— Отпустил, — как от зубной боли, поморщился Неклюдов и спросил: — А что у тебя нового? Я коротко рассказал о результатах поездки в Тернополь. Неклюдов предложил: — Может, с учетом добытых на Украине данных допросим Халецкого? Дай-ка, я еще раз взгляну на фотокарточку Седлюка. Да-а... Что-то похожее есть, но трудно с уверенностью сказать: фотография, судя по всему, еще предвоенных лет, а за такое время человек может очень сильно внешне измениться. Без экспертизы и тут нам не обойтись... 9 Всегда любопытно посмотреть на человека, которого еще не видел, но о котором уже сложилось определенное представление. Но на этот раз внешнее сходство между оригиналом и созданным в моем воображении обликом этого человека было несовместимым. Я представлял его еще моложавым, статным мужчиной, а в кабинет вошел в сопровождении сержанта милиции сгорбленный, неряшливо одетый пожилой человек. Он покорно сел на предложенный стул и принялся неторопливо рассматривать меня. Его обрюзгшее, заросшее трехдневной щетиной лицо было равнодушным, каким-то безучастным ко всему, словно окаменевшим. Я достал из папки протокол допроса, положил его перед собой на стол, спросил: — Ваша фамилия, имя, отчество? Мужчина сглотнул слюну — его острый, похожий на осколок горлышка бутылки кадык качнулся вверх-вниз и занял прежнее, подобающее ему положение на давно не мытой морщинистой шее. — Назовите свою фамилию, — повторил я. — Халецкий. — Я спрашиваю о настоящей фамилии! Мужчина усмехнулся, кивнул рыжей головой в сторону Неклюдова, сипло сказал: — Вон майор знает, сколько у меня фамилий. — Ну, если вы запамятовали свою настоящую фамилию, тогда я напомню вам ее, гражданин... Седлюк! Нет, он не вздрогнул, не вскочил со стула. Он только на секунду задержал на моем лице взгляд и отвернулся, равнодушно бросил: — Вроде, насколько помню, такой фамилии у меня не было. Впрочем, возможно, действительно запамятовал... — А ведь такую фамилию вы носили в сорок пятом. Под Тернополем, — сказал я. — Кстати, есть у меня ваша фотокарточка тех лет. Вот, пожалуйста, взгляните. Мужчина взял из моих рук фотографию, долго и внимательно рассматривал ее и, возвращая, с тем же равнодушием пожал плечами: — Нет, это не я. — Назначим экспертизу. — Это ваше дело. — А вас в Тернополе помнят. Говорил я с Иваном Тимофеевичем Стрельцовым, да и с другими, ныне здравствующими, вашими приятелями довелось встречаться. Он задумчиво рассматривал свои ногти и, казалось, не слышал моих слов. Я пожалел о сказанном: в конце концов, мое дело раскрыть убийство, а не изобличать сидевшего передо мной человека в его участии в банде — этим займутся работники КГБ. Но тут Седлюк (я уже не сомневался, что это был он) вскинул на меня глаза и сдержанно сказал: — Я никогда не был в Тернополе, и если вы думаете, что я, как плотвичка, клюну на ваш крючок, то глубоко ошибаетесь. Я не плотва и не глупый карась, я — вьюн! Скользкий, тертый во многих водоемах вьюн! И поэтому меня взять трудно: выскользну, не удержите... И тут молчавший до сих пор Неклюдов вмешался в допрос. — У нас не только вьюны, но и сомы, даже акулы бывали, — сообщил он и, встав из-за стола, шагнул к Седлюку, раздраженно сказал: — И не такие орешки раскалывали! Ты лучше не тяни резину, старик, а рассказывай обо всем, что натворил за свою пакостную жизнь. Круг доказательств против тебя замкнулся намертво. И посему тебе остается только одно: выложить всю правду. Только этим и облегчишь свою участь!.. Седлюк вскинул подбородок, кадык вынырнул из-под воротника засаленной, неопределенного цвета рубашки и своим острием натянул