— Нашли, — ответила вдова. Гек дико взглянул на неё и подскочил на кровати. — Что? Что такое нашли? — Крепкие напитки. Водку… И таверна теперь закрыта… Ложись, дитя моё. Как ты меня напугал! — Скажите мне только одно, только одно слово. Пожалуйста! Кто нашёл? Том Сойер? Вдова залилась слезами. — Тише, тише, мой милый, я уже сказала: тебе нельзя так много говорить. Ты очень, очень болен. «Так, значит, кроме водки, ничего не нашли, потому что, если бы нашли деньги, это вызвало бы страшный переполох во всём городе. Значит, сокровище исчезло на веки веков, навсегда… Но она-то о чём плачет? Странное дело! Кажется, о чём бы ей плакать?» Эти мысли смутно шевелились в уме Гека и так утомили его, что он заснул. «Ну вот он и спит, бедняжка, — говорила себе вдова. — „Том Сойер нашёл!“ Поди теперь найди Тома Сойера! Уж мало осталось таких, у кого хватает упорства и сил искать твоего Тома Сойера». Глава XXXI НАШЛИСЬ И ПОТЕРЯЛИСЬ ОПЯТЬ Вернёмся теперь к Тому и Бекки и посмотрим, что делали они на пикнике. Сперва они бродили по мрачным боковым коридорам, осматривая вместе со всеми уже знакомые им чудеса пещеры, носившие несколько вычурные названия, как например: «Гостиная», «Собор», «Дворец Аладдина» и прочее. Потом все стали играть в прятки, и Том и Бекки усердно принимали участие в этой весёлой игре, но в конце концов она немного наскучила им; они пошли вдвоём по извилистой галерее, высоко держа свечи и разбирая путаницу чисел, имён, адресов и изречений, которыми были расписаны скалистые стены (копотью свечей). Продолжая идти вперёд и болтая, они не заметили, как очутились в такой части пещеры, где на стенах уже не было надписей. Они вывели копотью свои имена под нависшим камнем и пошли дальше. Вскоре они набрели на небольшой ручеёк, который, переливаясь через выступ скалы и принося с собой известковый осадок, в течение многих столетий образовал из блестящего прочного камня кудрявую, кружевную Ниагару. Худенький Том легко протиснулся сквозь узкую расселину за водопадом и озарил её свечой, чтобы доставить удовольствие Бекки. Тут он заметил, что водопад прикрывает собою крутые ступеньки, нечто вроде естественной лестницы, заключённой в узкую щель между двумя каменными стенами. Им в тот же миг овладела честолюбивая жажда открытий. Бекки откликнулась на его призыв, и они, оставив копотью знак на камне, чтобы не сбиться с пути, отправились делать открытия. Они долго шли по извилистому коридору, забираясь всё глубже и глубже в тайники подземелья, сделали ещё одну пометку и свернули в сторону в поисках новых чудес, о которых можно было бы рассказать там, наверху. В одном месте они нашли просторную пещеру, где с потолка спускалось множество блестящих сталактитов[48] длиной и толщиной с человеческую ногу. Они обошли эту пещеру кругом, любуясь и восхищаясь её красотой. В пещеру вело много коридоров; они пошли по одному из них и вскоре увидели чудесный родник, дно которого было выложено сверкающими, как иней, кристаллами. Родник протекал в самом центре какой-то высокой пещеры; её стены подпирались рядами фантастических колонн, создавшихся благодаря слиянию больших сталактитов со сталагмитами в результате многовекового падения капель воды. Под сводами этой пещеры огромными гирляндами висели летучие мыши, по нескольку тысяч в каждой. Свет вспугнул их, они ринулись вниз — сотни и сотни летучих мышей — и с резким писком стали бешено кидаться на свечи. Том знал их повадки и хорошо понимал, какой опасностью грозят эти твари. Он схватил Бекки за руку и вбежал вместе с нею в первый попавшийся коридор. И хорошо сделал, так как одна из летучих мышей потушила крылом свечу Бекки — в ту самую минуту, как Бекки выходила из пещеры. Летучие мыши долго гнались за детьми, но беглецы поминутно сворачивали в новые и новые коридоры, попадавшиеся на пути, и таким образом наконец-то избавились от этих зловредных тварей. Вскоре Том увидел подземное озеро, туманные очертания которого исчезали вдали во мраке. Тому захотелось пойти исследовать его берега, но он решил, что