Лев развернулся лицом к залу. Посетителей прибавилось. Теперь уже и пространство между столами было забито битком. Добраться до Константина Станиславовича оказалось не так-то просто. Пока он маневрировал между столиками, стараясь не опрокинуть содержимое подноса, на широком экране телевизора появилась заставка, шоу начиналось. До столика лысого Константина Станиславовича Лев добрался как раз к представлению участников реалити-шоу. Чтобы привлечь внимание мужчины, ему пришлось постучать костяшками пальцев по столешнице. Оторвав взгляд от экрана, Константин Станиславович оценивающе посмотрел на поднос в руках Гурова и, не глядя ему в лицо, проговорил: – Намечается серьезный разговор? – Откажете? – Кто же в здравом уме отказывается от «Реми Мартина»? Свободных мест нет. Подоконник устроит? Гуров поставил поднос на стол и опустился на подоконник. Константин Станиславович уже распечатывал бутылку. Разлив янтарную жидкость по бокалам, поднес один к носу, с наслаждением втянул воздух. – Восхитительный напиток! – заключил он, пробуя коньяк на вкус. – О чем пойдет речь? – Майор Уланов, – решив начать с «мелкокалиберной артиллерии», сказал Гуров. – Уланов, Уланов… Это тот пронырливый тип, что в обход правил выдавал за «бабки» разрешения на свидания родственникам заключенных? – подумав не больше минуты, произнес Константин Станиславович. – Чем же он мог заинтересовать такую солидную фигуру? – Новыми грешками, – уклончиво ответил Лев. – Можете дать более полную характеристику? – За «Реми Мартин»? Хоть две, – усмехнулся Константин Станиславович. – Вот только узнаю, кого интересует майор Уланов, и сразу к делу. – Полковник Гуров. Московский уголовный розыск. – Так и называть? – Можете звать меня Львом Ивановичем. Бармен сказал, что вас зовут Константин Станиславович. Будем считать, что знакомство состоялось. – Лихо же майор проштрафился, раз им уголовный розыск интересуется, да еще столичный. Убил, что ли, кого? Если об этом думаешь – забудь. На убийство Уланов не пойдет. Не того поля ягода. Схитрить, бумаги подделать, дело развалить, улику прикарманить – это его уровень, а убийство ему не по чину. – Вы настолько в этом уверены, что, не зная обстоятельств, готовы за него ручаться? – Хочешь беседу продолжать, официоз отставь. Мне «выканья» на службе хватает. В свободное от работы время хочу быть от этого лицемерия избавлен. Ты – Гуров, я – Костя. Возражения? – Никаких, – спокойно отреагировал Лев. – Так что насчет уверенности? Так-таки и не мог Уланов в убийцы переквалифицироваться? – Я на свете давно живу, много людей повидал. Много и нелюдей. И так тебе скажу: коли человек родился ловчилой, он ловчилой и помрет. А Уланов твой ловчила и есть. И пройдоха, каких свет не видывал, это да. Но не убийца. Коль уж считаешь, что майор замешан в «мокром» деле, будь уверен: роль его довольно скромная. Отмазать, прикрыть чужие грешки, а то и просто глаза на них закрыть. Не более того. – Должно быть что-то посерьезнее, – не смог согласиться с мнением Константина Станиславовича Гуров. – Дело сложное и, похоже, длится не один год. Он не воришку карманного прикрывает. – Тогда у него в этом деле финансовый интерес, – отпив глоток коньяка, заявил Константин Станиславович. – Кто-то делишки грязные обтяпывал, майор это просек и мзду за молчание затребовал. – Вот это уже ближе к истине, – произнес Гуров, прикидывая про себя, каким образом Уланов мог поживиться на старых делах, которые так быстро отправил в архив. – «Думалка» заработала? – прищурился Константин Станиславович. – Ты нектара-то глотни, котелок быстрее варить начнет. Оба выпили. Тем временем в баре нарастал шум. С экрана неслись угрозы в адрес одного из участников шоу. Мнения присутствующих разделились. Кто-то принялся защищать политика, на которого нападали журналисты. На защитников посыпались оскорбления. Гуров впервые видел нечто подобное. Он невольно отвлекся от разговора, в недоумении разглядывая разгоряченные лица соседей. – Ты их не осуждай, – словно отвечая на его мысли, заметил Константин Станиславович. – У нас здесь не столица, особых развлечений