– Привет, Скитер! Как ты… я не… мы звонили тебе… – Она так широко улыбается, что зубы вот-вот застучат. – Привет, Элизабет. – Теннис? – спрашивает мисс Лифолт, кивая головой, как китайский болванчик. – С кем играешь? – Да просто стучала мячом об стенку, сама с собой, – отвечает мисс Скитер и пытается сдуть волосок со лба, но тот намок и прилип. Но в тень она все равно не уходит. – Хилли, – говорит мисс Скитер, – Юл Мэй передала тебе, что я звонила? Хилли улыбается, но как-то натянуто: – У нее сегодня выходной. – Я и вчера тебе звонила. – Послушай, Скитер, у меня совершенно не было времени. Я с самой среды торчала в штаб-квартире избирательной кампании, подписывала конверты с письмами практически всем белым гражданам Джексона. – Ясно, – кивает мисс Скитер. А потом продолжает, искоса глядя на подружку: – Хилли, мы… я… тебя чем-то огорчила? И тут мои пальцы вновь начинают нервно выплясывать, как будто теребя проклятый невидимый карандаш. Мисс Хилли закрывает журнал, опускает его на бетон. – Давай обсудим это позже, Скитер. Мисс Лифолт поспешно садится на место. Подхватывает «Домашнее хозяйство», отложенное мисс Хилли, принимается читать так внимательно, будто ничего важнее на свете нет. – Ладно, – пожимает плечами мисс Скитер. – Просто я подумала, что мы могли бы поговорить об этом… что бы это ни было… до твоего отъезда. Мисс Хилли хочет возразить, но потом тяжело вздыхает: – Почему ты не сказала мне правду, Скитер? – Правду о чем?.. – Послушай, я нашла эти твои личные бумаги. Испуганно сглатываю. Мисс Хилли старается говорить шепотом, но она не очень-то умеет. Мисс Скитер не сводит с нее глаз. И такая спокойная, на меня вообще не смотрит. – Какие личные бумаги ты имеешь в виду? – В твоей сумке, которую ты забыла. Ну, Скитер… – Она поднимает глаза к небу, опять опускает. – Я не понимаю. Просто ничего больше не понимаю. – Хилли, о чем ты? Что такого ты нашла в моей сумке? Поворачиваюсь к детям. Боже правый, я о них почти забыла. От этих разговоров я сейчас в обморок упаду. – «Законы», которые ты повсюду таскаешь с собой. О том, что… – Мисс Хилли оборачивается ко мне. А я не отвожу глаз от бассейна. – Что другие люди могут и не могут делать свободно, – шипит она. – Я считаю, это глупое упрямство с твоей стороны. Думаешь, тебе лучше знать, чем правительству? Чем Россу Барнетту? – Когда я хоть слово сказала про Росса Барнетта? – недоумевает мисс Скитер. Мисс Хилли грозит мисс Скитер пальцем. Мисс Лифолт пристально таращится все на ту же страницу, ту же строчку, то же самое слово. Я краем глаза наблюдаю за всей этой сценой. – Ты не политик, Скитер Фелан. – Так же, как и ты, Хилли. Вот тут мисс Хилли встает. И грозно тычет пальцем вниз. – Я скоро стану женой политика, и ты ничего с этим не сделаешь. Как Уильям сможет претендовать на пост в Вашингтоне, если среди наших друзей окажутся сторонники расовой интеграции? – В Вашингтоне? – изумленно округляет глаза мисс Скитер. – Уильям баллотируется в местный сенат, Хилли. И вполне возможно, не победит на выборах. Господи помилуй. Зачем мисс Скитер это делает? Зачем давит на ее больные места? О, вот сейчас-то мисс Хилли точно в ярости. Вскидывает голову: – Ты не хуже меня знаешь, что в этом городе множество порядочных белых налогоплательщиков, готовых сражаться с тобой не на жизнь, а на смерть. Ты что, хочешь допустить их в наши бассейны? Позволить им хватать своими лапами продукты в наших магазинах? Мисс Скитер