«Спасибо, что сразу откликнулись, – ответила Макензи. – Я знаю, что прошу многого у человека с вашим расписанием, но могли бы мы сегодня с вами встретиться и поговорить?» «Это легко устроить, – сказала Хаггерти. – Я работаю из дома, и первый пациент придёт только в девять тридцать. Если вы дадите мне полчаса, чтобы собраться, то мы сможем увидеться утром. Я заварю нам кофе». «Звучит отлично», – сказала Макензи. Хаггерти продиктовала адрес, и они попрощались. Чтобы как-то скоротать полчаса, Макензи решила поступить по-взрослому и позвонить Эллингтону. Никому из них не станет легче, если они будут прятаться от проблемы и надеяться, что второй забудет о ней или спустит всё на тормозах. Когда Эллингтон взял трубку, голос его казался уставшим. Макензи решила, что разбудила его, и в этом не было ничего удивительного, потому что он всегда спал подолгу в нерабочие дни. Ещё Макензи с уверенностью могла сказать, что услышала в его голосе надежду. «Привет», – сказал он. «Доброе утро, – ответила она. – Как дела?» «Не знаю, – почти сразу сказал Эллингтон. – Лучше всего моё состояние опишет фраза «не в духе», но я справлюсь. Чем больше я обо всём этом думаю, тем больше мне кажется, что всё успокоится. У меня будет небольшое пятно на репутации, но если я смогу вернуться к работе, то это станет уже неважно. Как у тебя дела? Как продвигается сверхсекретное расследование?» «Думаю, я почти закончила», – сказала Макензи. Когда она звонила ему по дороге в Кингсвилл вчера вечером, то практически ничего не сказала о сути расследования и лишь заверила, что в таком деле, как это ей не угрожает никакая опасность. Она говорила очень осторожно, чтобы не выдать лишнюю информацию. Иногда среди агентов так случалось, когда дело было уже закрыто или шло к завершению. «Хорошо, – ответил Эллингтон, – потому что мне не нравится то, как мы расстались. Я не… В общем, я не знаю, за что мне извиняться, но при этом мне кажется, что я подставил тебе подножку». «Уже ничего не поделаешь, – сказала Макензи, возненавидев себя за выбор этой избитой фраз. – Я вернусь к вечеру, тогда поговорим». «Отличный план. Береги себя». «Ты тоже», – с притворной ухмылкой ответила Макензи. Она убрала телефон. После разговора с Эллингтоном Макензи почувствовала себя лучше, но не могла отрицать, что ещё не полностью избавилась от напряжения. Она не дала себе возможности развить эту мысль, потому что направилась в город, чтобы что-нибудь перекусить перед встречей в доме доктора Хаггерти. *** Доктор Хаггерти жила одна в двухэтажном доме в колониальном стиле. Перед домом была ухоженная лужайка. Близко соседствующие друг с другом вязы и дубы, высаженные на заднем дворе, возвышались над крышей и давали естественную тень. Доктор Хаггерти встретила Макензи у входа с улыбкой на лице. Из дома доносился аромат свежезаваренного крепкого кофе. На вид Хаггерти было около шестидесяти, но в гуще каштановых волос практически не заметна была седина. Она смотрела на Макензи сквозь узкие очки. Приглашая её войти, Хаггерти махнула тонкой, как палка рукой и говорила почти шёпотом. «И снова спасибо, что согласились со мной встретиться, – сказала Макензи, – хотя я и не смогла предупредить заранее». «Не беспокойтесь об этом, – ответила женщина. – Между нами говоря, я надеюсь, что мы с вами сможет найти причину, по которой шериф Тейт уговорит власти округа снести проклятый мост». Хаггерти налила Макензи чашку кофе, и обе сели за небольшой стол в милой обеденной зоне рядом с кухней. Окно у стола выходило на вязы и дубы во дворе. «Я полагаю, вы знаете, что случилось вчера вечером?» – сказала Макензи. «Знаю, – ответила Хаггерти. – Кенни Скиннер, двадцать два года. Я права?» Макензи кивнула и отхлебнула кофе из чашки: «Несколько дней назад умерла Мэлори Томас. Сначала… скажите мне, почему вы не даёте шерифу покоя из-за этого моста?» «В Кингсвилле практически нет ничего интересного. Ни один житель провинциального города вам в этом не признается, что маленьким городкам нечего предложить подросткам и молодым людям. И в