— Запишите новое задание, — сказал он, очень довольный. Ребята раскрыли тетради. Они снова чувствовали себя единым восьмым «Б». — Да вы хитрец, Семен Николаевич! — торжествовал директор. — Поздравляю с прекрасным уроком! — Ничего особенного, — махнул рукой математик. — У меня к вам еще одна просьба. Дайте мне официальный отпуск на два дня. У меня груда рукописей восьмого «Б». Директор внимательно слушал. — Совокупность всех этих работ составляет любопытный замысел будущего — большой проект, который придумали ребята, — продолжал Таратар. — Многое в этих работах мне неясно, надо разобраться… И, кроме того, не далее, как вчера, я получил по почте сто двадцать страниц на машинке. Автор доказывает, что я допустил за последнее время немало ошибок! Представляете? Директор с интересом взглянул на учителя, которого знал не один десяток лет, прикидывая, какую еще хитрость задумал неугомонный Таратар. — Так много ошибок? Кто этот шутник? — Сей труд подписал Электроник. От имени восьмого «Б». — Разберитесь, Семен Николаевич… В ошибках полезно разобраться… Но кто вас заменит на эти дни? — Директор достал расписание. Все учителя старших классов были заняты. — Я думаю, Электроник, — предложил Таратар. — На всякий случай посоветуюсь с Гелем Ивановичем Громовым. Разрешите? Он набрал номер, попросил профессора к телефону. — Громов поддержал предложение, — сообщил Таратар. — Дело в том, что Электроник переживает кризис, решает очень сложную задачу. — Теперь ясно, уважаемый Семен Николаевич, почему вы просите отпуск. Что за кризис помогаете вы преодолеть Электронику? Таратар объяснил то, что он знал от Громова: Электроник ищет новые пути обработки информации, которые пока не известны ни одной в мире машине. Директор был удивлен: — Не каждый человек решит такую задачу, а тут — Электроник… Я согласен, Семен Николаевич, пусть он ведет урок. — Спасибо, Григорий Михайлович, я был уверен, что вы разрешите! Профессор Громов считает, что Электронику не повредит сейчас самостоятельность. — Мы с вами не академики и даже не профессора, Семен Николаевич, — мягко заключил директор, — поэтому знаем, что самостоятельность — вещь хорошая, а помощь и восьмому «Б» и даже Электронику нужна. Давайте только подумаем — какая… Десятое апреля. Как изучать человека — Ура! Нас признали! — радостно сказал Электроник, появляясь в астрономической обсерватории. В руках у него пачка телеграмм. Он с победным видом кладет их перед Сыроежкиным. — Из Мадраса, Мельбурна, Бюрокана. От Академии наук, — перечислял Электроник. — Все поздравляют с открытием Сверхновой. Сергей оторвался от листа, на котором писал, просмотрел телеграммы. — Спасибо, Электроник, за новость. Дело сделано. Идем дальше. — И он покосился на свою рукопись. Электроник спросил: — Зачем здесь моя фотография? На стене рядом с портретом Кеплера висел портрет Электроника. Сосредоточенное лицо. Нос, как и у Сыроежкина, немножко вздернут. Губы объясняют что-то очень важное. — Это я сделал, — признался Сергей. — В классе, когда ты мне подсказывал. Моментальный снимок. Лучший в мире подсказчик… — Я никому не подсказываю, — поправил друга Электроник. — Вспомнил! Ты меня просто дополнял на уроке. — И я вспомнил, — уточнил Электроник. — Ты старался снять незаметно, но я увидел и даже позировал. Неплохо получилось. — В самый раз, — согласился Сыроежкин. — Только ты меня не дослушал. Ты — лучший в мире подсказчик Сверхновой. И это — портрет первооткрывателя. — Первооткрыватель — ты, — со всей прямотой заявил Электроник. — Я только делал расчеты и добывал информацию. Рядом с портретами — фотографии Плеяд. О семи звездах в древности сложили легенду: будто это семь дочерей бога Атласа, бежавшие от охотника Ориона в бездонное небо и превратившиеся сначала в голубей, а потом в звезды. На второй фотографии выделяется яркая точка — Сверхновая. Но главная здесь — первая фотография, где на месте сверкающей Сверхновой маленькая неяркая точка. Звезда перед взрывом. Единственный