Прощаюсь с девочками и по пути задерживаюсь на большом катке, чтобы досконально осмотреть лёд. Искусственный, как практически везде, но не синтетический. Не так просто поддерживать температуру при такой квадратуре, но, вероятно, Воропаева заботится о статусе своего учреждения. Выхожу на улицу удовлетворённая результатами встречи. Напрягает лишь рассказ Эли и Светы, которые поделились со мной некоторыми аспектами жизни школы. А вот с целью запугать или предупредить, я узнаю позже. Спешу к воротам, где возле машины прохаживается Гриша, подгребая ногой снег и выдыхая облачка пара. Замедляюсь, чтобы иметь возможность полюбоваться мужчиной, мечтая, чтобы когда-нибудь он ждал меня не по приказу, отданному Парето, а исключительно по собственному. Но Гриша, завидев меня, тут же запрыгивает в машину, а по выражению лица понимаю, что он заждался и его терпение на исходе. Поэтому, чтобы не заставлять ждать, занимаю привычное место и произношу: – На квартиру к отцу. Глава 5 – Здесь уютно. Осматриваю квартиру отца, в которой никогда не была, но знаю, что когда-то она выгорела полностью, став пепелищем. Большая спальня, гостиная, кухня и ещё две комнаты, скупо заставленные мебелью, словно фантазии дизайнера на них не хватило. – Если учесть тот факт, что здесь было, да – уютно. Гриша входит следом, заносит чемоданы, остановившись посреди комнаты и словно не решаясь двинуться дальше. Заглядываю в каждый уголок, удивляясь чистоте, хотя мне известно, что данная жилплощадь никогда не сдавалась в аренду. Пятнадцать лет пустоты, и сейчас именно здесь я начну новую жизнь. А какой она будет, зависит от множества факторов, один из которых нервно переминается с ноги на ногу, желая побыстрее от меня избавиться. – Мама говорила, что здесь был пожар. – Не пожар – взрыв, – уточняет Гриша, подходя к окну и выглядывая во двор. – Стену к соседям практически снесло, поэтому пришлось восстанавливать и их квартиру. Не знаю, почему твой отец не продал её, но мне пришлось потрудиться, чтобы привести это, – окидывает взглядом комнату, – в человеческий вид. – Тебе? – Именно. Несколько месяцев после приезда Парето в Турцию, я пробыл с вами, а затем вернулся в Россию, заменив Островского на его должности. Параллельно восстанавливал эту квартиру, выплатил соседям компенсацию за ущерб, обставил её по своему вкусу. – Неплохой у тебя вкус. Мне нравится, – падаю на широкий кремовый диван, проваливаясь в его мягкость и чувствуя усталость после тревожной встречи в школе. – Нанял клининговую службу. Они здесь были вчера. Перед твоим приездом. – Я могла всё сделать сама. Мне нетрудно. – Зачем? – Гриша по-прежнему спиной ко мне, руки глубоко в карманах, а взгляд устремлён в окно. Он готов рассматривать даже кучу мусора, только не меня. – Можно заказать услугу и всё сделают за тебя. Только посуды здесь немного, не подумал. – Я куплю, – поднимаюсь и иду на кухню, чтобы обнаружить то немногое, что может пригодиться в готовке. Мгновенно возникает желание мчаться в торговый центр, чтобы дополнить свой быт необходимыми вещами. Впервые я предоставлена сама себе, не отвечая за Аню и Костю, не отчитываясь отцу и не живя по установленному графику. Свобода, и она настолько долгожданная и сладкая, что я готова пользоваться ею по максимуму, совершая самые безрассудные и неординарные поступки, на которые только способна. Но ничего в голову не приходит. Не сейчас, когда за спиной вырастает Гриша, и мне приходится обернуться, чтобы встретиться с тёмным взглядом, который излучает тепло, так необходимое мне. – Это тебе. Протягиваю ладонь, и на неё опускается небольшая брошь в виде девушки-фигуристки, украшенная белыми и бирюзовыми камешками, переливающимися на солнце и создающие эффект движения пышной юбочки. Тонкая работа вызывает восхищение, и я поглаживаю подушечками фигурку, радуясь, словно ребёнок. – Очень красиво, – шепчу, не отрываясь от блеска брошки. – Я купил её давно. Для тебя. Хотел подарить на твой пятнадцатый день рождения. Но ты оборвала контакты, и доступа к тебе я больше не имел. Присылать не стал, ты бы не приняла. – Но ты её сохранил? – Надеялся когда-нибудь вручить. Отрываю взгляд от брошки, сталкиваясь с Гришиным. В нём плещется нежность, обволакивающая и перехватывающая дыхание. Он близко настолько, что я замечаю морщинки в уголках глаз и едва заметную