— Как красива наша Надюша! И она действительно была хороша, ибо ее лицо расцвело под теплыми лучами любви, нежности и материнской ласки! — Кто же вы, такая добрая? — спросила Надюша, которая теперь чувствовала себя счастливой, женщину, заронившую в ее душу семя любви и надежды. — Я — мать обездоленных! — О, мама! — прошептала Надежда, которая до сих пор ни к кому не могла обратиться с этим святым словом. Она протянула к ней руки, сладко затрепетала от счастья и прижалась к теплой груди матери детей, оставшихся без матери. Сова и ласточка Стоял у дороги красивый крестьянский дом. Крыльцо его украшали горшки с геранью, а под стрехой крыши свили гнездо ласточки. Вокруг резвились дети. Радость всегда царила в этом доме: дети пели песни, ласточки весело щебетали, когда появлялась их мать с мошками в клюве, чтобы покормить их. Большой кот с черной блестящей шерстью лежал на завалинке и грелся на солнце. Изредка он приоткрывал глаз и, жмурясь, поглядывал на порхающих птичек. «Уж расправлюсь я с вами», — ворчал он на своем кошачьем языке. Его раздражало то, что ласточки, резвясь, иногда пролетали перед самым его носом. Он вскакивал, пытаясь поймать их, но так и оставался, не солоно хлебавши, с протянутой лапой и недовольно мяукал. Перед крестьянским домом сидит мудрая сова и весь день философствует. Мрачные у нее мысли. Думает она о всем том, что видит на свете своими светящимися во мраке ночи глазами. О всем том, что знает о людях и вещах. И вот ночью заметила она, как соседский кот, будто настоящий душегуб, влез на крышу дома, подобрался к стрехе и, прыгнув на гнездо ласточек, разрушил его и схватил ласточку, защищавшую своих птенцов. Птичка билась в его пасти, а он удрал, оставив за собой пятерых несчастных сироток, которые с грехом пополам выпорхнули из разрушенного гнезда и, охваченные ужасом, не знали, куда им деваться. Их крылышки еще недостаточно окрепли для полета. Четверо птенцов кое-как все же улетели. Пятый остался среди развалин гнезда и пищал, что было силы. Он был самым слабеньким. Его ни разу не забирала ласточка из гнезда и не учила испытать свои крылышки, летая вокруг дома, как других. Еще и перышки его не выросли, и мать особо о нем заботилась, потому что он был самым тщедушным. Теперь напрасно он звал ее, жалобно пища. Никогда уж не вернется она к нему!.. Сову возмутило преступление кота, и ее сердце разрывалось от жалобного плача птенчика. Она была, конечно, угрюмой птицей, но душа у нее была добрая, и, не раздумывая, она решила усыновить осиротевшего птенца. В сумерках она вылетела из своего гнезда, осторожно взяла в клюв несчастного птенчика, водрузила его к себе на спину и перенесла в свое жилище. Птенец дрожал, как осиновый лист, от страха и от ночной стужи. Сова приютила его под крылом, он согрелся и уснул. Тогда она опять вылетела из гнезда и стала искать мошек, чтобы накормить сиротку, когда он проснется. Так и стала расти покинутая ласточка у совы. Старая птица, которая была сильна в философии, научила птенца с опаской относиться ко всем существам, ибо они могли погубить его. При свете солнца птенцу не полагалось вылетать из гнезда, потому что солнце могло ослепить его. Сова объяснила ему, что вещи по-настоящему красивы только ночью, когда они могут летать вместе и она освещает своими глазами окружающий мир. Маленькая ласточка была во всем несведущей, боязливой и послушной и на все смотрела только глазами своей приемной матери, которые ночью светились, как два маленьких маяка. Днем, когда сова спала, ласточка едва смела глядеть приоткрытыми глазами на голубой простор, по которому стрелой пролетали птицы и порхали бабочки. Какими прекрасными казались ей эти существа! Но последовать их примеру она не решилась бы. Это, наверно, были те злые твари, о которых ей рассказывала старая сова. И все же с каждым днем ласточку все больше мучило любопытство, и ее крылышки расправлялись, стремясь к голубой дали, а щебетание птиц казалось ей дивной музыкой по сравнению с монотонным и назидательным голосом философствующей совы, которая поведывала ей только грустные вещи. Опасность влекла ласточку. Может быть, лучи солнца и слепят, но как они прекрасны! В один прекрасный день ласточка со своего