в мировой астрономической коллекции снимок. Сыроежкин смотрит на снимок, спокойно говорит: — Теперь пусть разбираются специалисты, как произошла Вселенная. — Можно сделать предварительный вывод, что человек получит новую энергию для Космического корабля «Земля», — заявил Электроник. — Это данные Рэсси, он продолжает наблюдения. — Рэсси ничего не прозевает, — с удовольствием сказал Сыроежкин. — Твое изобретение! Электроник продолжал подытоживать победы восьмого «Б». — Корольков встречался с пианистом Туриным, разъяснил ему свой метод сочинения музыки… От Майи Светловой ни на шаг не отходят два физика… — То есть как не отходят ни на шаг? — встревожился Сыроежкин и покраснел. — Какие еще физики? — Наш учитель физики Виктор Ильич Синица и академик Крымов. Они пытаются понять, как Светлова сделала антигравитационный прибор, а она… Ты почему такой красный? Ты не заболел? — A-а, Синица. — Сыроежкин махнул рукой. — Почему «заболел»? Это приступ внезапной мысли. Он снова садится за самодельный стол, царапает пером по бумаге. Электроник читает из-за его плеча: «Дятел долбит еловую дверь небес»… «Дятел гремит в еловую дверь»… «Дятел громит еловую»… — Поиски глагола, — сказал Электроник. — Но при чем тут дятел? — Сам ты дятел! — Вскипел Сыроежкин и, взглянув на товарища, успокоился. — Понимаешь, дятел — не просто дятел, а символ. Я сочиняю одно послание… — Сергей чуть замялся, порозовел. — Для одного человека… — Я догадался, что это стихи, — сказал Электроник. — Возьми вместо дятла более современный символ. Например, Сверхновую. — Я отказываюсь от звезд, — твердо отчеканил Сыроежкин. — Сегодня Сыроежкин, завтра Сверхновая… Он высунулся по пояс в открытое окно: взглянул на голубой апрельский снег, набрал воздуха и снова забормотал про дятла. Гигантская работа поэта была очень наглядна: он высекал пером на бумаге искру неповторимого слова. Чудак Электроник! Разве пишут стихи про сверхновые, про сверхсильных или про а-коврики? Настоящие стихи складывают из самых обыкновенных слов. Вон за окном дятел стучит на старой сосне. Осторожно стучит, деловито. А в стихах он должен стучать так, чтобы человек, которому они предназначены, запомнил эти слова на всю жизнь. — В одна тысяча пятьдесят четвертом году, — раздался скрипучий голос, — в июне месяце, как свидетельствуют хроники, в небе появилась «звезда-гостья». Она светила так ярко, что ее видели даже днем. Звезда превосходила Венеру — самое заметное светило после Луны и Солнца. Потом угасла. Сыроежкин с удивлением вслушивался в знакомые интонации. Как хитро Электроник старается привлечь его внимание: «В одна тысяча пятьдесят четвертом году…» Будто говорит сам Таратар. — Ты готовишься к уроку? Репетируешь? — усмехнулся Сергей. — Завтра у тебя важный день. Первый урок учителя Электроника. Прости, а как к тебе обращаться? — озадаченно спросил он. — Ведь у тебя нет отчества… — Зови меня просто учитель, — с достоинством сказал Электроник. — Завтра я продемонстрирую новые возможности преподавания. — Слушаюсь, учитель! Сыроежкин не сомневался в успехе Электроника. И хорошо, если он расскажет о Сверхновых звездах. Как однажды на заре земной жизни вспыхнула Сверхновая в нашей Галактике. Астрономы говорят, что прошли десятки лет, пока свет от взрыва достиг планеты. Прошли еще десятки тысяч лет, и вымерли гигантские динозавры — возможно, от космического излучения. Сергей жалел уже, что никто, кроме Электроника и Рэсси, не видел, как бабахнула его Сверхновая. Наверное, после взрыва небо долго еще светилось загадочным фиолетовым сиянием. Но все знакомые спали. — Таратар не спал, — уточнил пунктуальный Электроник. — У него несколько ночей горит свет. — Мучается, бедняга, — вздохнул Сергей, — проверяет наши работы. — Я глубоко уважаю учителя математики, сказал Электроник. — Он исправляет свои ошибки. Я послал ему перечень ошибок. — Ты? — Сто двадцать страниц расчетов, — добавил Электроник. — Или он признает наши изобретения, или — нет.