родинку на щеке; горбинку на носу, появившуюся вследствие перелома; небольшой шрам на губе, который когда-то был глубоким; складку на лбу, образовавшуюся оттого, что мужчина часто хмурится и ямочку на подбородке, к которой нестерпимо хочется прикоснуться и провести пальцем. Я почти забыла его лицо, долгие пять лет отказывая себе даже в просмотре фотографий, стирая из памяти его образ, который, кажется, ещё больше вживлялся в меня, став неотъемлемой частью. И сейчас, всматриваясь в тёмное марево – плыву, раздавленная тем потоком чувств, который обрушивается в самый неподходящий момент, когда мы непозволительно близко друг к другу. Внутри всё трепещет в ожидании действий, – его или моих – неважно. Я будто зависла над пропастью, решаясь на самый отчаянный шаг, который представляла сотни раз в разных вариациях, и неожиданно для самой себя, оставив за спиной страховку и позабыв о риске для жизни, привстаю на цыпочки и прикасаюсь к губам Гриши, оставляя неумелый поцелуй. – Тася, какого хрена?! – отшатывается, словно мои губы смазаны ядом, действие которого приведёт к неминуемой смерти. – Что ты делаешь, твою мать?! – срывается на крик, вытирает тыльной стороной ладони губы, избавляясь от моего прикосновения, будто это настолько омерзительно, что и я сама омерзительна и заразна. – Я… – голос предательски дрожит, и я не могу произнести ни единого слова. Едва дышу, глотая кислород и с трудом выпуская его из себя. Брови мужчины сходятся на переносице, пока он ждёт от меня ответа, который озвучивать не имеет смысла, потому что он всё понял и, кажется, ещё вчера, когда мы впервые встретились после многолетнего расставания. – Прости меня… Прости… Я не… Подумала, что… Проигрывая в битве взглядов, срываюсь с места и бегу в ванную, чтобы, оказавшись внутри, закрыться на замок. Заткнув рот ладонью, мычу, проклиная себя за необдуманный шаг. Ему это было не нужно. Гриша смотрел так, словно я не Тася, которую он знает бесконечно долго, будто я непонятное существо, которое вдруг посмело к нему приблизиться. Идиотка. Глупая маленькая идиотка, которая нафантазировала невесть что, полагая, что мужчина, небезразличный и прочно засевший в мыслях, ответит взаимностью. Никогда он не снизойдёт до той, что для него просто дочка Парето, ставшая временной проблемой. Грохот закрывающейся входной двери расползается вибрацией под ногами, и я понимаю, что Гриша ушёл, оставив меня с глупым поступком наедине. Сползаю по кафельной стене, сжимаясь в комок и превращаясь в невидимую точку во вселенной. Знаю, что я в квартире одна, но выйти не решаюсь, снедаемая стыдом и отчаянием. Просидев бесконечно долго в своём убежище, всё же нахожу силы подняться и ополоснуть водой заплаканное лицо. Выхожу, всё ещё опасаясь возвращения Гриши, его криков и укоризненного взгляда, распарывающего надвое. Но здесь лишь я и тишина, успокаивающая своим молчанием. Встретиться с ним спустя пять лет и уничтожить до основания одним касанием тлеющий уголёк надежды. Опустившись на стул, закрываю глаза, прокручивая момент своего фиаско, и вновь ругаю себя последними словами за невозможность сдержаться. Брошь, оставленная на столе, привлекает внимание, и я кручу фигурку в руках, не испытывая первоначальной эйфории. Теперь она вещественное напоминание безразличия того, кто заполнил моё сердце, а затем дал понять, что оно ему и даром не нужно. Где-то вибрирует телефон, но я не могу заставить себя подняться, опасаясь, что звонит Гриша. Хотя кого я обманываю. Я последняя, кого этот мужчина пожелает видеть в своей машине и жизни. Теперь уж точно. Всё же плетусь в гостиную, долго роюсь в сумке, наконец найдя телефон. Принимаю вызов от мамы, позвонить которой я забыла, увлечённая собеседованием и Гришей. – Привет, мам. – Тась, ну кто так делает? Я уже извелась в ожидании твоего звонка и новостей. Что там? Как? – Всё хорошо, – стараюсь, чтобы голос звучал ровно, не выдав подавленности. – Была на встрече, меня приняли, завтра выхожу. Буду работать с малышами. Комплекс большой, современный. Познакомилась с девочками-тренерами, немного пообщались, но подробности уже в процессе. – Замечательно! – мама выдыхает. На заднем плане слышу шёпот Аньки, которая, видимо, подначивает маму что-то у меня спросить. – Аня спрашивает, ты надолго там задержишься? – Посмотрим, – абстрактный ответ, не