таких случаях такие опасные места, как Миллер Мун Бридж становятся очень популярными. Если вы обратитесь к истории города, то узнаете, что люди прыгали с него ещё в 1956 году, когда мост работал. Современные дети получают столько негатива и имеют большие проблемы с самооценкой, и поэтому для них популярные мосты, вроде этого становятся чем-то бoльшим, чем просто мостом. Они доводят до крайности попытки сбежать из города, и речь уже идёт не о том, чтобы покончить с городом,… а о том, чтобы покончить с жизнью». «Вы считаете, что мост даёт детям, склонным к суициду, лёгкую возможность выполнить задуманное?» «Это не лёгкая возможность, – сказала Хаггерти. – Для них он как маяк. Пример им подают те, кто уже спрыгнул с моста. Да это и не мост уже вовсе. Это место для самоубийства». «Вчера шериф Тейт сказал мне, что вы не верите в то, что эти смерти являются самоубийствами. Вы можете рассказать подробнее?» «Могу… и сделаю это на примере Кенни Скиннера. Кенни был популярным мальчиком. Между нами говоря, вряд ли он мог достичь чего-то значимого. Думаю, он был бы счастлив прожить всю жизнь здесь, в Кингсвилле, работая в шиномонтаже или продавая запчасти к тракторам. Он жил здесь хорошо, вы понимаете? Из того, что мне известно, он пользовался популярностью у противоположного пола, а в городе, вроде нашего – чёрт, в округе вроде нашего – это гарантирует вам всегда весёлое времяпрепровождение. Я лично общалась с Кенни в прошлом месяце, когда напоролась колесом на гвоздь. Он залатал мне шину. Он был вежлив, приятен и весел. Мне сложно поверить, что он мог себя убить. Если вы посмотрите на список людей, спрыгнувших с моста за последние три года, среди них будет пара подозрительных случаев… Там умерли те, у кого, по моему мнению, не было склонности к суициду». «Вы думаете, произошли убийства?» – спросила Макензи. Хаггерти ответила не сразу: «У меня есть такое подозрение, но я бы не стала утверждать это с полной уверенностью». «Я полагаю, это подозрение основывается на вашем профессиональном опыте, а не на печальном факте такого большого количества самоубийств в маленьком городке, вроде вашего?» – снова спросила Макензи. «Всё верно», – ответила Хаггерти. Показалось, формулировка вопроса слегка её задела. «Маловероятно, но Кенни Скиннер или Мэлори Томас не были вашими пациентами?» «Нет, как и все остальные жертвы с 1996 года». «То есть вы лично знали кого-то из тех, кто покончил с собой на мосту?» «Да, одного из них. Что касается лично её, то я видела, что к этому всё шло. Я пыталась убедить семью в том, что ей нужна профессиональная помощь. Но только мне удалось убедить их просто рассмотреть такой вариант, как она спрыгнула с моста. Понимаете,… в нашем городе Миллер Мун Бридж – это синоним самоубийства. И именно поэтому я бы очень хотела, чтобы округ от него избавился». «Потому что вы считаете, что мост, буквально, манит к себе всех, у кого есть мысли свести счёты с жизнью?» «Именно». Макензи понимала, что разговор подошёл к концу. Она с радостью его завершила. Она могла сразу сказать, что доктор Хаггерти не относилась к тем людям, которые готовы преувеличить что угодно, лишь бы их мнение услышали. И пусть та преуменьшила цифру, боясь ошибиться, Макензи была практически уверена, что Хаггерти искренне считала, что как минимум некоторые из смертей на мосту не были самоубийствами. Макензи было вполне достаточно этой уверенности. Если был хотя бы крошечный шанс утверждать, что минимум одной из последних двух жертв помогли уйти из жизни, Макензи должна была докопаться до истины прежде, чем возвращаться в Вашингтон. Она допила кофе, поблагодарила доктора Хаггерти за помощь и вышла на улицу. Направляясь к машине, она посмотрела на лес, окружающий Кингсвилл почти со всех сторон. Она посмотрела на запад, где среди нескольких просёлочных и одной гравийной дороги, говорящих о том, что путник приближается к какому-то концу, прятался Миллер Мун Бридж. Вспоминая залитые кровью камни у основания моста, от сравнения по спине побежали мурашки. Она попыталась