долго, пристально смотрит на подругу. Потом, всего на миг, бросает взгляд на меня, замечает мольбу в моих глазах. Плечи ее слегка опускаются. – О, Хилли, это же просто брошюра. Я нашла ее в библиотеке. И не собираюсь я менять никакие законы, я просто взяла эту книжку домой почитать. Мисс Хилли пару секунд переваривает ее слова, потом нервно поправляет купальник, задравшийся сзади. – Но если ты просматриваешь подобные книжонки… то я начинаю беспокоиться, на что еще ты способна? Мисс Скитер отводит глаза, чуть покусывает губы. – Хилли. Ты знаешь меня лучше, чем кто-либо еще на этом свете. Если бы я что-то задумала, ты бы раскусила это в ту же секунду. Мисс Хилли молчит. Тогда мисс Скитер берет ее за руку и говорит: – Я так беспокоилась. Ты пропала на целую неделю, работаешь на износ ради избирательной кампании. Взгляни, – мисс Скитер переворачивает кверху ладонь мисс Хилли, – у тебя мозоли от надписывания этих бесконечных конвертов. Очень медленно, но тело мисс Хилли расслабляется, я вижу, как она сдается. Косится, не слушает ли мисс Лифолт. – Просто я так испугалась… – шепчет она, и мне почти ничего не слышно, – вложили столько денег в эту кампанию… если Уильям не победит… работать день и… Мисс Скитер кладет руку на плечо мисс Хилли, говорит ей что-то. Мисс Хилли кивает, вымученно улыбается. Через некоторое время мисс Скитер заявляет, что ей пора идти. И удаляется – мимо загорающих, огибая шезлонги и расстеленные полотенца. У мисс Лифолт глаза огромные-преогромные, и она смотрит на мисс Хилли так, будто боится о чем-то спросить. А я откидываюсь на спинку стула, машу Мэй Мобли, которая резвится в воде. Тру виски, чтобы снять головную боль. Мисс Скитер оборачивается и смотрит прямо на меня. Люди вокруг загорают, хохочут, разговаривают – и ни одна живая душа не догадывается, что чернокожая женщина и белая девушка с теннисной ракеткой в руке думают сейчас об одном и том же. Глава 16 Примерно через год после смерти Трилора я начала ходить на общинные собрания в нашей церкви. Наверное, я делала это, чтобы заполнить время. Чтобы не было так одиноко вечерами. Хотя меня и раздражает Ширли Бун, с этой ее улыбочкой, мол, «я все знаю». Минни тоже недолюбливает Ширли, но готова на что угодно, лишь бы сбежать из дома. Но у Бенни сегодня случился приступ астмы, так что Минни не будет. В последнее время на собраниях обсуждают все больше гражданские права, чем уборку улиц или кто поможет разбирать старую одежду. Не скандалят, нет, – люди в основном просто говорят об этом, молятся. Но после того, как неделю назад застрелили мистера Эверса, многие чернокожие в нашем городе взбудоражены. Особенно молодежь, у которых еще душа не очерствела. Всю неделю они собирались, обсуждали это убийство. Говорят, народ был просто в ярости – кричали, плакали. Сегодня я первый раз пойду на собрание после того страшного события. Спускаюсь в цокольный этаж. Обычно здесь прохладнее, чем наверху в церкви, но сегодня тепло, почти жарко. Оглядываю зал – кто пришел, прикидываю, кого бы еще из прислуги попросить нам помочь, раз уж мы вроде разобрались с мисс Хилли. Тридцать пять служанок ответили отказом, и я уже чувствую себя так, будто продаю то, что никто не хочет покупать. Нечто бесполезное и вонючее, навроде фирменного лимонного полироля Кики Браун. Но вот что нас с Кики Браун точно объединяет, так это то, что я горжусь товаром, который продаю. И ничего не могу с этим поделать. Мы