лучше будет сначала присесть отдохнуть. Тут в первый раз мёртвая тишина подземелья наложила на душу детей свою влажную, липкую руку. — Ой, — сказала Бекки, — я и не заметила… Ведь, кажется, уже очень давно не слышно ничьих голосов? — Ещё бы, Бекки! Подумай сама — мы глубоко под ними; я даже не знаю, куда мы зашли, — к северу, к югу или к востоку. Здесь мы и не можем их слышать. Бекки встревожилась: — А давно мы уже тут, внизу, Том? Лучше бы нам вернуться. — Да, пожалуй, это будет лучше всего. Пожалуй… — А ты можешь найти дорогу, Том? Здесь такие кривые ходы, у меня: всё в голове перепуталось. — По-моему, я мог бы найти, не будь этих летучих мышей. Задуют они наши свечи, — ну, что мы тогда станем делать! Давай поищем другую дорогу, чтобы не проходить мимо них. — Хорошо, но только бы нам не заблудиться. Это был бы такой ужас! И девочка вздрогнула при одной мысли о грозной опасности. Они свернули в какой-то коридор и долго шли молча, вглядываясь в каждый переход, не покажется ли он знакомым; но нет, это были неизвестные места. Каждый раз, когда Том исследовал новый ход, Бекки наблюдала за выражением его лица, надеясь уловить какой-нибудь утешительный признак, и каждый раз Том беззаботно твердил ей: — Это ещё не тот, но ты не беспокойся, пожалуйста, в своё время найдём и его. Однако с каждой новой неудачей он всё больше падал духом и вскоре начал сворачивать направо и налево наобум, как попало, в отчаянной надежде найти наконец ту дорогу, которая была им нужна. Он по-прежнему говорил: «Всё отлично», но на сердце у него была такая свинцовая тяжесть, что голос его утратил былую беспечность, как будто он говорил не «всё отлично», а «всё пропало». Бекки в смертельном страхе прижималась к нему, всеми силами стараясь удержать слёзы, но они текли и текли. Наконец она сказала: — Том, ничего, что летучие мыши, — вернёмся той же самой дорогой. А так мы всё больше и больше запутываемся. Том остановился. — Прислушайся! — сказал он. Глубокая тишина. Такая глубокая, что они слышали своё дыхание. Том крикнул. Голос его долго отдавался под пустыми сводами и замер вдали слабым звуком, похожим на чей-то насмешливый хохот. — Ой, Том, не надо, это так страшно! — сказала Бекки. — Страшно-то страшно, но всё же лучше кричать, Бекки: быть может, они услышат нас. И он крикнул ещё раз. В этом «быть может» было ещё больше леденящего ужаса, чем в том дьявольском хохоте: тут слышалось признание, что уже не осталось надежды. Дети стояли тихо и вслушивались, но никто не откликнулся. Том повернул назад и ускорил шаги. Но какая-то нерешительность во всех его движениях и взглядах выдала Бекки другую страшную истину: он не мог найти дорогу и назад, к той пещере, где были летучие мыши. — О, Том, почему ты не делал пометок? — Бекки, я такой идиот! Мне и в голову не приходило, что нам придётся возвращаться тем путём. Я не могу найти дорогу. У меня всё спуталось… — Том, Том, мы пропали! Пропали! Нам никогда, никогда не выбраться из этого ужасного места! О, зачем мы ушли от других! Она упала на землю и так бурно зарыдала, что Том пришёл в отчаяние: ему казалось, что она сейчас умрёт или сойдёт с ума. Он сел рядом с ней и обнял её. Она спрятала лицо у него на груди и прижалась к нему, изливая весь свой ужас, все свои запоздалые сожаления, а далёкое эхо превращало её рыдания в язвительный хохот. Том умолял её собраться с духом, не терять надежды, но она говорила, что это ей не под силу. Тогда он стал упрекать и бранить себя за то, что принёс ей такое несчастье, и это подействовало лучше всего. Она сказала, что попытается взять себя в руки, встанет и пойдёт за ним, куда бы он ни повёл её, только пусть он не говорит таких слов, потому что она и сама виновата ничуть не меньше его. И они пошли наудачу, бесцельно… просто затем, чтобы идти, не сидеть на месте, — ведь больше они ничего не могли сделать. Вскоре надежда как будто опять воскресла в их сердцах — не потому, что для этого была какая-нибудь причина, а потому, что таково уж свойство надежды: она возрождается снова и