– Откуда вы знаете? – изумленно посмотрел на него детектив. Леон усмехнулся. – Счет, без сомнений, был прислан для того, чтобы стать необходимой уликой для мужа. Но тот, желая дать супруге второй шанс или попросту будучи ревностным католиком, не стал разводиться с ней. А теперь скажите мне, – он склонился над столом и одарил детектива ослепительной улыбкой, – когда такси остановилось перед дверью Альберт-Пэлэс-Мэншенз, Слейн тут же вышел из него? Так вот, могу наверняка утверждать, что нет. – Вы наводили справки? – с подозрением отозвался его собеседник. – Нет, не вышел, он немного подождал в авто. Водитель, тактичный малый, решил оставить его в салоне, пока те люди в холле не поднялись наверх в лифте – это отлично видно от двери. – Вот именно. И что рассказал вам о Слейне шофер? – Что рассказал шофер? – переспросил Медоуз. – По его словам, Слейн уже спал на ходу, когда он вытащил его из такси. – Еще один вопрос: лифтер, отвезя гостей на пятый этаж, сразу же спустился вниз? Инспектор отрицательно покачал головой. – Нет, он задержался там, чтобы поболтать с жильцами. Он слышал, как захлопнулась дверь квартиры Слейна, и это стало для него первым указанием, что туда кто-то вошел. Леон вновь откинулся на спинку стула, на его губах заиграла довольная улыбка. – А вы что об этом думаете, Раймонд? – обратился он к мрачному, замкнутому Пуаккару. – А вы? – ответил тот вопросом на вопрос. Медоуз переводил взгляд с Пуаккара на Гонсалеса. – У вас есть какие-то предположения, зачем Слейну понадобилось вновь выйти на улицу? – Он никуда не выходил, – хором ответили оба. Медоуз поймал насмешливый взгляд Манфреда. – Они пытаются ввести вас в заблуждение, Медоуз, но то, что говорят, – правда. Совершенно очевидно, что он больше никуда не выходил. Манфред встал и потянулся. – Что до меня, то я иду спать; но готов поспорить на пятьдесят фунтов, уже завтра Леон найдет убийцу, хотя я не стал бы ручаться, что он передаст его Скотланд-Ярду. На следующее утро, в восемь часов, Рейнольдс, водитель такси, с сигаретой в зубах последний раз осматривал свое авто перед тем, как вывести его из гаража, когда внутрь вошел Леон Гонсалес. Рейнольдсу, спокойному добропорядочному мужчине, на вид можно было дать лет сорок. У него был негромкий голос, а еще он отличался чрезвычайной обходительностью. – Вы ведь не один из этих детективов, а? – горько улыбаясь, осведомился он. – Я уже ответил на все глупые вопросы, какие только могли прийти им в голову. – Это ваше собственное такси? – поинтересовался Леон, кивая на сверкающее лаком авто. – Да, мое, – отозвался шофер. – Но таксомотор – вовсе не такая золотая жила, как полагают многие. А если вы еще окажетесь замешаны в таком деле, как это, то ваши доходы неминуемо упадут на пятьдесят процентов. Леон без лишних предисловий представился ему. – Агентство «Треугольник» – как же, как же, помню: вас еще называют «Четверо Благочестивых», не так ли? Боже милостивый! Неужели Скотланд-Ярд поручил это дело вам? – Я занимаюсь им ради собственного удовольствия, – сказал Леон, отвечая улыбкой на улыбку. – Один или два момента остались для меня не совсем понятными, и я подумал, вы, быть может, расскажете мне то, о чем еще не знает полиция. Мужчина заколебался, но потом предложил: – Давайте пройдем в мою комнату, – и первым стал подниматься по узкой лестнице. Комната оказалась на удивление хорошо обставленной. Здесь даже имелись один или два антикварных предмета мебели, которые, как решил Леон, стоили кучу денег. На столике с раскладными ножками в центре комнаты лежал чемодан, а на полу рядом стоял сундук. Шофер, должно быть, заметил, что взгляд Леона задержался на них, и быстро пояснил: – Это вещи одного моего клиента. Я должен отвезти их на вокзал. Со своего места Леон видел на вещах пометку, свидетельствующую о том, что они отправляются в камеру хранения в Тетли, до востребования; он ничего не сказал, однако его молчание было, очевидно, красноречивым, ведь манеры хозяина изменились самым разительным образом. – Послушайте, мистер Гонсалес, я должен работать, поэтому, боюсь, не смогу уделить вам чересчур много времени. Что вы хотели узнать? – Меня интересует вот что, – сказал