рассказываем о том, что люди должны знать. Было бы неплохо, если б Минни помогала мне уговаривать остальных. Уж она-то умеет предлагать товар. Но мы с самого начала решили: никто не должен знать, что Минни участвует в этом деле. Слишком большой риск для ее семьи. Но вот надо ли рассказать людям, что идея эта мисс Скитер. Никто не согласится, если не будет знать, кто же эта таинственная белая леди, – люди обязательно спросят, знакомы ли они с ней, может, работали на нее. Однако сама мисс Скитер не должна убеждать людей. Они испугаются, прежде чем она успеет открыть рот. Так что это только мое дело, и, похоже, все уже в курсе, потому что иногда женщины отказываются сразу, едва я произнесу пару слов. Отвечают, что оно того не стоит. Спрашивают, зачем я так рискую, ведь понятно, что ничего хорошего не выйдет. Люди, наверное, думают, что старая Эйбилин потихоньку выживает из ума. Сегодня все лавки заняты. Человек пятьдесят собралось, по большей части женщины. – Садись рядом со мной, Эйбилин, – окликает Бертрина Бессемер. – Голделла, уступи место старшим. Голделла вскакивает. Усаживает меня. Ну хоть Бертрина не обращается со мной, как с умалишенной. Устраиваюсь поудобнее. Ширли Бун на этот раз сидит в зале, а собрание начинает наш священник. Говорит, сегодня мы встретились для тихой молитвы. Говорит, нам нужно смирение. Я рада, что все так спокойно. Мы закрываем глаза, и священник начинает молитву о Медгаре Эверсе, о Мирли, их сыновьях. Кое-кто молится шепотом, обращаясь к Господу, и зал заполняет тихий гул, похожий на жужжание пчел в улье. Я молюсь про себя. Закончив, глубоко вдыхаю, дожидаюсь, пока остальные закончат. Когда приду домой, нужно будет записать свои молитвы. Такое дело стоит повторения. Юл Мэй, прислуга мисс Хилли, сидит передо мной. Ее легко узнать даже со спины, у нее такие чудесные волосы, гладкие, ровные. Я слышала, она образованная, почти закончила колледж. У нас в церкви много умных людей, с дипломами. Доктора, адвокаты, мистер Кросс, владелец «Саузерн таймс», газеты для цветных, что выходит каждую неделю. Но Юл Мэй, она самая образованная из всех служанок нашего прихода. Глядя на нее, вспоминаю о своем грехе, который обязательно нужно исправить. Священник открывает глаза, смотрит на нас, притихших. – Молитвы, которые мы произносим… – Ваше преподобие! – Низкий голос взрывает тишину. Я оборачиваюсь – все оборачиваются, – в дверях стоит Джессап, внук Фиделии Плантейн. Пальцы сжаты в кулаки. – Я хочу знать, – медленно, яростно говорит он. – Что мы собираемся с этим делать. Лицо у священника такое суровое, словно он уже беседовал с Джессапом об этом. – Сегодня вечером мы возносим молитвы Господу. В следующий вторник мы пройдем мирным маршем по улицам Джексона. А в августе встретимся в Вашингтоне, в марше Доктора Кинга. – Этого мало! – выкрикивает Джессап, ударяя кулаком в ладонь. – Они застрелили его в спину, как собаку застрелили! – Джессап, – поднимает руку его преподобие, – сегодняшний вечер для молитвы. О семье. Об адвокатах, что участвуют в этом деле. Я понимаю твой гнев, сын мой, но… – Молитвы? То есть вы собираетесь просто сидеть вот так и молиться? – Он оглядывает всех нас, притихших на скамьях. – И вы думаете, молитвы остановят белых и они перестанут убивать нас? Все молчат, даже наш священник. Джессап разворачивается и выходит. Слышно, как он поднимается по лестнице, а затем идет дальше по церковному залу над нашими головами.