снова, пока человек ещё молод и не привык терпеть неудачи. Немного погодя Том взял у Бекки свечу и задул её. Такая бережливость означала очень многое: слова были не нужны. Бекки поняла, что это значит, и опять упала духом. Она знала, что у Тома есть целая свеча и ещё три или четыре огарка в кармане, — и всё же он счёл нужным экономить. Мало-помалу усталость начала предъявлять свои права; дети пытались не обращать на неё внимания, потому что им делалось страшно при мысли, что они будут сидеть тут, — когда каждая минута так дорога; двигаясь в каком бы то ни было направлении, хоть наобум, они всё же шли куда-то, и, может быть, к выходу, но сесть — это значило обречь себя на смерть и ускорить её приближение. Наконец утомлённые ноги Бекки отказались служить. Она села. Том примостился рядом, и они стали говорить о доме, об оставленных друзьях, об удобных постелях и, главное, о солнечном свете. Бекки плакала. Том старался придумать что-нибудь такое, чтобы успокоить её, но все его успокоительные речи уже потеряли силу, оттого что он столько раз повторял их, и зазвучали жестокой насмешкой. Бекки до того изнемогла, что в конце концов стала дремать и заснула. Том был рад. Он сидел, вглядывался в её осунувшееся лицо и видел как мало-помалу под влиянием приятных снов оно приняло обычное спокойное выражение, на губах у неё заиграла улыбка, да так и осталась надолго. Безмятежность её лица немного успокоила Тома, и боль его мало-помалу утихла. Мысли его ушли в прошлое и стали блуждать среди дремотных воспоминаний. Он так погрузился в эти воспоминания, что и не заметил, как Бекки проснулась и тихонько засмеялась. Но смех тотчас же замер у неё на губах, и за ним последовал стон. — О, как я могла уснуть! Я хотела бы никогда, никогда не просыпаться!.. Нет-нет, Том, я сказала неправду! Не смотри на меня так! Этого я больше никогда не скажу! — Я рад, что ты поспала, Бекки: теперь ты отдохнула, и мы найдём дорогу, вот увидишь! — Попробуем, Том, но я видела во сне такую прекрасную страну! Мне кажется, мы скоро там будем. — Может, будем, а может, нет. Ну, Бекки, гляди веселее! Пойдём-ка и поищем опять. Они встали и пошли рука об руку, но уже без всякой надежды. Они пытались сообразить, сколько времени находятся в пещере: им казалось — несколько дней, а быть может, недель, между тем этого, очевидно, не могло быть, так как свечи у них ещё не сгорели. Так прошло много времени, а сколько — они и сами не знали. Том сказал, что надо идти тихо-тихо и прислушиваться, не каплет ли где вода, — нужно найти источник. Вскоре они в самом деле нашли ручеёк, и Том заявил, что пора сделать новый привал. Хотя оба они смертельно устали, Бекки сказала, что она могла бы пройти ещё немножечко. К её удивлению, Том отказался, — нельзя было понять почему. Они сели. Том взял кусочек глины и прилепил свечу к стене. На них снова нахлынули невесёлые мысли, и некоторое время они не произносили ни слова. Бекки первая нарушила молчание: — Том, я ужасно хочу есть. Том вытащил что-то из кармана. — Помнишь? — спросил он. Бекки слабо улыбнулась: — Это наш свадебный пирог, Том. — Да… Я хотел бы, чтобы он был величиной с бочонок, потому что больше у нас ничего нет. — Я спрятала его на пикнике, хотела положить под подушку, чтобы мы увидели друг друга во сне… Так всегда поступают большие[49]. Но это будет наш последний… Бекки не договорила. Том разделил пирог на две части. Бекки съела свою долю с аппетитом, а Том едва дотронулся до своей. Холодной воды было вдоволь — нашлось, чем закончить пир. Немного погодя Бекки предложила идти дальше. Том ничего не ответил и, помолчав, сказал: — Бекки, можешь ты спокойно выслушать, что я тебе скажу? Бекки побледнела, она сказала, что, кажется, может. — Так вот что, Бекки: нам надо остаться здесь, где есть вода для питья… Это наш последний огарок. Бекки дала волю слезам. Том утешал её как мог, но напрасно. Наконец она сказала: — Том! — Что, Бекки? — Они хватятся нас и пойдут искать! — Ещё бы! Разумеется, пойдут. — Может быть, они уже теперь ищут нас, Том?