Леон. – В тот день, когда вы привезли Слейна домой, вы были очень заняты? – Тот день оказался достаточно прибыльным, – ответил его собеседник. – Ранее я представил полиции полный отчет о своих заработках, включая поездку в больницу. Но, полагаю, это вам уже известно. – Что это за поездка в больницу? Мужчина заколебался. – Не хочу, чтобы вы думали, будто я намерен хвастаться подобными вещами – это было всего лишь проявлением сострадания. На Бейкер-стрит женщину сбил автобус: я подобрал ее и отвез в больницу. – Она сильно пострадала? – Она умерла. – Ответ прозвучал отрывисто и сухо. Леон в задумчивости смотрел на шофера. Но вот взгляд его вновь устремился к сундуку. – Благодарю вас, – сказал Гонсалес наконец. – Вы не могли бы подъехать сегодня к девяти вечера на Керзон-стрит? Это мой адрес. – Он вынул из кармана визитную карточку. – Зачем? – в голосе мужчины прозвучал неприкрытый вызов. – Потому что я хочу задать вам еще один вопрос, на который, по моему мнению, вы будете рады ответить, – сказал Леон. Его внушительное авто ждало хозяина в конце ряда бывших конюшен, и он помчался на нем в сторону больницы на Уолмер-стрит. Там он узнал не больше того, что ожидал, а затем вернулся на Керзон-стрит мрачный и неразговорчивый. Вечером, ровно в девять часов, к ним пожаловал Рейнольдс, и около часа они с Леоном провели вдвоем в его маленькой комнатке внизу. К счастью, Медоуз не счел нужным заглянуть к ним сегодня. Лишь неделю спустя детектив навестил их, сообщив некоторые сведения, удивившие только его самого. – Странное дело, водитель такси, который привез Слейна к его дому, исчез – продал авто и съехал с квартиры. К убийству, правда, он никакого отношения не имеет, иначе я бы выписал ордер на его арест. Он ничего не скрывал и сотрудничал с полицией с самого начала. Манфред вежливо согласился с инспектором. Пуаккар меланхолично смотрел в никуда. Леон Гонсалес зевнул, давая понять, что все эти загадки ему откровенно прискучили. – Забавно, – заметил Гонсалес, когда все-таки снизошел до того, чтобы поведать друзьям всю историю с самого начала, – полиция так и не сподобилась навести справки о жизни Слейна в Тетли. Несколько лет у него был там большой дом. Если бы они проявили к этому интерес, то наверняка услышали бы историю о молодом докторе Грейне и его красавице-жене, которая сбежала от него. Они со Слейном исчезли вместе; разумеется, он страстно полюбил ее и готов был жениться. Правда, следует иметь в виду, что страсть Слейна обычно длилась не дольше трех месяцев и, если только свадьбу не удавалось сыграть мгновенно, несчастная девушка не имела никаких шансов стать его женой. Доктор был готов простить супругу и принять ее обратно, но она, отказавшись, исчезла из его жизни. Он забросил медицинскую практику, переехал в Лондон, вложил свои сбережения в небольшую автомастерскую и разорился, как бывает со всеми подобными владельцами, если только они не располагают внушительными капиталами. Вынужденный решать, стоит ли возвращаться к медицинской практике и пытаться наверстать все, что потерял за те годы, когда пробовал забыть свою жену, он предпочел заняться делом, которое представлялось ему куда менее неблагодарным, – стал водителем такси. Я знаю еще одного человека, поступившего точно так же: как-нибудь расскажу вам и о нем. Свою жену он больше никогда не встречал, хотя частенько видел Слейна. Рейнольдс, или Грейн, так я буду называть его, сбрил усики и вообще изменил свою внешность, потому Слейн не узнал его. Грейн стал следить за Слейном, чтобы разведать все о его передвижениях и привычках – это превратилось для него в навязчивую идею. Среди прочего он выяснил, что биржевой маклер по средам ужинал в клубе «Реал» на Пэлл-Мэлл и уходил оттуда в половину двенадцатого вечера. И эта традиция стала для Слейна роковой. Вначале Грейн не нашел практического применения своим открытиям, да и не искал его, собственно, вплоть до ночи убийства. Он следовал куда-то на северо-запад, когда увидел, что женщину сбил автобус, а он сам едва не переехал лежавшую на мостовой фигуру. Остановив свое авто, он выскочил из него и, подняв ее на руки, к собственному ужасу, понял, что вглядывается в