Девушка хмыкнула: — Каморка там, а не комната. Вторая кровать не поместится, да и окна нет, окромя меня никто туда и не хотел. — А ты захотела? — Меня и не спрашивали. Я ж во фрейлинах из милости государевой, а не по протекции, как остальные. Настя слегка смутилась. — За меня тоже никто не просил, — тихо сказала она. — Елисавета Петровна сама так решила. — Значит, понравилась ты ей! — улыбнулась Даша. Улыбка преобразила фрейлины сделав почти красавицей. Настя лишь махнула рукой в ответ: она до сих пор с трудом вспоминала все, что произошло на аудиенции. Да и Белов к чему-то просил не говорить никому. Ссориться с женихом, пусть даже и нежеланным, не хотелось. — А сколько у Елисаветы Петровны фрейлин? — поинтересовалась девушка, желая сменить тему для разговора. Дарья в задумчивости покусала губу. — С тобой девять будет. В прошлом году аж двенадцать было, да Марфа умерла от простуды, Анна в опалу попала, а Матрена и Пелагея замуж вышли. Им обоим государыня приданое дала аж на двадцать пять тысяч каждой! — Сколько? — ахнула Настя, думая, что ослышалась. — Двадцать пять тысяч. Сервизы, гарнитуры, украшения брриллиантовые… — Дарья завистливо вздохнула. — Но они обе богатые были… А тебя-то как звать? — Настасья. — Настя то есть. — Можно и Настя. — Девку твоя? — Дарья небрежно кивнула на Глашу, скромно стоявшую у печки. — Моя. Аглаей кличут. Можно просто Глаша. — Красивая она у тебя, даром что крепостная, — Дарья с завистью вздохнула. — Намучаешься ты с ней! — С чего это? — насупилась Настя. — Да с того, что мужиков здесь тьма-тьмущая! Кто в солдатах, кто при заводе Стрельнинском, где кирпичи обжигают, а еще те, кто дворец строил, не уехали! — начала перечислять Дарья. — В общем, отослала бы ты её подобру-поздорову! Глаша бросила на хозяйку беспомощный взгляд. Та вздохнула. — Не могу, — призналась она. — Я и взяла то её, лишь бы дома не оставлять. У нас сосед есть… уж очень до красивых девок охоч. Говорят, у него рядом с домом флигель выстроен, он там всех их держит и тешиться с ними каждую ночь… непотребствами разными. Уже нескольких в могилу свел. — А ты что, видела? — оживилась Дарья. — Что видела? — Ну, флигель? — Нет. На те земли мне путь заказан. Особенно сейчас, когда… — Настя оборвала себя, вдруг вспомнив, что Белов наказал ей пока молчать о случившимся. — Когда что? — Дарья даже подпрыгнула от любопытства. Настасья вдруг поняла, почему преображенец так ухмылялся, когда просил молчать. Фрейлина допрашивала похлеще любой тайной канцелярии. — Когда государыня меня фрейлиной назначила. Ты же понимаешь, что появись я там, слухи пойдут гадкие, да и не к чему мне это. Объяснение вполне устроило Дарью. Она кивнула. — Верно. До невест из фрейлин все охотчи! Только ко не всем достается! Настя невесело улыбнулась. Это не укрылось от взгляда Глаши, она вопросительно посмотрела на хозяйку, но та приняла беззаботный вид, якобы слушая без умолку болтавшую Дарью. Та перескакивала с темы на тему, перебивая саму себя и ничуть не смущаясь этим. Наконец, изложив все последние сплетни, фрейлина спохватилась, что ее уже ждут и выскользнула из комнаты. Чуть позже послышался дробный стук каблучков по коридору, хлопнула входная дверь. Настя все еще сидела на кровати, смотря в стену безжизненным взглядом. Глаша подошла, села рядом, погладила по спине. — Настасья Платоновна, голубушка, что с тобой? Этот жест был последней каплей. — Ох, Глаша, что же я натворила! — девушка прижалась к плечу своей горничной девки и расплакалась. Глава 5 Следующим утром Настя проснулась поздно и долго не могла понять, где она находится. Голова была тяжелой, глаза опухли от рыданий, хотя Глаша вчера весь вечер, так и не допытавшись, что стряслось, прикладывала к лицу хозяйки холодные компрессы. — Настенька, проснулась? — Глаша подбежала к ней. — Лучше бы и не просыпалась, — простонала та, вновь вспоминая события вчерашнего дня. — Угораздило же попасть из огня да в полымя! — Будет вам, — Глаша подала старую выцветшую шаль, которую Настя, выпроставшись из-под пухового одеяла, накинула на плечи. Вторая кровать так и не была разобрана, Лизетта провела ночь во дворце. Настя припомнила, что Дарья говорила о дежурствах: дежурили фрейлины с полудня до полудня следующего дня. Стало быть, полдень еще не наступил. Настя кинула взгляд в окно, небо