характер и образ мыслей мне известны? Для начала я разберу по косточкам собственное «я» и попробую проделать то же самое с личностью этого человека. Я наложу его мышление на свое. Из сотрудника сыскной полиции я перевоплощусь в этого человека со всеми его особенностями. Например, в нашем случае я прекрасно знал бы, что делать. Устроил бы все таким образом, что сбил бы со следа всех сыщиков мира. Но господин Лекок забыт, теперь я – граф Эктор де Треморель. Итак, задумаемся над тем, как должен был рассуждать человек, у которого хватило подлости похитить у друга жену, а потом у себя на глазах позволить ей отравить мужа. Мы уже знаем, что Треморель решился на убийство после долгих колебаний. Его вынудила логика событий, именуемая у глупцов роковым стечением обстоятельств. Несомненно, он со всех сторон обдумал убийство, взвесил последствия, рассмотрел все возможности ускользнуть от возмездия. Его поступки были намечены и обдуманы заблаговременно, и он не брал в расчет ни внезапной опасности, ни непредвиденных обстоятельств. Решившись в душе на преступление, он рассуждал так: «Представим себе, что Берта убита, меня тоже считают убитым. Лоранс, которую я похитил, пишет близким о том, будто намерена покончить с собой; деньги у меня есть – что делать дальше?» Мне, по крайней мере, представляется, что вопрос был поставлен именно так. – Да, совершенно с вами согласен, – подтвердил папаша Планта. – Естественно, Треморель из всех способов бегства, о которых он слышал и которые возникли в его воображении, выберет самый надежный и быстрый. – Наверное, он решил бежать за границу? – Это более чем вероятно. Но если он в своем уме, то не может не понять, что за границей, более чем где бы то ни было, трудно сбить погоню со следа. Одно дело: скрыться из Франции, чтобы избежать кары за мелкое правонарушение, – это не лишено смысла. Совсем другое дело – бежать за границу из-за тяжкого преступления, предусмотренного соглашением о выдаче преступников: это глупо и бессмысленно. Вы представляете себе парочку, разъезжающую по стране, где все говорят на незнакомом языке? Беглецы мгновенно привлекают всеобщее внимание, за ними наблюдают, о них толкуют, подмечают всякую мелочь. Любая их покупка становится предметом обсуждения, ни одно их движение не ускользает от досужего любопытства. Чем дальше они уедут, тем больше опасность. Они, конечно, могут пересечь океан и доплыть до Америки, свободной страны, где адвокаты без зазрения совести грабят своих клиентов. Для этого им придется сесть на корабль, но стоит им взойти на палубу, и они погибли. Девятнадцать шансов из двадцати за то, что в порту прибытия их будет поджидать вооруженный полицейский с постановлением об аресте. Заметьте, я говорю только о местной полиции, которая всегда держит иностранцев под пристальным наблюдением. Даже в Лондоне я берусь выследить француза в течение недели, если только он не говорит по-английски настолько чисто, чтобы сойти за подданного Соединенного Королевства. Таким вот образом мог рассуждать Треморель. Он вспомнил о множестве неудачных попыток такого рода, о поразительных историях, описанных в газетах, и, вне всякого сомнения, отказался от мысли о загранице. – Это ясно, очевидно и бесспорно! – воскликнул папаша Планта. – Беглецов надо искать во Франции. – Да, сударь, во Франции, – ответил Лекок, – вы совершенно правы. Подумаем же теперь, где и как можно укрыться во Франции. В провинции? Разумеется, нет. В Бордо, например, приезжий сразу привлекает всеобщее внимание, а ведь Бордо – один из крупнейших наших городов. Лавочники на Интендантском рву, топчущиеся у дверей своих магазинчиков, переговариваются, глядя на него: «А это что еще за господин? Вы его знаете?» Правда, есть два города, где можно остаться незамеченным: это Марсель и Лион. Но оба они очень далеко, и путь до них долгий. А с тех пор, как появился электрический телеграф, железная дорога стала чрезвычайно опасна для беглецов. Правда, бегство убыстряется. Казалось бы, это хорошо, но, входя в вагон, вы отрезаете себе все пути к спасению и до самого прибытия остаетесь в пределах досягаемости полиции. Треморель понимает все это не хуже нас с вами. Поэтому исключим все провинциальные города. Исключим заодно Лион и Марсель. – Значит, в провинции вообще нельзя спрятаться? – Простите, одна возможность все же есть. Нужно просто-напросто купить вдали от всех городов, вдали от железной дороги небольшое имение и поселиться там под вымышленным именем. Однако это превосходное средство недоступно нашему герою: оно требует известной подготовки, на которую этот негодяй не мог отважиться, – за ним следила жена. Таким образом, поле поисков на удивление сужается. Отбросим заграницу, провинцию, большие