— Ладно, я наверно, не вовремя. — Почему? Ну как Ваше настроение? — спросила она у Римадзе. — Давайте пойдём на речку, и Вас буду звать просто Спартак, а Вы меня — Аней. Идёт? Они вышли из дома. Спартак молчал. Ему казалось, что мелодия до сих пор звучит у него в ушах. Ему было печально. Вот и всё. Через два дня он уезжает домой. Надо бы радоваться. Но он так привык к этому городу. О летнее северное утро!!! И кто сказал, что если Север — то обязательно холодно? Анжелика любила утро — летнее северное утро, когда на чистом насыщенно голубом небосводе ярко светит солнце. Когда нет ни облачка. Утренняя прохлада приятно бодрит. День обещает быть жарким. Но пока... Анжелика была в лёгком летнем полупразрачном платье жёлтого цвета. От плеча ниспадали два больших крыла, которые скрывали руки от посторонних глаз. На ногах — сандалии. Сейчас она была похожа на самую обыкновенную девочку, которая о чём-то весело неугомонно болтала и смеялась. Но её глаза... Они плакали. Да, да, эти раскосые лисьи глаза плакали. В лесу приятно пахло мокрой парной землёй. Анжелика втянула в себя этот запах. Она приподнялась на цыпочки, растопырив руки в стороны. Казалось, что она хочет вобрать в себя весь этот воздух с его запахами и звуками. Лёгкий ветерок играл выбившимися из причёски волосами. Она сняла сандалии, и влажный песок облепил её ступни. Взмахнув руками, как птица крыльями, она побежала к реке. — Я балдею!!!! А Вы? — она закричала Римадзе, зачерпнув в ладошку воду, направила её на Спартака Палладовича. Мимо шли какие-то люди. Они обернулись. Римадзе подошёл к ней: — Анжелика, не кричи. Не удобно... — Неудобно спать на потолке, одеяло будет падать... — она засмеялась звонко, и хрустальные брызги воды от её ладошек поднялись в воздух. И вот уже её фигура замелькала среди берёз. — Дитё, она ещё ребёнок: чудный и наивный ребёнок. И за что ей такая судьба: слишком сложная для такой юной... — Римадзе грустно посмотрел ей вслед. Его кавказская кровь: «Как можно не любить женщин?» давала о себе знать. Он влюбился как первоклассник в эту чистую девочку чистой возвышенной любовью. Он никогда не думал, что можно влюбиться вот так вот, платонически. Ему казалось, что её надо любить, как любят богинь: поклоняясь и не смея прикоснуться. В этом жёлтом платье она казалась маленьким эльфом, сошедшим откуда-то с неба. И этот эльф едва касался земли. Солнечный свет отражался от шёлковой материи, создавая вокруг неё золотистый ореол. И было что-то торжественно печальное в этом потоке радостного света. И вдруг откуда-то сверху раздалось: — Я люблю тебя... Я тебя люблю... жизнь!!! — Римадзе поднял голову и увидел, что Анжела стояла на подвесном мосту. Казалось, что она от счастья потеряла голову. Она стала кружиться на мосту, напевая сама себе. А потом стремглав сбежала вниз, к реке, продолжая петь. И когда она подбежала... Римадзе показалось, что в глазах стояли слёзы. Впрочем, это только показалось. Он никогда ещё не видел Анжелику такой, по-детски непосредственной. — Аня, милая, добрая девочка, я люблю тебя... Не надо, не плачь... — Нет, нет, нет!!! — вдруг зашептала она она: — Слушайте: Не жалею, не зову, не плачу, Всё пройдёт, как с белых яблонь дым. Увяданья золотом охваченный, Я не буду больше молодым. И в этот миг сильные руки Римадзе схватили её. Он начал её кружить. Перед глазами бежало солнце, облака, голубое небо. Облетал цвет с черёмухи. Воздух опьянял. Даль манила и звала. А душа хотела вечность. Вечности... одного мига. Наконец он поставил её на место. Анжелика, театрально жестикулируя, прочитала: Ты прав, И мы за всё заплатим, Любой цене не удивлюсь. Хватили счастья- Горя хватим, Я знаю всё и не боюсь, Не каюсь, Было бы нелепо...