кирпичную кожу, отчего на шее сгладились, почти пропали старческие морщины. — Какой круг? Какая правда? — сипло заверещал Седлюк. — Нету правды на свете! Нету! И круга тоже никакого нету! И политику мне не пришьете! Не выйдет, начальнички уважаемые! Не выйдет!.. Я посмотрел на возбужденных Седлюка и Неклюдова и вздохнул. Допрос пришлось прервать. Седлюка отвели в камеру. Утро следующего дня для меня началось с неприятного разговора с Черевачом. — Вот что, Черевач, — жестко сказал я, едва он вошел в кабинет. — Где триста рублей, которые вы прихватили на хуторе в Новоселках? — Никаких денег я там не брал! — со злостью заявил Черевач. — Я и так ради вашего благополучия взял было грех на свою душу — сознался в не совершенном мною убийстве. Теперь вы еще какие-то деньги мне пришиваете!.. — Слушайте, Черевач, у меня сегодня нет времени возиться с вами. Добром прошу: верните вдове деньги, она ведь без копейки осталась. Неужели у вас нет ни капли совести? — Совести? — криво усмехнулся Черевач. — А вас и майора Неклюдова мучает совесть? Ведь вы безвинного человека чуть было в тюрьму не загнали! Я хотел ответить Черевачу, что он не имеет права судить о всех работниках уголовного розыска по действиям одного майора Неклюдова, но промолчал. К чему говорить об этом? Каждый из нас отвечает за всех, как и все за одного. — Кроме того я не понимаю вот чего, — продолжал Черевач. — Вы задержали убийцу, вот и спрашивайте у него о деньгах! — Хватит, Черевач! — хлопнул я ладонью по столу. — Не такой уж вы паинька. И запомните одно: в уголовном розыске глупцов не держат, им здесь делать нечего. И если я спрашиваю о деньгах именно у вас, значит, мы кое-чем располагаем! Да, задержанный нами преступник, возможно, тоже рылся в шкафу, но искал там другое. А вы просто воспользовались случаем. Короче, где триста рублей? Ну! Черевач опустил голову, покаянно вздохнул, сказал: — Часть распустил, остальные сейчас принесу. Я мигом. — Не спешите. С вами пойдет наш работник, — я снял трубку телефона, набрал номер... С завтрака вернулся Неклюдов. — Грязновато в вашей столовой, — заметил он. — Обедаю и ужинаю в ресторане, а вот утром негде толково поесть. Почему бы, скажем, ресторан открывать не в двенадцать, а хотя бы в восемь часов? — Эти вопросы местный уголовный розыск не решает. Обратись к председателю райпотребсоюза. — Звонил вчера. Пообещали навести порядок в столовой, да, видно, еще руки не дошли. Неклюдов уселся за стол, достал из папки бумаги, сказал: — Сейчас из ИВС приведут Кондрашука. Я дал команду дежурному. Спустя несколько минут помощник дежурного по отделу привел высокого краснолицего мужчину в помятом хлопчатобумажном костюме. — Как отдыхалось, Кондрашук? — спросил Неклюдов. — Не на домашней перине ведь, — хмуро ответил тот. — Садись. Подумал над моими словами? — А чего мне думать? — пожал плечами Кондрашук, присаживаясь на стул. — Что знал, то сказал, добавить нечего. — Ничего ты еще не сказал. За связь с какой бандой судили? — В Тернополе судили, — буркнул Кондрашук и после паузы добавил: — Какая это связь была? Раза два зашли они ко мне на хутор. Угостил, конечно. А что оставалось делать? — Значит, Ковальчука и Седлюка ты знал? — Я у них фамилий не спрашивал. — Не темни. — Ну, знал, так и что? Я людей вместе с ними не грабил и не убивал! — Когда к тебе Седлюк приехал? — Первого июня. — В какое время? — Утром. — Вечером он уходил из дома? — Да он, когда приехал, всего лишь часа два пробыл. Мы распили бутылку водки, и он ушел в город. А вернулся только под утро. — Что принес с собой? — Я не видел, спал.