нет, вот народ и придумал себе отдушину. Придут сюда, поорут, флагами воображаемыми поразмахивают, пар спустят, и домой. – Ты прав, Костя. Не мое дело, – встряхнулся Гуров. – Моя задача информацию получить. Скажи, ты кого-то из осужденных, тех, кто уже вышел, помнишь? – Конкретнее, – потребовал Константин Станиславович. – Меня интересует Владимир Бобков. Кличка – Вовчик Боб. – Этого не помню. Давай с подробностями. Когда и за что сидел? – Шесть лет назад. В запале ссоры забил насмерть своего коллегу, – коротко сообщил Гуров. – Вышел досрочно за примерное поведение. – Такой вспыльчивый, и за примерное поведение? Он что, весь срок в одиночке кантовался? – Константин Станиславович был явно удивлен. – Этого я не знаю, – пожал плечами Лев. – Прости, с этим не помогу. Давай следующего. – Уверен, что будет следующий? – улыбнулся Лев. – Должен же ты был крупную фигуру на сладкое припасти, – заметил Константин Станиславович. – Иначе смысл был в такую даль тащиться и на коньяк тратиться. – Твоя правда, не ради Уланова я сюда прибыл, – довольный проницательностью собеседника, проговорил Гуров. – Главная цель – Эдуард Щуров. За столом повисла пауза. Лицо Константина Станиславовича посуровело. Перед тем как начать говорить, он осушил бокал и сразу же наполнил его вновь. – Неприятный поворот. О ком бы я предпочел никогда не вспоминать, так это Щуров. Когда он от нас свалил, многие перекрестились. – Все настолько плохо? – Хуже не бывает. Нелюдь он. Знаешь, как его в охране величали? Эсэсовец. За глаза, конечно. В глаза этому извергу мало кто и смотреть-то решался, не то что предъявы кидать. – Чем же он так отличился? – Гуров напрягся в ожидании ответа. – Много чем. Ненавистью к людям, злобным отношением к сослуживцам, но, главное, жестоким обращением с заключенными. Не просто жестоким – бесчеловечным, – медленно произнес Константин Станиславович. – И ведь как все устраивал, гад, не подкопаешься. Все втихую, без свидетелей. Только в режимном учреждении такое все равно не утаишь. – А что начальство? Неужели глаза закрывали? – Так начальству что важно? Чтобы порядок в отрядах был, чтобы смертность допустимые нормы не превышала, а остальное на усмотрение охранников, – просветил Константин Станиславович. – С этим в смены Щурова всегда все идеально было. Он ведь ни одного зэка пальцем за все время службы не тронул. Унижал изысканно, это да, но до физической расправы не опускался. – Не понимаю, как такое возможно, – недоумевал Гуров. – В чем тогда его жестокость заключалась? – Ты про отряд СС читал? Они ведь тоже не всегда кулаками работали. – Видя, что до Гурова все еще не доходит смысл его слов, Константин Станиславович вздохнул: – Ладно уж, поясню, коль тебе подробности важны. Любил наш Эсэсовец лбами зэков сталкивать. Науськает одного, науськает другого, а потом наблюдает, как они собачатся. Как надоест, он их же в карцер, на максимальный срок. Еще говорили, у него с паханами соглашение было. Он им какие-то услуги оказывал, они ему за это развлечение. Провинится кто-то из случайных, кто единожды оступился. Да как провинится? Перечить Эсэсовцу вздумает прилюдно. Он заказец паханам на этого бедолагу, а уж те найдут, как ему жизнь испортить. Тот и извиняться перед Щуровым кинется, и молить слезно, чтобы наказание отменил, заступился перед авторитетами, а Щуров только лыбится. Не тявкай, шавка, на власть имущих. Это его излюбленная присказка. Чувства в нем человеческие отсутствовали, это точно. Никого ему не было жалко. Ни своих, ни чужих. – А почему ушел, знаешь? – видя, насколько тема неприятна собеседнику, перевел разговор Гуров. – Этого никто не знает. Просто в один прекрасный день, а он и для заключенных, и для охранников действительно оказался прекрасным, пришел Щуров к начальнику колонии и заявление об увольнении на стол выложил. – И начальник сразу подписал? – В тот же день, – ответил Константин Станиславович. – Положенные процедуры в две недели провели и распрощались. – Начальник о причинах внезапного решения не допытывался? – Кто его знает? Он тоже мужик мутный. На лице эмоций, как у эскимоса в