наблюдательного пункта увидела в лазури неба стайку птичек. Они резвились на светлом просторе, то взлетая вверх, то опускаясь и щебеча, как бы перекликаясь друг с другом. Почему это так забилось сердечко ласточки? Почему? Почему, влекомая непреодолимой силой, она с трепетом вылетает из чердака дома? Почему ей так понятны звонкие призывы этих птичек? Почему весело машут ее крылышки, не сдерживаемые больше ни страхом, ни незнанием? Потому что там, вверху, высоко над ней летают ласточки — ее сестры. Она слышит призыв своей семьи, своих предков!.. Стрелой поднимается ласточка в безграничный простор, навстречу лучу солнца, и все же яркий свет не ослепляет ее искрящиеся радостью глаза. Весело щебеча, перекликается и она с сестрами, отвечает на их зов… Когда сова проснулась, она увидела, что осталась в одиночестве в своем опустевшем доме. Но искать ласточку она не стала. Она хорошо знала, что наступает час, когда любое существо хочет увидеть мир своими глазами и приобрести личный опыт в жизни, в то время как старики остаются в тени, при мерцании воспоминаний! Смерть кукол В лавке продавались куклы. На полке стояли рядом тихонько фарфоровая кукла и деревянный солдатик. Каждый стоял в своей картонной коробке, с раскрытыми стеклянными глазами. Казалось, что они видят далеко, далеко. Может быть, своим игрушечным умом они думали о том, что хорошо было бы выйти из лавки через стеклянную дверь, в которую входят дети чтобы выбрать себе игрушку. Фарфоровой кукле не хотелось бы, чтобы ее купили и забрали из магазина. Она привыкла стоять около деревянного солдатика, одетого в нарядный мундир и гордо носящего свои медали на груди. Хотелось бы ей, чтобы добрая фея вдохнула в нее душу, чтобы она могла выйти из своей коробки, двигаться, разговаривать с ребятами, которые входят в лавку. Ночь. Хозяин лавки давно ушел домой. Игрушки расставлены в порядке на полках. Слышится шорох. Чертик, который стоял в углу, сдвинулся со своего места и притрагивается волшебной палочкой к фарфоровой кукле и деревянному солдатику. Фарфоровая кукла выпрыгивает из коробки и расправляет свое платьице с воланчиком: оно слегка помялось. Деревянный солдатик тоже выпрыгивает, кувыркается, потом смирно останавливается перед куклой и отдает ей честь. — Ну, теперь пойте и веселитесь, — говорит чертик. — На заре мы снова станем безжизненными. Кукла и солдатик не знают, с чего начать развлечение. Они тормошат все коробки, роются в них и открывают в каждой чудесные вещи. Солдатик стоит, как зачарованный, перед игрушечным военным поездом, заполненным оловянными солдатиками. Кукла остановилась в восхищении перед красивыми платьицами и по очереди примеряет каждое из них, вскрикивая от радости. Потом они переходят к другими игрушкам, о существовании которых они до сих пор и не знали. Тем временем в лавку прошмыгивает мышонок. К великому своему удивлению, он слышит в углу необычный шум и пугливо озирается. В недоумении смотрит он на фарфоровую куклу и деревянного солдатика, которых раньше он довольно часто видел в коробках. Теперь они расхаживают по лавке и весело болтают о своем приключении. Вот они подходят к небольшой коробке, назначение которой им неизвестно. Они смотрят на нее, не догадываются, для чего она служит, и переходят к другим игрушкам. Мышонок не знает, каким образом ожили куклы. Но он решил, в свою очередь, сделать им сюрприз. Он потихоньку залезает в таинственную коробку, где лежит органчик, и начинает вертеть ручку лапкой. Куклы слышат вдруг приятную музыку. Органчик играет мазурку, потом польку, вальс, сырбу и разные другие мелодии. Солдатик приосанивается и вежливо приглашает куклу на танец. Ах, с каким удовольствием они танцуют! Тем временем мышонок без устали вертит ручку органчика, смотрит своими блестящими глазками и смеется. Никогда еще не видал он так лихо пляшущих кукол. Но какая жалость! Они забыли предупреждение чертика: с первыми лучами солнца все должны вернуться в свои коробки. Прокукарекал петух. Луч солнца проникает через окно, и в тот же миг куклы падают замертво наземь. У фарфоровой куклы разбивается головка, а у солдатика отбивается нос. Испуганный мышонок выскакивает из коробки с органчиком и пускается наутек. Когда в лавку