– Джози, – я подхватываю его сухой тон, – вчера мы были на свидании. – А! Привет, Джози, – музыку он выключает. – И что за примеры? – снова спрашиваю я. – И есть у тебя примеры из реальной жизни или только выдуманные? – Лично расскажу. Вечером. – Ты серьезно приглашаешь меня на свидание второй день подряд? – Да, серьезно. – Ты знаешь, что это типа из списка вещей, которые нельзя делать, если тебе кто-то нравится? – А с чего ты взяла, что ты мне нравишься? – Туше, – я ухмыляюсь в телефон. – Ну так что? Как насчет вечеринки? Должно быть весело? Я слышал, что она устраивает шикарные вечеринки в стиле «Великого Гэтсби». Очень крутые. Это описание кажется мне соблазнительным, но я решаю пошутить в ответ. – А как мальчик из «Брайо» получил приглашение на такую шикарную вечеринку? – Она порвала связку во время танцев, – признается он, – я лечил ей колено. Она сказала, что я могу привести друзей. – Она, наверное, имела в виду мужчин. Ты ей понравился, думаю. – Нет, там совсем другое. Ну так что, пошли? Я сомневаюсь, но все же решаю не вступать снова на этот скользкий путь. – Нет, – твердо говорю я. – Да ладно. Нет? Ты даже ничего не придумаешь? Типа что у тебя другие планы? Я смеюсь и говорю, что у меня на самом деле есть другие планы. – Это какие? – спрашивает он, нарушая еще одно важное правило. Не задавать неудобных вопросов во время первого телефонного разговора. – Останусь дома и буду читать про банки спермы, – говорю я. Он смеется, но я не отвечаю. Тогда он спрашивает: – Ты серьезно, что ли? – Ну да, – говорю я, стараясь не думать о потенциальных хороших генах, которые могут ждать меня на крыше сегодня. Эти ложные надежды всегда меня мотивировали. Заставляли выбираться куда-то каждые выходные. Всегда есть план – встретиться с кем-нибудь. Даже если заявлено, что будет девичник. Даже если вы один из тех людей, которые заявляют, что любят ходить в кино или ужинать в одиночестве. Даже если вы пытаетесь убедить себя, что просто хотите сходить на веселую вечеринку на крыше. – Возвышенная цель, – говорит он, – держи меня в курсе. – Тебе правда интересно? – Да, немного. Я вешаю трубку, не понимая, говорил ли он обо мне или моем проекте. Я подозреваю, что и о том, и о другом. И, честно говоря, это чувство взаимно. Но напоминаю себе, что слабая заинтересованность больше не для меня. Как я и обещала, остаток дня я посвящаю исследованию рынка доноров. Делаю подробные заметки о врачах-репродуктологах и банках спермы в Атланте в линованном желтом блокноте, где я раньше отмечала интересные профили с Match.com (в том числе профиль Пита). Пока я читаю, делаю заметки и захожу в разные чаты, я чувствую себя все сильнее и свободнее. Моя мечта о браке умирает. Мне нужно только немного спермы и врач. Это непросто и недешево, но гораздо понятнее, чем искать «Единственного». А главное, это зависит только от меня. Каждые несколько часов я ищу в доме или во дворе Гейба и рассказываю ему о моем новом опыте. Он внимательно, как всегда, слушает, но, кажется, смеется надо мной. Наконец мне удается его заинтересовать – я натыкаюсь на сайт, где сидят люди, которые имеют какое-то отношение к искусственному оплодотворению. Доноры яйцеклеток и спермы, люди, зачатые при помощи донорского материала, суррогатные матери, настоящие родители. – Если бы тебя родили от донора, ты бы чувствовал, что с твоей жизнью что-то не так? – спрашиваю я его, прочитав особенно неприятный рассказ девочки-подростка, которая ничего не знает о своем биологическом отце и теперь мучается, пытаясь понять, кто он. «Я никогда не прощу свою мать за это эгоистичное решение, которое навсегда оставило дыру в моей груди». – Обычная девочка-подросток, – Гейб