забыть пугающую мысль, завела машину и достала мобильный. Если ей нужны были определённые ответы, то нужно было рассматривать это дело, как дело об убийстве. А если так, то начать нужно с беседы с родственниками последних жертв. Глава седьмая Прежде чем увидеться с семьёй Кенни Скиннера, Макензи позвонила Макграту, чтобы получить разрешение. Он ответил коротко, ясно и по делу: «Мне не важно. Можешь говорить хоть с бейсбольной командой треклятой детской лиги. Главное – разберись в этом деле». Получив разрешение, Макензи поехала в дом Пэм и Винсента Скиннеров. Макграт сообщил ей, что до свадьбы Пэм Скиннер звали Пэм Уилмот; она была специалистом по ТКП и работала из дома на агентство по защите окружающей среды. Что касается Винсента Скиннера, то он оказался владельцем магазина шин и тракторных автозапчастей, в котором Кенни работал с пятнадцати лет. Когда Макензи постучала в дверь, никто из родителей к ней не вышел. Вместо этого на пороге возник пастор пресвитерианской церкви Кингсвилла. Когда Макензи представилась и предъявила удостоверение, он впустил её в дом и попросил подождать в прихожей. Скиннеры жили в милом доме на углу улицы. Макензи предположила, что этот район можно было назвать центром города. С другого конца длинного коридора донёсся запах готовящейся еды. Где-то в доме зазвонил мобильный. Ещё она услышала приглушённый голос пастора, сообщающего Пэм и Винсенту Скиннерам о приходе женщины из ФБР, чтобы задать несколько вопросов о Кенни. Прошла пара минут, и наконец Пэм Скиннер вышла к ней навстречу. Её лицо было красным от слёз, и казалось, что за всю ночь она не сомкнула глаз. «Это вы агент Уайт?» – спросила она. «Да». «Спасибо, что пришли, – сказала Пэм. – Брат предупредил меня о вашем визите». «Если я пришла не вовремя, я могу…» «Нет, нет, я хочу поскорее с этим закончить», – сказала женщина. «Ваш муж дома?» «Он решил остаться в гостиной с пастором. Винсенту очень тяжело. Вчера вечером он дважды терял сознание и иногда просто отказывается верить в реальность произошедшего, и…» Неожиданно из груди Пэм вырвались громкие рыдания, и она облокотилась о стену. Она задержала дыхание и проглотила слёзы, а с ними, решила Макензи, и горе, которое рвалось наружу. «Миссис Скиннер,… я могу зайти позже». «Нет. Давайте, пожалуйста, поговорим сейчас. Я всю ночь держалась ради Винсента. Могу выдержать и несколько минут разговора с вами. Пройдёмте… в кухню». Макензи последовала за Пэм Скиннер по коридору в сторону кухни, откуда доносился запах, который она услышала несколько минут назад. Судя по всему, Пэм пекла булочки с корицей, пытаясь таким образом забыть о горе и казаться сильной ради мужа. Она мельком заглянула в духовку, пока Макензи усаживалась на высокий стул у барной стойки. «Сегодня утром я говорила с доктором Хаггерти, – начала Макензи, – которая уже давно выступает за снос моста Миллер Мун Бридж. В разговоре мы упомянули имя вашего сына. Она сказала, что не верит, чтобы Кенни мог покончить с собой». Пэм многозначительно кивнула: «Она совершенно права. Кенни бы никогда не убил себя. Даже думать об этом смешно». «У вас есть веские причины подозревать кого-либо, кто бы хотел навредить вашему сыну?» Пэм отрицательно замотала головой с той же энергией, с которой только несколько секунд назад утвердительно кивала: «Я всю ночь об этом думала. Думала о том, каким на самом деле был мой сын. Были те, кто не очень хорошо к нему относился, потому что он отбивал девушек у других парней, но дело никогда не доходило ни до чего серьёзного». «В последние несколько недель вы не слышали или не видели, чтобы Кенни вёл себя необычно, что бы могло указывать на возможные планы свести счёты с жизнью?» «Нет. Ничего такого не было. Даже когда у Кенни было плохое настроение, он был душой компании. Он почти никогда не был зол. Он не был идеальным ребёнком, но, боже, сомневаюсь, чтобы в нём жили злость и ненависть. Мне невероятно сложно поверить в то, что он покончил с собой». Между словами «покончил» и «с собой» из груди Пэм снова вырвались рыдания.