позволяющий разочаровать родных, потому как возвращаться я не собираюсь вовсе. – Через неделю в школе праздник, будет торжественное мероприятие. – Надеюсь, ты не выступаешь? – тревожные нотки, проскакивающие в голосе матери, заставляют скрыть правду и наглым образом солгать. Во благо ей и папе, который приложил немало усилий, чтобы вытащить меня со дна депрессии. – Нет, конечно. – Закусив губу, вру маме, не желая добавлять переживаний, которыми она поделится с папой. – Буду в качестве зрителя. – Тась, напоминаю: тебе запрещены нагрузки на ногу. Только спокойное катание максимум два часа. Никаких вращений, спиралей, акселей, волчков и прыжков. – Мам, я помню рекомендации врача. Ты повторяла мне это каждую неделю, не позволяя нарушить правила. Я не забыла. – Вот и хорошо. Ты моя умница! Гриша с тобой? Вопрос пронзает воспоминаниями произошедшего несколько часов назад, заставляя зажмуриться до тёмных кругов перед глазами и выдавить ответ. – Привёз меня в квартиру. Недавно ушёл. – В смысле ушёл? – Папа просил лишь встретить меня и в случае приёма на работу, отвези на квартиру. Где находится школа, я знаю, способна добраться самостоятельно. – Тася, я с ним говорила и просила не оставлять тебя одну хотя бы первое время, пока ты не привыкнешь к самостоятельной жизни и этому чёртовому городу! Я спать не смогу, если постоянно буду думать, что ты совсем одна, и в случае беды, никто не придёт на помощь. Гриша теперь точно не придёт, скрывшись из поля моего зрения. Сомневаюсь, что позвонит, хотя ещё вчера требовал, чтобы мой телефон был для него доступен, уже сегодня сожалея о моём появлении в этом городе и его жизни. – Мам, что может случиться? – Знаешь, когда-то я была уверена, что с хорошими людьми никогда не случаются плохие вещи. Но ирония этой жизни такова, что именно хорошим людям достаётся значительное количество горестей. У меня была ты. Когда в жизни есть нечто, что заставляет подниматься после каждого падения и упорно двигаться в выбранном направлении, силы не иссякают. И сейчас я понимаю, что встретила Костю в тот самый момент, когда моих сил оставалось лишь на один шаг. – В отличие от тебя, у меня есть родители, Ароновы и Гриша, – запнувшись на его имени, сглатываю, чтобы продолжить разговор: – Со мной ничего не случится. – Я позвоню Грише и попрошу вернуться. – Не надо! – выкрикиваю, удивляясь собственной реакции, но тут же говорю более спокойно: – Мам, у него свои устоявшаяся жизнь, да и личную никто не отменял. Он не обязан нянчится со мной, как много лет назад, да и я уже давно не ребёнок. – Хорошо, – со скрипом соглашается, – но я всё равно попрошу его заезжать к тебе почаще. – Договорились. Вот только мама не подозревает, что теперь, вероятнее всего, ничто не заставит Гришу выполнить приказ отца и приглядывать за мной на постоянной основе. Редкие звонки, и ещё более редки приезды – это всё, к чему он будет готов после признания девочки Таси, у которой нет опыта взаимодействия с противоположным полом и навыков сокрытия неудобных чувств. – Звони, пожалуйста, чаще. Ладно? – Обещаю. Люблю тебя, папу и мелких. Отключаюсь и понимаю, что я уже соскучилась по семье, которая теперь бесконечно далеко от меня. Впервые мы порознь, отрезаны друг от друга моим стремлением к самостоятельности и надежде на новую, пока неизвестную для меня жизнь. Предвкушая свой приезд, уже была счастлива лишь этой мыслью, но сегодня осознала: единственное, что притягивало моё сердце, останется чужим и недосягаемым, неспособным согреть и подарить счастье. Телефон оповещает о сообщении, а, открыв его, вздрагиваю. Гриша: Во сколько тебя завтра забрать? На секунду представляю неловкость и смущение, которое буду испытывать рядом с тем, кто так эмоционально воспринял мой порыв, лишь одним жестом показав никчёмность рвущихся из меня чувств, и не понимаю, как смогу выдержать рядом с ним даже минуту. Стыд охватывает, сметая пониманием, что Гриша лишь посмеётся над той, что грезила им несколько лет, не имея даже мизерного шанса на взаимность. Поэтому быстро набираю сообщение и отправляю текст, пока не передумала. Я: Дорогу знаю. Справлюсь сама. Помощь не требуется. Вероятно, сегодня я его видела в последний раз. Наверное, так даже лучше: полное отсутствие иллюзий встряхивает, заставляя трезво оценить свои шансы на счастье. Которых теперь у меня нет.