смотрит на меня через плечо. Он вообще любит посидеть дома, и сегодня решил посмотреть «Телевизионные новости», один из своих любимых фильмов. Так что он ставит его на паузу и заканчивает ответ: – Если бы она знала своего старика, то придумала бы другую причину ненавидеть мать. – Может, – я обдумываю следующий вопрос, – то есть тебе не было бы грустно? – Если бы я не знал своего биологического отца? – уточняет Гейб, который на самом деле не знаком со своим биологическим отцом. Он умер от рака простаты сразу после рождения Гейба. У него был только отчим, тихий вежливый профессор, за которого его мать вышла замуж, когда Гейбу было семь. Несколько лет Гейб звал его Стэном, но потом начал звать папой. – Ты не знаешь своего настоящего отца, – объясняю я, пытаясь понять разницу, – но ты знаешь, кто он был. Это не тайна. – Но донор спермы тоже не обязательно тайна, – говорит он, – ты же сама сегодня говорила, что бывают разные варианты. – Ну да, – соглашаюсь я, вспоминая историю девушки, которая связалась со своим биологическим отцом и единокровными братьями на «Фейсбуке». – Но тут возникают другие проблемы… Гейб пожимает плечами, глядя на неподвижный экран, где замерший на сцене Уильям Херт начинает потеть, еще не попав под камеру. – Проблемы есть у всех… Но ты – тот, кто ты есть. Я моргаю. – Ты о чем? Ты – тот, кто ты есть? Он вздыхает. – Предположим, я обнаружил, что зачат с использованием донорской спермы. Что я не сын человека, которого видел на старых фотографиях и чуть-чуть помню. Или, например, у моей мамы был роман с молочником, и я только что это узнал. Но я-то от этого не изменюсь. Я непонимающе смотрю на него. – Это же просто одна клетка, – говорит он, – какая разница? Донорское сердце, донорская роговица, донорская почка? – Большая разница, – отвечаю я, хотя мне хочется верить в его вариант, – роговица – это тебе не половина ДНК. – Предположим, – соглашается он, – но это все равно ничего не меняет. Неважно, родился ли я от своего биологического отца или от донора… Меня вырастили мама и Стэн. Папа. Я глубоко вздыхаю. – А если я заведу ребенка от донора и никогда не выйду замуж? Что если у моего ребенка не будет вообще никакого отца? – А это вообще третий вопрос. Это касается людей в твоей жизни, а не твоей… сущности. И это тоже возможно. Люди умирают. Уходят. Миллионы людей растут без отца или без матери. Так что, даже если ты не выйдешь замуж, у твоего ребенка будешь ты сама. И что? – И что? – говорю я. – Это как-то невесело. – А вообще не рождаться веселее? Я киваю, когда он предлагает финальный вариант: – Нужно просто быть самим собой. Я смотрю на него, пытаясь осознать обычную для него фразу, а он включает фильм, и в конце концов я переключаюсь на рассказ бабушки ребенка, которого ее дочь-лесбиянка завела от донора и воспитывает вместе с девушкой. Я убеждаю себя, что позитивных добрых историй с хорошим концом больше, чем грустных, особенно если все участники честны с самого начала. В конце концов, это все не так уж отличается от традиционных семей. Все мы беззащитны перед трагедиями, отчуждением, ложью и тайнами. – Гейб? – Да? – на этот раз он не останавливает фильм. – Как ты думаешь, я сумасшедшая? – Ты серьезно спрашиваешь? Или это такой буддистский коан? – он не отрывается от экрана. – Меня правда это волнует, – я чувствую страх, который подтверждает мои опасения, – ты считаешь, что я сошла с ума. – Ну да. Но не сильнее, чем обычно. И я уже говорил, что нужно быть собой. Вечером, перед тем как лечь спать, я звоню Мередит, чтобы рассказать все сестре. Я сразу понимаю, что она в плохом настроении, как и всегда. – Что не так? – спрашиваю я. – Все в порядке. – Ты какая-то злая. – Нет.