входит хозяин, он останавливается в изумлении. Все игрушки валяются в беспорядке, некоторые из них разбиты, испорчены. Видно, думает он, в лавку забрались воры и переворошили все в поисках денег. Только мышонок смог бы рассказать ему почти всю правду. Он оказался невольным виновником гибели кукол. Но ведь он не знал, что им было наказано вернуться в свои коробки до наступления утра. Как я стал «асом» Мне было двенадцать лет. Я закончил начальную школу в своем селе, и мой отец посылал меня в поле стеречь скот. Если я не торопился выйти со двора с двумя волами и коровами, он напоминал мне, что я опаздываю, и прикрикивал на меня. Со своей здорово потрепанной хрестоматией, которую я знал наизусть, но все еще перечитывал, я неохотно брел, едва передвигая ноги. Я шел к опушке леса, где было немного тени, садился на траву и принимался листать книгу. Но после первых же слов я продолжал наизусть рассказ или стихотворение, потому что давно уже эта книга была моим единственным другом. Добрым голосом она нашептывала мне, что я должен вооружиться терпением и твердо надеяться на завтрашний день, который принесет мне исполнение моих желаний. Я разговаривал с книгой, как с приятелем: — Неужели для того я научился читать, писать и считать и многим другим вещам, чтобы пасти скот с дурачком Някшу. А что будет, когда я вырасту? Буду ссориться с другими за клочок земли, унаследованный от моего отца? Ну, не так уж я глуп! Найду я себе другое дело на белом свете! Нередко над полями и над нашим селом пролетали, громко гудя, самолеты. Я с восхищением смотрел на них и думал о том, как хорошо живется летчикам, которые проносятся высоко над землей, могут взлетать все выше или опускаться ниже, когда им вздумается, могут пробиваться сквозь тучи, вступать в поединок с ветром. Заслышав гул самолета, мне казалось, что это самая прекрасная в мире музыка. Когда высоко надо мною пролетал самолет, я протягивал вверх руки и подпрыгивал, моля летчика взять меня с собой в бездонную лазурь. Но самолеты летели мимо, я падал камнем на землю около своих коров, которые смотрели на меня ленивыми и недоумевающими глазами, удивляясь моим бессмысленным движениям. Я чувствовал, что жизнь, которую я вел, окончательно надоела мне, мне казалось, что я становлюсь изо дня в день все глупее, и я решил отправиться в город, где был аэропорт. Хотелось увидеть вблизи чудесные машины, о которых я не переставал мечтать, и даже попытаться как-нибудь к ним пристроиться. Я оставил скот на лугу и пустился бегом по дороге. В городе я уже бывал и хорошо знал места, через которые вел мой путь. Около полудня я добрался до аэропорта. Рубашка на мне намокла потому что меня застиг в дороге дождь, ноги были забрызганы грязью по колено. Я стоял, разинув рот, и смотрел на самолеты, выстроенные в строгом порядке на земле. Приблизиться к чудесным машинам, которые казались мне самой прекрасной вещью на свете, я не смел. Я грезил наяву, видел себя в одной из этих волшебных машин, управлял ею в своих мечтах. Когда я подумал об этом, меня охватила такая радость, что я начал прыгать и хлопать в ладоши. Часовой, прогуливавшийся перед самолетами и давно уже зорко поглядывавший на мальчика, верящегося вокруг воздушных кораблей, приблизился ко мне и сказал: — Ты с чего это хлопаешь в ладоши и прыгаешь, как мартышка? Ну-ка, марш отсюда! — Да я ничего худого не делаю, дяденька. Вы уж разрешите мне поглядеть на самолеты. Очень они мне нравятся, и хотелось бы и мне полетать на них. — Что правда, то правда. Летать дело хорошее. Но сколько нужно учиться и сколько требуется мужества, чтобы стать летчиком! — Я хочу стать летчиком!.. — Чепуху ты мелешь, мальчуган! Ты подумал о том, что говоришь? — А не знаете ли, дяденька, не требуется здесь мальчик для разных там услуг? — Вот уж не знаю! Вот идет господин лейтенант, его и спроси. Лейтенант приблизился к нам, удивляясь, что часовой вступит в разговор с ребенком. Я был весь забрызган грязью, вид у меня был неказистый, но все же я стал смирно перед лейтенантом и, подняв руку к виску, отдал ему честь, как положено. — Тебе чего, паренек? — спросил офицер. — Я хочу стать летчиком, — ответил я. — Вот те и на! Захотелось тебе, сел и полетел, так, что ли?