снова было затянуто тучами и понять, как высоко солнце не представлялось возможным. Вдобавок небо было очень низким, оно буквально давило, прижимало к земле, навевая на мрачные мысли. Из-за лившегося всю ночь дождя, в комнате опять было сыро, дрова прогорели еще ночью, и девушке пришлось плотнее закутаться в шаль. Привычно помолившись перед образами, Анастасия села за стол, на котором уже стояла глиняная миска с гречневой кашей и кувшин с молоком, купленные на рынке. Вчера вечером Петр и молодой вихрастый веснушчатый парень (Васька — поняла Настасья) кряхтя внесли сундук с вещами. — Здрава будь, хозяйка, — поставив сундук у стены, Васька по обычаю поклонился, выпрямился и замер, не отводя глаз от Глаши. Девушка на удивление не отвернулась, не окинула по обычаю парня гневным взглядом, лишь зарделась, да опустила глаза в пол, будто невеста на смотринах. Петр нахмурился и ткнул парня в бок: — Ты смотри, да не засматривайся! Это Глашка, сестры моей дочь! Тот вздохнул: — Ты уж не серчай, Петр, красивая она у тебя, просто глаз не отвести! Настя, сидя у окна, задумчиво рассматривала Василия. Высокий, широкоплечий, светловолосый, таких в каждом селе по пальцам пересчитать. Веснушки на курносом носу придавали ему слегка мальчишеский вид. Но лицо денщика Белова вызывало доверие. К тому же и глаза были простые, человеческие. — Да с такой красотой одни беды, — посетовал Петр. — Девке даже на улицу одной не выйти. Так что сейчас на базар побегу. — Это да, — Василий задумался, его голубые глаза хитро сверкнули, — Слушай, Петр, а давай мы с Глашей сходим? Меня здесь все знают, и с людьми Григория Белова связываться никто не захочет. Петр вопросительно посмотрел на хозяйку. Девушка кивнула, признавая правоту слов Василия. Петр вздохнул и решительно нахлобучил шапку на голову: — И я с вами пойду! От греха подальше. Они ушли, а Настя закружила по комнате, вновь жалея, что ввязалась в эту авантюру, но отступать было поздно. Острог или казнь отца представлялись девушке наименьшим наказанием, если она надумает вдруг ослушаться приказа императрицы. Но и быть неугодной женой Настя не желала, оттого и кружила по темной горнице, пытаясь собраться с мыслями. На ум приходило лишь одно: монастырь. Но Настя опасалась, что, прими она сейчас постриг, Елисавета Петровна или казнит отца, или сошлет на каторгу, и тогда остается лишь гадать, что станет и с имением, и с верными слугами. Да и перед Беловым было стыдно, что нелепый поступок порушил ему всю жизнь. Хотя, опосля свадьбы, гвардеец наверняка вернется ко двору и прежним увлечениям, оставив жену в своем имении… Внезапно Настя остановилась, пораженная крамольной мыслью. Ведь можно было исполнить указ императрицы, и после венчания уйти в монастырь. Наверняка, и Григорий, заинтересованный в своей свободе, поможет ей. Это придало сил. К приходу Глаши девушка смогла успокоиться и даже связно поведать о своем визите к государыне. О необычном сватовстве она почему-то умолчала, боясь, что Глаша своим сочувствием опять доведет ее до слез, но та была слишком задумчива. Сидеть в комнате не было никакого смысла, и Настасья решила прогуляться по парке. Тем более, как лицу, состоящему на службе у императрицы, ей позволено было проходить во дворец. Девушка потребовала от Глаши закрепить фижмы и принести второе приличное платье, серого шелка с вышитыми шелком цветами. В имении Настя зачастую носила сарафан, как и крестьянки, но мать Мария, взявшись за образование юной девушки, приучила ее обращаться с платьем, а так же научила грамоте, счету и наукам, которым сама в свое время обучалась наравне с братьями. Бродя по дорожке, вдоль забора парка, Анастасия понимала, что сейчас ей очень не хватает мудрости ее наставницы. Та наверняка не оконфузилась бы вчера, как это случилось с самой Настей, да и разговор с самой государыней повернула бы по-другому. Увлекшись своими мыслями, девушка не заметила, что ей навстречу идет нарядно одетая женщина. — Осторожнее! — окликнула её та. Девушка вздрогнула и недоуменно посмотрела на нарядную даму. Хоть женщина была и немолода, её платье из алого бархата было пошито по последней моде и по краю украшено золотыми кружевами, светлые волосы уложены в прическу, закрепленную шпильками с рубинами и изумрудами, а в уголке рта таилась черная бархатная мушка.