– В Арундел, – ответила миссис Диккенс, встав, чтобы подбросить дров. Мне сразу всё стало ясно. Как-то раз я проследила за Снэгсби, когда они отправились в Арундел. Я думала, у них там какие-то тайные делишки, но оказалось, что на кладбище у местной церкви похоронена их любимая дочь Гретель. Они навещали её могилу каждую неделю. Неудивительно, что Снэгсби отправились доживать остаток своих дней в Арундел, поближе к дочери. Пока за окнами сгущалась ночная тьма, мы с миссис Диккенс успели о многом поговорить. Я рассказала ей о моих приключениях. О мисс Фрост. Об Анастасии. Услышанное потрясло добрую женщину до глубины души, но она ни на минуту не усомнилась, что вся моя невероятная история – чистая правда. Ну разве она не чудо! Когда мой рассказ подошёл к концу, миссис Диккенс встала из-за стола и объявила: – Ты будешь жить здесь со мной. Мне было приятно услышать это, но я понимала, что радоваться рано: – А разве вас не выставят отсюда на улицу через три дня? Миссис Диккенс печально кивнула: – Да. Но давай оставим эти тревоги на потом. Кроме того, девочке твоих лет нечего делать ночью на улицах. После ужина мы направились в спальню миссис Диккенс – единственную, где осталась хоть какая-то мебель. Меня снова бросило в жар, и добросердечная экономка уложила меня в свою постель и принесла холодный компресс. Потом зажгла свечу, выдвинула ящик комода и достала оттуда часы: – Я сберегла их для тебя. Часы были серебряные. Помятые и поцарапанные. Они принадлежали Ребекке – я взяла их на память из её комнаты в Баттерфилд-парке. Я до сих пор помнила эту комнату в мельчайших подробностях – наполненную часами всех форм и размеров. Я прикоснулась к холодному металлу часов и почувствовала, как мне отчаянно недостаёт моей подруги. – Спасибо, миссис Диккенс, – прошептала я. Старушка устроилась в потертом кресле у окна, закутав ноги пледом. Она отхлебнула из чашки чая, сдобренного капелькой или десятью виски, и вздохнула. – Спи сладко, деточка, – сказала она. – Хоть я и представления не имею, что мы будем делать завтра. – Зато я имею, – ответила я. – Мы отправимся в сумасшедший дом. – Что?! – Пейте свой виски, дорогая. Поговорим об этом завтра. И я задула свечу. 4 – Нет, я не могу! – Ещё как можете, белогорячечная вы клуша! Миссис Диккенс с ужасом уставилась на мрачное здание и вытерла свой грушевидный нос: – Но что я им скажу? Наутро мы отправились в Айлингтон пешком и добрались только к полудню. После того, как я хорошенько выспалась, мне самую чуточку полегчало (вот только тот домик с соломенной крышей в запущенном саду мне, к моему разочарованию, на этот раз не приснился). И вот теперь мы с миссис Диккенс стояли напротив ворот Лэшвуда, и экономка вдруг упёрлась. – Скажите, что пришли навестить Анастасию Рэдклиф, – спокойно ответила я. – Мол, вы её дальняя родственница и только что вернулись из Америки. – А если они мне не поверят? – чуть не плача, сказала она. – Ну с чего бы им вам не верить? На вид вы совершенно порядочная и честная женщина. А что у вас слабость к крепкой выпивке, игре на скачках и кровавым детективным романам, так этого со стороны не скажешь. – Я ласково подтолкнула её к воротам. – Ступайте же, дорогая. Тревогу миссис Диккенс можно было понять, поскольку Лэшвуд слыл самым жутким дурдомом во всём Лондоне. Я бы не стала беспокоить домработницу и пошла сама, но поскольку я совсем недавно сбежала из этой жуткой лечебницы (благодаря мастерству и находчивости Яго), мне показалось, что будет не слишком разумно показываться там так скоро. Миссис Диккенс гулко сглотнула: – Ладно, попробую, деточка. – Анастасия ведь знает вас, миссис Диккенс. Она будет вне себя от радости, когда увидит знакомое лицо. Скажите ей, что