– Почему вы скрыли от следствия, что у вас есть еще одна машина? – Потому что ее у меня нет. Я ее подарил Лидочке почти два года назад. – Но по документам она принадлежит вам! – Я не оформил сделку. Просто сделал Лидочке бессрочную генеральную доверенность, и все. Я любил ее. И не считал необходимым оформлять какие-то дополнительные сделки, – почти возмущался Осетров. – Какая разница, на ком машина? Ездила-то на ней она! – Когда вы в последний раз виделись с ней? – Я уже говорил вам, год назад. Он всплеснул руками, роняя их на колени. Осетров не держал руки на столе в комнате для допросов. Пару раз коснувшись поверхности, он брезгливо поморщился и тут же начал вытирать ладони друг о друга. – А вот подруга Паршиной утверждает обратное, – вытащил козырь Гена. – Какая подруга? – Та, с которой Паршина жила в квартире, которую вы ей оплачивали. – Алена? – насупленно глянул художник в его сторону. – Это ложь. Что бы она ни сказала, это ложь. – Вы, даже не зная, что именно она сказала, утверждаете, что она лжет? Странно… – Ничего странного! – повысил голос Осетров. – Я способствовал ее отчислению из художественного колледжа, она мне мстит. – А почему вы способствовали? Она мешала вашим отношениям с Лидочкой? – Нет. Не поэтому, хотя она и мешала. Просто потому, что она бездарь. И мешать нашим отношениям она начала уже после отчисления. Мы, собственно, и поссорились из-за нее. Я потом слышал, что она переехала к Лидочке, что тоже бессовестный поступок. Я оплатил квартиру своей девушке на два года вперед. И в мои планы не входила субаренда. Художник нервно повел шеей, вокруг которой был искусно обернут шелковый платок серебристого цвета. Он вообще выглядел франтом. Шелковые черные брюки. Цветная яркая шелковая рубашка, серебристый платок. Дорогие туфли. Ему в голову не приходило, что из комнаты для допросов он может прямиком отправиться в камеру? Прямо в своих шелках – в камеру! Чего ради вырядился? И только когда Осетров трижды вопросительно глянул на дверь, Гена догадался. Для Ани он вырядился. Аню ждет. – На Анну было совершено покушение, – проговорил нехотя Гена. – Покушение?! – это слово далось художнику с трудом, он им словно подавился, принявшись кашлять. – Но как так? За что?! – Выясним. – А злоумышленника поймали? Взгляд, устремленный на Гену, был полон надежды, придраться было сложно. Но Осетров был творческим человеком. И мог быть не только хорошим художником, а он им был, но и замечательным актером. И эти его шелка… Гена мотнул головой, сгоняя наваждение. Дались ему одежды Осетрова! – Нет. Злоумышленника не поймали. – А Анна? Она как? – кадык под ярким шелковым платком нервно дернулся. – С ней все в порядке? – Она на больничном. Но с ней все в порядке. В относительном порядке, – подумав, добавил Гена. – Но сейчас не об этом… А о том, кто мог ездить на вашей машине после смерти вашей девушки? И вот тут Осетров так растерялся, что майору его даже на какой-то краткий миг сделалось жалко. – Как ездить? Я не понимаю, – поднял он на Гену беспомощный взгляд. – Лидочки нет, кто мог взять ее машину? – Машина ваша, – напомнил снова Гена. – И вы, как истинный владелец, несете ответственность за транспортное средство, на котором, возможно, преступник въехал во двор, где проживает наш сотрудник. И напал на нее. Повторю вопрос: если это не вы, то кто? – Я не знаю! Я не видел Лидочку год. И про машину ничего не знал. Хотя… Хотя знал, – он как-то странно и боязливо обрадовался. – Мне приходили штрафы за нарушения, которые она допускала за рулем. И даже было несколько фотоотчетов, прилагаемых к штрафам. – И за рулем все время была она? – Насколько я мог судить, да. Лидочка была за рулем. И именно по этой причине… – он опустил голову и сдавленным голосом проговорил: – Я особо за нее не волновался. Ездит по городу. Нарушает. Значит, с ней все в порядке. Она, знаете, любила лихачить. Медленно ездила, если только была сильно расстроена. – Часто расстраивалась? – По-разному. Но ее расстройства, знаете, были настолько ничтожны. – Осетров сделал пальцы рюмочкой, покрутил ими. – Ноготь сломался, к примеру. Не смогла записаться на маникюр. У нее был какой-то особенный мастер. Она всегда стремилась попасть именно к нему. – А где она делала маникюр? – Рядом с домом, где я ей снимал квартиру. Там салон на первом этаже дома напротив. Большой. Лидочка туда и на спа-процедуры ходила. И на массаж. Да, это все я