шестидесятиградусный мороз. Не лицо – маска. Впрочем, при его работе, может, так и надо. На все истории, что тут у нас рассказывают, никаких эмоций не хватит. – И больше Щуров в колонии не появлялся? – А чего ему тут делать? Он, поди, где-нибудь в Геленджике или в Адлере кости греет. Поговаривали, что наследство ему досталось. Дом у моря. – Не в Адлере и не у моря, – заметил Гуров. – Недалеко от Крымска, в районном поселке. А дом и правда шикарный. – В Крымске? – повысив голос, воскликнул Константин Станиславович. – Да, так я и сказал, – подтвердил Гуров. – Это то, о чем я думаю? – напряженно вглядываясь в лицо Гурова, медленно произнес Константин Станиславович. – Поэтому ты здесь? – Не могу ответить на твой вопрос ни положительно, ни отрицательно, так как в число моих достоинств чтение мыслей не входит, – проговорил Лев, хотя прекрасно понял, о чем идет речь. Ему стало немного не по себе оттого, что его собеседник так легко связал имя Щурова с нашумевшей историей об обнаруженных в Крымском районе трупах. Несмотря на то что он приехал в Двубратский для того, чтобы отыскать доказательства виновности Щурова, у него все же оставались кое-какие сомнения. Теперь же, даже не имея доказательств, он уже не мог отмахнуться от собственных ощущений. – Брось, Гуров, ты меня понял, – вторя мыслям полковника, произнес Константин Станиславович. – Ты считаешь, что трупы из карьера – дело рук Щурова. Хочешь знать мое мнение? Да если и не хочешь, я все равно выскажусь. Щурову ничего не стоит уморить людей голодом, а потом прикопать их трупы в карьере. И угрызения совести его при этом мучить не будут. – Нет никаких доказательств в пользу этой версии, – задумчиво произнес Гуров. – Совершенно никаких. – Значит, ты просто не там ищешь, – заключил Константин Станиславович. – Или боишься рисковать. Щуров не из тех, кто явится с повинной, чуть только запахнет жареным. Наоборот, он будет ловчить и выкручиваться, даже если ты возьмешь его на трупе. А ты не дрейфь, Гуров. Такие, как Щуров, обязательно оставляют следы. И грязную работу своими руками не делают. Ищи подельников, их и коли. – Возможно, ты и прав, – вынужден был признать Лев. – Во всяком случае, все на это указывает. В суд идти не с чем, вот это проблема. – Не дай ему выйти сухим из воды, – тронув его за рукав, тихо произнес Константин Станиславович. – За свою жизнь он столько судеб сломал, что для него и электрический стул – щадящее наказание. Разговор был окончен. Гуров встал, обвел затуманенным взглядом зал. Шоу закончилось, народ начал расходиться, удовлетворившись на этот раз тремя-четырьмя словесными стычками. У барной стойки оставалось человек шесть. Когда он проходил мимо бармена, тот окликнул его: – Как прошла беседа? Не напрасно деньги потратили? – Думаю, не напрасно, – ответил Гуров. – Спасибо за помощь. – Всегда пожалуйста. Будете в наших краях, милости просим! Всю дорогу до гостиницы Лев прокручивал в голове разговор с охранником. Его продолжали одолевать сомнения. Так ли уж прав Константин Станиславович в своей оценке бывшего коллеги? Не говорила ли в нем давняя неприязнь или даже зависть к более преуспевающему коллеге? Ведь предположил же он, что Щуров, уволившись с должности охранника, отправился нежиться на солнышке в один из курортных городков. И про наследство, полученное Щуровым, упомянуть не забыл. Да и вообще, как можно безоговорочно доверять словам человека, который продает информацию за порцию выпивки. Пусть и не дешевого пойла, а дорогостоящего напитка, сути это не меняет. Некоторые такие «дельцы» готовы любую сказку сочинить, лишь бы их за это напоили. Оказавшись в номере, Гуров решил не делать поспешных выводов, а дождаться разговора с начальником колонии. Вот если мнение начальника совпадет с мнением Константина Станиславовича, тогда другой разговор. Тогда он поедет обратно и прищучит Бобкова. Заставить говорить Уланова, не имея железобетонных доказательств, смысла не было, Уланов не расколется. А вот Бобков в этой игре пешка, с него и нужно начинать. С этими мыслями он улегся в постель, накрылся казенным одеялом и мгновенно уснул.