— В жопу его, — отвечаю резко, ударяя по кнопке стоп. — У-у-у-у… — тянет Слава. — Что такое, не с той ноги встал? Я не видел его почти два дня, у нас были разные задачи. Он занимался документами и деньгами, я слушал записи рабочих совещаний по проекту, чтобы владеть последней информацией. Информация от меня на такие совещания попадает удаленно, я лично в них никогда не участвовал, все только через нашего босса, которому докладываю лично. На предположения Лугового никак не реагирую, играть с людьми в кошки-мышки и находить их слабые места — его способ устанавливать контроль, но еще в первый месяц совместной работы он понял, что развести на подобную херню меня будет его тотальной ошибкой. У меня нет и не было слабых мест. Луговой знал, уйду либо я, либо он, и у второго варианта шансов было в разы больше, ведь я уходить не собирался. Сейчас же он смотрит на меня слишком внимательно, и дать ему понять, насколько в действительности дерьмовое у меня настроение — будет уже моей тотальной ошибкой. У него не хватит воображения, чтобы представить, почему уже второй день я раздражаюсь на любое говно, с которым сталкиваюсь. На мелкое или крупное, разницы нет. Его воображения не хватит, и это самое главное. Высосав всю воду из бутылки, иду в раздевалку, на ходу спрашивая: — С дольщиком что? — Я подумал, зачем тебе промежуточная информация, — идя следом, отчитывается. — Ищем, роем землю, все как велено. — Что по срокам? — Неделя, может меньше. Информация отличная, но в ответ на нее стискиваю зубы, переваривая вспыхнувший в голове сигнал — слишком мало времени, чтобы ждать, когда женщина, которую я мечтаю видеть, слышать, трогать и трахать, хоть раз сама сделает ко мне первый шаг. Я не знаю, когда это стало таким важным, зато знаю, что она его не сделает. Она закроется и спрячется, вот как она поступит. Мне не нужно знать ее десять лет, чтобы быть в этом уверенным, и у меня только два выхода: оставить все как есть, или не оставлять. Именно то, что я не могу принять решение, выводит из себя. В раздевалке кроме нас двоих никого. Это отельный спортзал, здесь преимущественно никого, кроме меня, не бывает. Достаю из шкафчика сумку и бросаю на скамейку, пока Луговой располагается на свободной, спрашивая: — У тебя будет встреча с губером? — Будет, — отвечаю, стягивая с себя мокрую одежду и трусы. — Когда? Не хочу быть навязчивым, но мне нужно понимать… — Не раньше, чем все будет готово. Полностью, — обрываю его. — Ему тоже не нужны промежуточные результаты. — Ясно-ясно… Взяв полотенце, голый иду в душевые и встаю под воду, упираясь в стену рукой. Как только мы найдем дольщика, я вылечу к нему, скорее всего без каких-либо уведомлений. Мы уже знаем, что это престарелый бизнесмен из тех, кто стояли у истоков. Ему принадлежит больше ста объектов здесь, в городе, и он давно отошел от дел, ударившись в меценатство и познание себя, то есть превратился в, блять, философа-аскета с золотым парашютом за плечами, так что если он и жрет только хлеб с сыром, то сыр у него с плесенью. Это будут переговоры из разряда “я пойду тебе навстречу, если ты мне понравишься”, муторное дерьмо, исход которого в процентном соотношении равен пятьдесят на пятьдесят. Если руку сюда приложил еще и Чернышов, то тридцать на семьдесят, и семьдесят — это не в мою пользу. У меня антипатия к правилу “решай проблемы по мере их поступления”, я стараюсь проблем не создавать, но здесь, судя по всему, придется ориентироваться по ситуации. Пятикилометровая дистанция ощутимо приглушила мою потенцию на сегодняшний вечер, это и было целью: выжать из себя по-максимуму, чтобы не дрочить в одиночестве, но даже без стояка в башке чище не становится. Я представляю красные веревки на белой гладкой коже, нежное податливое тело в своих руках, и меня опять накрывает голодом. Я не знаю, что с ним делать, и не знаю, на что готов пойти, чтобы его удовлетворить. Сделай Мария Новикова свой первый шаг мне навстречу, я бы не смог ей отказать, но уверен, если этот шаг сделаю я сам, с огромной вероятностью получу в ответ “нет”, ведь она уже решила, что ей лучше держаться от меня подальше, и меня бесит то, что я не могу с этим спорить. Глава 30 Кирилл — Извините, у нас тут нельзя курить… Обернувшись, смотрю на вышедшую из дверей автосалона девушку-администратора. Она колотится от ветра, переминаясь с ноги на ногу и кутаясь в черный пиджак, но не уходит, дожидаясь, пока затушу свою сигарету. Сделав затяжку, выпускаю дым в сырой вечерний воздух и тушу сигарету об урну, после чего молча направляюсь к своей машине, которую пять минут назад выгнали на стоянку перед входом после недельного ремонта. Перед тем, как тронуться, с минуту смотрю на лобовое стекло, по которому лупит дождь. Я не знаю ни одной конкретной материальной вещи в своей жизни, к которой был бы привязан в каком-то ностальгическом смысле. Ни. Одной. Если авиакомпания вдруг потеряет мой чемодан, мне будет абсолютно плевать, но в кармане пальто до сих пор звенит охапка мелочи, которую все еще не отправил в мусорное ведро, и я просто уверен — даже когда покину этот город, обнаружу эти монеты все там же — в своем долбаном кармане, потому что таскать их там мне, по необъяснимой