города, деревни; остается Париж. Да, сударь, искать Тремореля нужно в Париже. Лекок разглагольствовал с таким апломбом, так авторитетно – точь-в-точь учитель математики, выпускник педагогического коллежа, который, стоя у черной доски с мелом в руках, успешно доказывает ученикам, что две параллельные прямые никогда не пересекутся. Старый судья слушал внимательнее любого школяра. Впрочем, он уже привык к необычайной проницательности сыщика и перестал изумляться. Последние двадцать четыре часа он только и делал, что следил за рассуждениями и догадками Лекока, и успел уже уловить механизм его расследования, пожалуй, даже усвоил его метод. Подобный ход рассуждений уже казался ему совершенно естественным. Теперь ему были понятны многие успехи нынешней сыскной полиции, казавшиеся раньше сущими чудесами. Но поле поисков, которое, по словам Лекока, сузилось, все еще представлялось судье необъятным. – Париж велик, – заметил он. Сыщик широко улыбнулся. – Париж огромен, – отвечал он, – но здесь я как дома. Иерусалимская улица рассматривает весь Париж в увеличительное стекло, как натуралист – муравейник. Вы, конечно, можете меня спросить: почему же в Париже не перевелись еще профессиональные преступники? Ах, сударь, нас душит законность. Мы, к сожалению, в городе не хозяева. Закон заставляет нас пускать в ход только самое изысканное оружие против негодяев, которые не гнушаются никакими средствами. Прокуратура связывает нас по рукам и ногам. Но, поверьте, как бы ни были хитры жулики, мы в тысячу раз хитрее. – Однако Треморель, – перебил папаша Планта, – находится вне закона, у нас есть постановление о его аресте. – А что толку? Разве оно дает мне право взять и обыскать любой дом, если я подозреваю, что он там скрывается? Нет. Если я приду к кому-нибудь из бывших друзей графа Эктора, хозяин захлопнет дверь у меня перед носом. Во Франции, сударь, против полиции ополчился не только преступный мир, но и порядочные люди. Всякий раз, стоило Лекоку напасть на эту тему, он увлекался и договаривался до самых удивительных вещей. Его обида была так же глубока, как несправедливость общества. Сознавая, как много важных услуг оказала обществу полиция, он не мог не возмущаться при мысли о его неблагодарности. К счастью, в тот миг, когда он совсем уже распалился, ему на глаза внезапно попалась подушечка с булавками. – Черт меня побери, – воскликнул он, – я позабыл об Экторе! Папаша Планта, которому за неимением иного выхода пришлось переждать этот всплеск негодования, ни на минуту не забывал об убийце, о соблазнителе Лоранс. – Вы говорили о том, – напомнил он, – что Тремореля нужно искать в Париже. – И говорил сущую правду, – как ни в чем не бывало подхватил Лекок. – Я пришел к выводу, что беглецы прячутся где-то здесь, может быть, через две улицы от нас либо в соседнем доме. Итак, продолжим наши рассуждения о том, где их следует искать. Эктор слишком хорошо знает Париж, чтобы надеяться, что сможет хотя бы неделю скрываться в гостинице или в меблированных комнатах. Он знает: и роскошные отели вроде Мериса, и дешевые номера, такие как «Улитка», находятся под особым наблюдением префектуры. Собираясь прожить некоторое время в городе, он, безусловно, позаботился снять квартиру в каком-нибудь приличном доме. – Месяц или полтора месяца назад он несколько раз ездил в Париж. – Тогда и сомнений быть не может. Он снял квартиру под вымышленным именем, заплатил заранее и теперь спокойно живет там. При этих словах на лице папаши Планта отразилось жесточайшее разочарование. – Я более чем убежден, сударь, – печально заметил он, – что вы правы. Но не значит ли это, что негодяй для нас недосягаем? Неужели придется ждать, пока он случайно попадется нам в руки? Ведь не станете же вы обыскивать один за другим все дома в Париже?! У сыщика задергался кончик носа, украшенного золотыми очками, и мировой судья, подметивший, что это подергивание служит хорошей приметой, снова воспрянул духом. – Ума не приложу… – начал он. – Позвольте, – перебил Лекок, – но, сняв квартиру, Треморель наверняка позаботился об обстановке. – Разумеется. – Причем на обстановку он не поскупился. Во-первых, он любит роскошь и в средствах не стеснен, во-вторых, он похитил юную девицу – не может же он из богатого отцовского дома перевезти ее в какую-то трущобу?! Бьюсь об заклад: их гостиная обставлена не хуже, чем в «Тенистом доле». – Увы, какая нам от этого польза? – Да провалиться мне на этом самом месте, польза огромная, сударь, вы сейчас в этом убедитесь. Эктору нужно много мебели, причем хорошей, – не к старьевщику же он за ней обратится! Ему некогда вести переговоры с улицей Друо, не с руки ездить в Сент-Антуанское предместье. Следовательно, он прибег к услугам какого-нибудь торговца мебелью.