ей оплачивал. Пока… Пока мы были вместе. – А потом кто оплачивал? – Я не знаю. Почему вы спрашиваете? – Вы оплачивали штрафы за нее, могли и… – Не мог. Я не мог знать ее жизненного расписания. И не интересовался. Старался забыть, – признался Осетров. – Но у нее был кто-то. На паре фотографий, прилагаемых к штрафам, рядом с ней на пассажирском сиденье отчетливо просматривалась мужская голова. Про мужчину в жизни Лидочки ее подруга – Лена – промолчала. Не знала? Вряд ли. Жили вместе в одной квартире, наверняка говорили о чем-то на кухне за чаем или завтраком. Гена сделал себе пометку – выяснить. А еще непременно следовало навестить маникюршу Лидочки Паршиной. Парикмахеры и маникюрши что психологи. И сами все о себе расскажут, и чужие тайны вытянут. – Мне нужны будут все штрафы, которые вы оплатили за нее. Все фотографии и… – Я могу это сделать прямо сейчас, если вы позволите мне воспользоваться моим телефоном. Все в памяти, на сайте. Позволите? Гена не стал возражать. И уже через несколько минут изучал статью, которую нарушила Паршина. – Она все время ездила этим маршрутом? – спросил он, поняв, что эта та самая улица, где Паршина якобы преследовала Аню. – Да. Это ее обычный маршрут из любимых бутиков до дома. Значит, не следила она за Анной. Так совпало. А его Алла с подругой Настей с чего-то решили, что это слежка. Если сами, дуры, взялись преследовать его бывшую жену, думали, что и все остальные машины в потоке тоже этим занимаются. Захотелось плюнуть и заорать в полное горло. Это вот было то самое, что называлось «пустышкой». Ладно, выяснили, как говорится, и проехали. Зато установили, что на машине художника кто-то въезжал во двор Анны в вечер нападения на нее. Хотя и тут мог случиться промах, если выяснится, что человек, который одолжил машину покойной Паршиной, просто там живет. – Кем может быть этот мужчина, как думаете? – Гена внимательно рассматривал неясный мужской силуэт на снимке со штрафа. – Понятия не имею, – быстро ответил художник. Пожалуй, слишком быстро. Даже не подумал. Мог раньше задаваться этим вопросом и не находить ответа? Мог. А мог и знать, кого катает на его машине его бывшая возлюбленная. И знать мог. И ревновать. И убить из ревности. Да, он на Анну не нападал. По ее описаниям, нападавший был гораздо ниже Осетрова. Но художник запросто мог убить свою бывшую девушку, устав ждать, когда она одумается и вернется к нему. Против него не имеется улик, но у него нет и алиби, зато есть шикарный мотив. И под психологический портрет убийцы он подходит как нельзя лучше. Но… Но с этим в суд не пойдешь. Ни один судья не выдаст ордер на его арест. – Когда я к вам пришел, ваши руки были по локоть… – В краске! – перебил его Осетров, весело фыркнув. – Я же сказал вам, что пишу картину, где преобладает пурпур. – А эта вот свежая глубокая царапина у вас на левом запястье? – Поранился, открывая тубу с краской, – спокойно выдержал Осетров его взгляд. – И из этой раны не могло вылиться столько крови, чтобы залить мне руки по локоть. Поймите же… Гена понимал. Но не верил этому хлыщу в шелковых одеждах ни разу. Продержав его еще полчаса, он взял с него обещание не уезжать из города и подписал ему пропуск. – Прощайте, – скупо улыбнулся художник, выходя из комнаты для допросов. – До скорых встреч, – вернул ему улыбку Гена. – Думаю, мы скоро увидимся, Валерий Павлович. Многое из того, что вы мне сообщили, вызывает вопросы. И если я сам не найду на них ответы, явлюсь к вам… Анне Гена позвонил уже ближе к ночи. Во-первых, рабочий день заканчивался, а у него отчет не был готов. Во-вторых, он неожиданно потребовался руководству. И там пришлось держать ответ за работу всего отдела. И понервничать. Спокойно общаться с начальником он не мог. Это только у Анны получалось. В-третьих, после работы он поехал выписываться из отеля. У него теперь были ключи от дачи, зачем ему отель? Поужинал в какой-то забегаловке на трассе. Купил там же котлет, жареной картошки, дюжину пирожков. На заправке две пятилитровые баклажки воды. За двадцать минут добрался до дачного поселка. Десять минут понадобилось, чтобы открыть ворота, – петли и замок заржавели намертво. Еще пять минут ушло на вежливый разговор с соседкой. Они были хорошо знакомы, она даже присматривала за их дачей, хотя ее об этом никто не просил. – Геночка, может, пирожков хотите? – широко улыбалась ему соседка из-под широкополой соломенной шляпы.