причине, все еще не надоело. Достав из кармана телефон, листаю ленту уведомлений на тот случай, если что-нибудь пропустил. Я нихрена не пропустил. Бросаю телефон на пассажирское сиденье и включаю дворники. Коробка передач ведет себя без нареканий, пока двигаюсь по городу, но решаю сделать петлю, чтобы в этом убедиться. Пару раз мне сигналят, я веду себя на дороге грубо, но сегодня на размеренную езду я не заточен. Возвращению своей машины я радуюсь по одной единственной причине — она дает бесконтрольную свободу передвижений. Пользоваться услугами водителя для меня все равно, что предоставить в развернутом виде карту своих перемещений любому желающему, а мне не нравится быть как на ладони. Я ломаю любые ограничения вокруг себя, если могу их сломать, но никогда не забываю, что мне в любой момент могут указать на мое место. Я глотал эти тычки слишком долго, чтобы повернуть назад. Я знаю, куда карабкаюсь и делаю это в одиночку, потому что так мне проще. Я никогда особо не нуждался в деньгах. Моя мать преподаватель престижного столичного ВУЗа. Мое образование и связи позволяли без проблем заработать даже в восемнадцать, я этим и занимался. У меня был небольшой логистический бизнес к тому времени, как в двадцать четыре встретил Альбину Ахмедову. Это произошло в столичном ночном клубе, и мне достаточно было оттрахать ее один-единственный раз, чтобы уже через два месяца сидеть за обеденным столом в доме ее родителей. Возможно, уже в следующем месяце я буду держать в руках ключи от самой крупной сделки холдинга за последние пару лет, и в ней будут повязаны слишком влиятельные люди, чтобы я мог хотя бы на секунду забыть, на кой хер притащился в этот город. Я не испытываю стресса именно потому, что задача мне по силам, и потому, что не пускаю стресс в свою башку, но, когда выйдя из душа, вижу на телефоне входящий от Альбины, с размаха отправляю гаджет в стену. Звонок мгновенно прекращается. Я остаюсь без связи, по крайней мере, на остаток этого дня. Не ковыряясь в разлетевшихся по номеру запчастях, переодеваюсь в спортивную форму и спускаюсь в спортзал, где выгоняю из себя всю дурь вместе с потом и энергией, но этого мало, чтобы рухнуть в кровать и заснуть, поэтому смешиваю виски со льдом и усаживаюсь на диван перед выключенным телевизором. Забросив голову на спинку и прикрыв глаза, прикидываю, что будет, если, помимо всех прочих звонков и сообщений, этим вечером пропущу еще и попытку связаться со мной от Маши. Обжигая горло алкоголем, прикидываю, что будет, если она вдруг решит это сделать, но не сможет, и ответ у меня только один — не знаю, что будет с ней, но сам я от такого расклада отправляю в стену еще наполовину полный стакан. Беспокойство о ней, как та самая красная веревка, скрутила мозги. Я знаю, что Маша в одиночку выкарабкалась из огромных неприятностей, но это не сделало ее кожу хотя бы немного более толстой и непрошибаемой. Она как вода. Мягкая. Двигается, плавно огибая препятствия. Если попытаюсь ее схватить, просочится сквозь пальцы, потому что сдает назад, как только видит опасность. Убегает и прячется. Я не хочу ее ловить, самый большой кайф я испытал в тот момент, когда она добровольно шагнула в мои объятья. Я, твою мать, хочу ее прямо на месте, когда она проявляет инициативу. Любую. Это настолько неуловимая вещь, что к ней даже не успеваешь привыкнуть. В двадцать два я был влюблен в женщину на четырнадцать лет старше себя. Это был единственный случай в моей жизни, когда женщина была инициатором разрыва отношений. И тогда, и сейчас, ее страхи мне понятны, но я прошел через все стадии пацанских страданий, даже побывал в депрессии, правда недолго, и тот опыт просто херня в сравнении с тем, что происходит со мной сейчас. Я беспокоюсь о женщине. Беспокоюсь так, будто ее проблемы стали моими проблемами. И это достаточно реальная вещь, чтобы от мыслей сдавило виски, но новая порция алкоголя помогает примириться с тем фактом, что я сегодня больше не на связи, а отключиться помогает допитая до дна бутылка виски, которую прихватил из своей московской квартиры почти неделю назад. — Блять… — сбросив с кровати ноги и уронив голову в ладони, пытаясь защититься от тусклого утреннего света. Отельный телефон звонит на тумбочке у кровати, где-то в глубине номера звонит его дублер. Звуки лупят по мозгам, череп до самого позвоночника пульсирует. — Да… — снимаю трубку, потирая зажмуренные от боли глаза. — Я уж подумал, ты уехал без меня. — цокает Луговой. — Что с телефоном? Обернувшись, смотрю на свой раскуроченный гаджет и спрашиваю: — Куда? Мой зам смеется. Мне исключительно класть на его веселье, я даже не могу вспомнить, какой сегодня день недели. — Так к нотариусу, Кирюш. Не выспался? Взяв с тумбочки часы, смотрю на время. Восемь утра. — Дай двадцать минут, — говорю в трубку. — Сколько захочешь. — Буду внизу через двадцать минут, — возвращаю трубку на место. Десять минут из этих двадцати трачу на горячий душ, под которым стою до тех пор, пока немного не отпускает боль в висках. На бритье нет времени, на кофе тоже. Луговой вышагивает по холлу отеля, и обращает на меня взгляд, как только выхожу из лифта. На его лице скепсис, который игнорирую, говоря: — Пошли. Глава 31