[1] Спартак, а почему за миг счастья мы платим дни, недели, а иногда и годы несчастья? — Анжелика, это не так... — но она не дала ему говорить. — Нет, это так. А почему не бывает наоборот? Знаете, я поняла, что такое счастье. Счастье — это когда хочется во весь голос крикнуть: «Я люблю тебя, жизнь!» Я хочу умереть именно в такой миг. — Не надо о смерти, милая девочка, не надо... — Знаете, иногда я себя жалею: милая, бедная Анечка. За всё это тебе всё одной. Мне одной слишком много. Я могу поделиться. Только делиться не с кем, никто не хочет взять половину того, что предназначено мне. Разве нельзя быть такой, как все? Почему я не как все? Они шли по молодой траве и говорили о вечном и о наболевшем. — Я тебя встречу в Москве. Ты уже взяла билеты? — Римадзе сорвал травинку. — Да, билеты на руках. Вы не волнуйтесь, меня встретят. К стати, Вы в курсе, что Роман и Артур летят с Вами в одном самолёте. — А Оксана? — Сдалась Вам всем Оксана. Нет, она остаётся. — Когда ты выезжаешь? — Тогда же, когда и принцесса. — Анжелика задрала голову, подставив солнцу и без того конопатое лицо. — В одном поезде с принцессой? — А Вы думаете, для них отдельный паровоз подают? Насколько мне известно, они зафрахтовали несколько вагонов в начале состава. — Интересно, а почему они не летят самолётом. Ведь это намного удобнее. — Удобнее? Кому? Спросите у них. — сказала Анжелика и, как бы желая сменить тему, произнесла: — Ладно, детство закончилось, и игры наскучили... — Игры... Ты представляешь, какая интересная жизнь у тебя будет впереди? — А чем была хуже та, что остаётся позади? Знаете, Спартак Палладович, мне жаль оставлять этот город. Я люблю Узбекистан, я с удовольствием туда езжу, а вот отсюда мне не хочется уезжать. Я бы здесь осталась жить. Но, к сожалению, не всегда выходит так, как мы хотим... — Ты же в Москву на учёбу. Отучишься и вернёшься... — А сами-то в это верите? И что я здесь буду делать со своими знаниями и языками? Я выросла, границы города стали мне малы, к сожалению. А может и к счастью, ведь никто не знает, что ждёт за поворотом... — Ты чувствуешь свою исключительность? — Может это не скромно, но это так. А ещё я очень слабая, обыкновенная плакса. Вот скажите, ради чего я расчувствовалась? Что школу закончила? Вечером карнавал. Потом... Потом будет завтра. Я не хочу, чтобы наступило завтра. — Почему? — Потому что завтра не будет таким счастливы, как сегодня. Синий май, заревая теплынь, Не прозвякнет кольцо у калитки. Липким запахом веет полынь, Спит черёмуха в белой накидке. Впрочем, уже июнь, даже его конец. Давайте, послушаем тишину. Они возвращались. В воздухе к ним прилипала тишина с перемешанным запахом черёмухи, дождя, реки, земли. Чирикали воробьи и шуршал песок под ногами. Странной была эта тишина. И вообще, что такое тишина? Ведь чистый белый цвет — это смесь красок, это спектр. Так и абсолютная тишина: это смесь звуков, но не навязчивых, а гармоничных, естественных. И в этой тишине, казалось, всё шептало: «Жизнь, как я люблю тебя! Миг, как ты вечен!» Но вот послышался шум машин. Они выходили на дорогу. — Рёв мотора, плач колёс, Но мы обойдёмся без слёз. Две фары погасли в темноте, И мы, увы, уже не те... — Кто это? — спросил Римадзе. — Никто, просто на ум пришло. Спартак, давайте в этот миг пожелаем друг другу то, чего действительно хотим. — Давай. Я тебе желаю не грустить: Пусть счастье спутником твоим останется на век, А рядом всюду и всегда — любимый человек. — Да уж, пожелали, нечего сказать. А я Вам желаю помнить об этом утре, как о чистом и добром исповеднике души. И пусть ваша дочь будет капельку похожа не меня, но не более... [1] Тамара Шульга, БАМовская поэтесса