помощь уже в пути. Скажите, мы найдем способ её вызволить. Спрятавшись за фонарным столбом, я смотрела, как добрая экономка перешла улицу и скрылась в зловещих железных воротах Лэшвуда. Утро выдалось хлопотным. После завтрака мы с миссис Диккенс напекли корзиночек с ревенем. Ревень в начинку я выбрала потому, что ничего другого в кладовке не оставалось. Миссис Диккенс очень удивилась, когда я завернула три вкусные и хрупкие корзиночки в салфетки и положила их в карман фартука. – Что ты задумала? – спросила она. – Скоро узнаете, – ответила я, и мы поспешили в путь. Теперь мне оставалось только ждать, когда миссис Диккенс вновь покажется из ворот Лэшвуда. Минуты тянулись мучительно долго. Когда она наконец появилась, я сразу поняла по её лицу, что ничего не вышло. – Старшая санитарка встретила меня в штыки, – проговорила она, отдуваясь. – Сказала, в Лэшвуде нет никого по имени Анастасия Рэдклиф. И все допытывалась, как меня зовут да кто мне сказал, что мисс Рэдклиф содержат здесь. – Миссис Диккенс перевела дух. – А потом она велела мне ждать и никуда не уходить, а сама куда-то заторопилась. Ну я и сбежала, как только она ушла подальше. – Должно быть, Анастасию держат там под чужим именем, – предположила я. – Наверное, семейство Дамблби так решило, чтобы её уж точно никто не нашёл. Всё складывалось не лучшим образом. Но, к счастью, я предусмотрела и такую вероятность. Поэтому я продолжала наблюдать за воротами лечебницы ещё примерно час, пока оттуда не повалила толпа охранников и поваров. Поскольку мне довелось провести в этом зловещем дурдоме некоторое время, я знала, что после обеда заступает новая смена работников. В унылой толпе служащих я без труда высмотрела ту, кто был мне нужен. На ней была заляпанная чёрно-белая униформа, её внушительные брыли подскакивали и опадали при каждом тяжёлом шаге. Я очень хорошо помнила эту разносчицу обедов – когда-то я сулила ей жениха-сапожника из Бристоля, если она согласится помочь мне. Теперь же я дала знак миссис Диккенс, и та окликнула её. – Чё надо? – пробубнила разносчица, сунув палец в нос. Я вышла из-за фонарного столба. Толстуха узнала меня сразу же: – Ты та противная девчонка из двадцать четвёртой, у которой язык что помело. – Тут она нахмурилась и даже перестала ковырять в носу. – Погоди-ка! Это разве не ты у нас сбежала? – Да, дорогая, а вы та тупоумная любительница ковыряться в носу, которая дважды в день приносила мне овсянку. А теперь, когда мы вспомнили друг друга, перейдём к делу. Она принюхалась: – Какому ещё делу? Вот тут-то я и вытащила из кармана фартука корзиночки и развернула салфетку, чтобы разносчица могла полюбоваться лакомством. Она тут же потянулась к пирожным своей грязной ручищей, но я увернулась: – Не так быстро, жадная вы прорва! Сначала передайте от меня пару слов одной из пациенток. Она снова потянула носом: – Да? И кому же? – Женщине, которая напевает без слов сутки напролёт. Она пожала плечами: – Не выйдет. – Почему это? – А нет её больше. – Боже милосердный! – ахнула миссис Диккенс. Но я уточнила: – И куда же она подевалась? – Чтоб я знала. Несколько дней назад её увезли. Прямо посреди ночи. Заковали на совесть, чтоб точно не удрала, и погрузили в какую-то странную карету. – Разносчица мрачно хохотнула. – Ажно четыре охранника понадобилось, чтоб её туда утолкать. – И она снова с жадностью уставилась на корзиночки. – А больше я ничего не знаю. Её рука словно гремучая змея метнулась вперёд и выхватила пирожные. И толстуха потопала дальше. Мне остались только крошки на салфетке и тяжёлые раздумья. – Какая неожиданность, – только и смогла сказать я. Миссис Диккенс умудрилась вместить все наши трудности в один вопрос: – И что мы теперь будем делать?