— Расскажи мне. — Что? — спрашиваю сипло. — Что с тобой произошло. Глава 19 Маша Я не стыжусь того, что со мной произошло. По крайней мере, не так, как многие могли бы подумать. Суть всей моей терапии сводилась к тому, чтобы усвоить — я ни в чем не виновата. Не существует ничего, чем жертва домашнего насилия могла бы его заслужить. И я просто до тошноты ненавижу вопрос “за что?” со мной так поступали. Его задавали единицы, и сейчас я до тошноты боюсь его услышать. Только не от него… не от Кирилла Мельника. Это даже хуже, чем обнаружить в кармане его джинсов обручальное кольцо, которое он надел бы, как только вышел из моей квартиры. Вопрос “за что?” в его случае сделал бы наше дальнейшее общение невозможным. Я бы не смогла смотреть на него как прежде, после такого вопроса. Не смогла бы! Отвернувшись, беру со стола тарелки с пастой и говорю: — Мой бывший муж был неуравновешенным психом. В тишине ставлю тарелки на стол. Одну для себя, вторую для своего гостя. Не глядя на него, иду к холодильнику, чтобы достать вино. — Он тебя бил? — хрипловатый вопрос за моей спиной. — Да, — принимаюсь возиться с вином. — Помочь? — Нет, — откапываю в ящике автоматический штопор. Снова тишина, и она меня напрягает. Я жду, зная, как он любит задавать вопросы. — Этот шрам?.. — Да, — обрываю — В последний раз он избил меня до полусмерти. Потому, что я имитировала оргазм. Он и до этого подозревал, что я это делаю, а тут у него снесло крышу. Подойдя к столу, плещу вино в бокал, стоящий перед Кириллом. Проливаю немного на белую скатерть, моя рука подрагивает. Кирилл протягивает свою и забирает у меня бутылку, наполняя второй бокал. Я все еще на него не смотрю, хватая из ящика кухонное полотенце, которое прикладываю к кроваво-красной лужице. Вся романтика этого вечера для меня испаряется. Может быть, когда-нибудь мое прошлое станет таким незначительным, неважным, что мне больше не придется кому-то о нем рассказывать. Возможно, только в качестве консультирования о том, когда тебе точно пора бежать. Это то, чего сама я так и не сделала, и за это мне стыдно. — Как давно это было? Глубоко вдохнув, отвечаю: — Чуть больше года назад. Сев на свой стул, все же поднимаю глаза. Проведя указательным пальцем по ручке столового ножа, Кирилл за мной наблюдает. Сдернув со стола салфетку, расстилаю ее на коленях. — Приятного аппетита, — поднимаю свой бокал. Посмотрев на пасту перед собой, мой гость спрашивает: — Это было в Германии? — Нет, в Италии. — Как ты туда попала? Не желая вдаваться в подробности своих полуголодных и вынужденных скитаний по Европе, отвечаю: — Переехала. Я подумала, что в Германии слишком для меня холодно. Я там всего три года прожила. — Он принуждал тебя к сексу? — получаю еще один вопрос. Отпив из бокала, пожимаю плечом: — Не сразу, конечно. Сначала все было, как в сказке. А потом сказка как-то незаметно закончилась. — Сколько вы были женаты? Я не знаю, есть ли какая-нибудь логическая последовательность у этих вопросов, но отвечаю: — Три года. — Кто он? Как его зовут? Вскинув глаза, смотрю в обращенный на меня взгляд, но “на том конце провода” нет ни единого намека. Ни единого намека на то, зачем ему понадобилось это имя. — Я подписала соглашение о неразглашении, — говорю тихо. — Ты получила компенсацию? — Да, — говорю, чуть вскинув подбородок. — Огромную. Я могла бы пойти в суд и засадить его, вместо этого взяла деньги. Меркантильно, правда? — Не думаю, — бормочет Кирилл. — На адвокатов нужны деньги. И не только на них, — его взгляд делает круг по моему лицу, будто он прикидывает, сколько в нем ненастоящего. Сколько могла стоить вся та пластика, которая мне потребовалась! — Я… не знала, что мне делать… Прячу от него глаза, вспоминая те ужасные месяцы в больнице. Свою растерянность, страх того, что этот псих вдруг ворвется в мою палату, если узнает, что я отказалась от компенсации и решила подать в суд… — Ты все правильно сделала, — слышу тихое заверение. Мое сердце позорно сжимается, когда поднимаю глаза. По-прежнему не притрагиваясь ни к еде, ни к своему бокалу, Кирилл постукивает по столу пальцем. Мимика его лица перестала быть неподвижной. Он двигает челюстью, слегка сводит и разводит брови. Чуть откидывает назад голову и ненавязчиво спрашивает: — Он бизнесмен? Политик? — Зачем тебе это? — смотрю на него исподлобья. — Спортсмен? — делает еще одно предположение. Его логика, каким бы дьявольским образом она ни рождалась, заставляет меня на секунду потеряться. Смотрю на него напряженно. Моргнув, поправляю салфетку и повторяю: — Я же сказала, что не могу… — Хорошо, — обрывает, обхватывая пальцами ножку бокала. Болтает в нем вино, наблюдая за процессом, когда снова смотрит на меня, спрашивает. — Ты боишься мужчин? — Нет… — по привычке глажу шрам у себя за ухом. — Это… не то… — Чего тогда? Кроме агрессии. Несмотря на то, что я и так рассказала немало, именно сейчас меня сжирает дискомфорт. Это настолько личное, что мне хочется зажмуриться. Вместо этого я отворачиваюсь к окну и говорю, стараясь звучать твердо: — Я не люблю, когда мне дышат в затылок. В прямом смысле. Я… в общем, это не переношу… Кажется, я слышу, как капает вода из крана. Еще собственное дыхание и дыхание Кирилла. Упорно продолжаю смотреть в окно, дожидаясь, пока закончится эта чертова пауза. От нее у меня внутри зудит. — Что еще? — слышу хриплый вопрос и ищу способы, как избежать смотреть в глаза напротив. — Я не могу испытывать оргазм. — А раньше могла?