изуродованное лицо своей жены. Он уложил ее в такси и на всех парах помчался в ближайшую больницу. И вот, пока они оставались в приемной, поджидая хирурга, умирающая женщина в нескольких скомканных фразах поведала ему о своем падении… Она умерла прежде, чем ее успели положить на операционный стол, – судьба наконец отнеслась к ней с состраданием. Все это я выяснил еще до того, как побывал в больнице, но уже там узнал, что кто-то неизвестный решил, будто она должна быть похоронена в Тетли, и щедро оплатил перевозку тела несчастной. Об этом я тоже догадался еще до того, как увидел собранный чемодан Грейна, готового к отъезду на похороны. Из больницы тот вышел вне себя от ненависти. Лил сильный дождь. Грейн медленно поехал по Пэлл-Мэлл, и тут ему улыбнулась удача: едва портье вышел на улицу, чтобы найти свободное такси для Слейна, как Грейн затормозил перед дверью. Под предлогом того, что у него лопнула шина, он остановился на Мэлл, сломал запор на одной из калиток, ведущих в парк, выждал немного и, когда в пределах видимости не осталось пешеходов, оттащил полупьяного маклера в парк… Тот протрезвел достаточно к тому времени, как Грейн закончил свою историю. Грейн клянется, что не собирался убивать его, но Слейн наставил на него пистолет, и ему пришлось защищаться. Превышение пределов необходимой обороны. Впрочем, так все было или нет, мы уже никогда не узнаем. Однако самообладания он не утратил. Вернувшись незамеченным к своему такси, поехал к Альберт-Пэлэс-Мэншенз, подождал, пока лифт поднимется на верхний этаж, после чего взбежал по лестнице. Он забрал у Слейна связку ключей и, шагая вверх по ступенькам, выбрал тот, который, как он предположил, должен отпереть дверь. Первым его порывом было, обыскав квартиру, изъять все улики, связывавшие Слейна с его женой; но, услышав, что портье наверху желает кому-то покойной ночи, он с грохотом захлопнул дверь и сбежал вниз как раз вовремя, чтобы встретить того в холле. – Мы ведь не расскажем об этом полиции, да? – мрачно осведомился Манфред. Сидевший на другом конце стола Пуаккар громко фыркнул. – История настолько хороша, что полиция никогда в нее не поверит, – заявил он. 6. Помеченный чек Мужчина, постучавший в дверь небольшого дома на Керзон-стрит, явно пребывал в ярости и горел желанием сообщить нечто такое, что навредит его работодателю. Кроме того, у него имелся веский повод для личной обиды на мистера Йенса, дворецкого. – Мистер Сторн нанял меня вторым ливрейным лакеем, и работа вроде бы неплохая, однако мне никак не удавалось найти общий язык с остальными слугами. Но скажите, разве справедливо выбрасывать меня на улицу, причем без всякого предупреждения, только из-за того, что я обронил словечко-другое по-арабски? – По-арабски? – удивленно переспросил Леон Гонсалес. – Вы говорите по-арабски? Тенли, уволенный лакей, широко улыбнулся в ответ. – Знаю с дюжину слов: я был с армией в Египте после войны и нахватался там кое-чего. Как-то раз, начищая серебряный поднос в холле, я взял да и ляпнул «Вот и отлично» по-арабски; и тут слышу у себя за спиной голос мистера Сторна. «Вы уволены», – говорит он мне, и не успел я сообразить, что стряслось, как уже шагал прочь от дома с месячным жалованьем в кармане. Гонсалес кивнул. – Очень интересно, – сказал он, – однако почему вы пришли к нам? Он много раз задавал этот вопрос самым обычным людям, приходившим со своими пустяковыми бедами и несчастьями к дому со знаком серебряного треугольника. – Потому что здесь кроется какая-то загадка, – туманно ответил посетитель. Пожалуй, он уже успел немного поостыть и теперь чувствовал себя неловко. – Почему меня уволили из-за моего арабского? И что означает картина в приватной комнате Сторна – та, на которой вешают людей? Леон вдруг выпрямился на стуле. – Вешают людей? Что вы имеете в виду? – Это фотография. Так просто ее не увидеть, потому что она спрятана в деревянной обшивке и нужно открыть одну из панелей. Но однажды я зашел к нему, а он оставил панель приоткрытой… Трое людей висят на чем-то вроде виселицы, а вокруг полно турок, глазеющих на них. Странная фотография для джентльмена, чтобы хранить ее в собственном доме. Леон немного помолчал.