— В безопасный невинный Осло. Ракель пожала плечами. — Ему надо было сменить обстановку. Начать заново. И все получилось. Он не из тех людей, у кого много друзей, но он восстановил отношения с парой старых знакомых, хорошо учился, пока… Внезапно голос ее задрожал и сломался. Харри ждал. Она сделала глоток кофе. Собралась. — Он мог исчезнуть на несколько дней. Я не знала, что мне делать. Он делал что хотел. Я звонила в полицию, психологам, социологам. Он был несовершеннолетним, и тем не менее никто ничего не мог предпринять, пока у меня не было доказательств того, что он принимает наркотики или совершает правонарушения. Я чувствовала себя совершенно беспомощной. Я! А ведь я всегда считала, что в таких случаях вина лежит на родителях, и всегда знала, как поступить, если оступились чужие дети. Не сидеть сложа руки, не медлить. Действовать! Харри посмотрел на ее руку, лежащую на столе рядом с его. Изящные пальцы. Красивые вены на бледной коже, которая обычно в начале осени еще хранила следы загара. Но он не поддался импульсу накрыть ее руку своей. Что-то мешало ему. Олег мешал ему. Она вздохнула. — И я поехала в центр и стала искать его. Вечер за вечером. Пока не нашла. Он стоял у перекрестка на улице Толлбугата и был рад меня видеть. Сказал, что он счастлив. Что нашел работу и снимает квартиру вместе с друзьями. Что ему необходима свобода, и я не должна задавать слишком много вопросов. Что он «путешествует», это его вариант свободного года, предназначенного для кругосветного путешествия, в которое пускаются другие молодые люди из Хольменколлосена. Кругосветное путешествие по центру Осло. — Во что он был одет? — Что ты имеешь в виду? — Ничего. Продолжай. — Он сказал, что скоро вернется домой. И доучится. И мы договорились, что он придет ко мне на обед в воскресенье. — Пришел? — Да. А когда ушел, я обнаружила, что он заходил ко мне в спальню и украл шкатулку с драгоценностями. — Она тяжело вздохнула и поежилась. — В той шкатулке лежало кольцо, которое ты купил мне на площади Весткантторге. — Весткантторге? — Ты не помнишь? Память Харри на бешеной скорости перематывалась назад. В ней имелись черные полосы беспамятства, белые, которые он не хотел видеть, и большие пустые пространства, выеденные алкоголем. Но были и цветные фактурные участки. Например, тот день, когда они бродили по блошиному рынку на Весткантторге. Был ли Олег с ними? Да, был, конечно. Разумеется. Фотография. Автоспуск. Осенняя листва. Или это было в другой день? Они ходили от лавки к лавке. Старые игрушки, посуда, ржавые ящики для сигар, виниловые пластинки в обложках и без, зажигалки. И позолоченное кольцо. Оно казалось таким одиноким на прилавке. И Харри купил его и надел ей на палец. Чтобы у кольца появился новый дом, сказал он тогда. Что-то в этом духе. Что-то бредовое, что она могла принять за смущение, за завуалированное признание в любви. Может, так оно и было, во всяком случае, оба они рассмеялись. Из-за его поступка, из-за кольца, из-за того, что каждый знал, что другой тоже знает. И из-за того, что им было так хорошо. Потому что все, чего они хотели и одновременно не хотели, заключалось в этом потертом дешевом колечке. Обещание любить друг друга крепко и долго и расстаться, когда любовь уйдет. Но когда она в итоге оставила его, это произошло совершенно по другим причинам. По лучшим причинам. Но, заключил Харри, она сохранила их колечко, спрятала его в шкатулку с драгоценностями, унаследованными от австрийской мамы. — Прогуляемся, пока солнце еще не спряталось? — спросила Ракель. — Да, — сказал Харри, улыбаясь ей в ответ. — Давай. Они пошли по дороге, ведущей к вершине плоскогорья. Лиственные деревья с восточной стороны были такими красными, что казались объятыми пламенем. Свет играл на поверхности фьорда, похожей на расплавленный металл. Но больше всего в городе, раскинувшемся внизу, Харри, как обычно, очаровывало созданное человеческими руками. Аспект муравейника. Дома, парки, дороги, краны, корабли в порту, начавший загораться повсюду свет. Машины и поезда, которым надо бежать в разные стороны. Сумма действий, которые мы производим. И вопрос, который может задать себе только тот, у кого имеется в распоряжении так много свободного времени, что он может остановиться и посмотреть на снующих муравьев: «Почему?» — Я мечтаю только о мире и покое, — сказала Ракель. — Только об этом. А ты о чем мечтаешь? Что тебе снится? Харри пожал плечами. — Что я нахожусь в узком коридоре, по которому летит снежная лавина и погребает меня. — Уфф. — Ладно. Ты же знаешь, у меня клаустрофобия. — Нам часто снится то, чего мы боимся и одновременно желаем. Исчезнуть, быть погребенными. Тогда ведь мы будем в безопасности, да? Харри засунул руки глубже в карманы. — Три года назад я попал под лавину. Так что все просто. — Значит, несмотря на то, что ты уехал в Гонконг, тебя преследуют призраки? — Да нет, — ответил Харри. — Ряды призраков поредели. — Правда? — Да. Какие-то вещи можно оставить в прошлом, Ракель. Искусство обращения с призраками заключается в том, чтобы долго и пристально смотреть на них и понять, что они просто призраки. Мертвые и бессильные призраки. — Вот как, — произнесла Ракель таким тоном, что он понял: тема ей неприятна. — В твоей жизни есть женщины? Вопрос прозвучал очень легко. Так легко, что он даже не поверил. — Как сказать. — А ты скажи. Она надела солнцезащитные очки. Определить, как много она хочет услышать, было непросто. Харри решил обменять свой рассказ на предоставление аналогичной информации с ее стороны. Если он захочет узнать. — Она была китаянкой. — Была? Она что, умерла? — Ракель игриво улыбнулась. Харри подумал, что, кажется, для нее еще не слишком горячо. Но он предпочел бы, чтобы она вела себя немного поделикатнее. — Деловая женщина из Шанхая. Она холит и лелеет свою гуанкси — сеть нужных связей. И богатого старого китайского мужа. И — когда представится случай — меня. — То есть, другими словами, ты пользуешься ее геном заботы? — Хорошо, если бы это было так. — О? — Она выдвигает крайне специфические требования относительно места и времени. И способа. Ей нравится… — Достаточно! — произнесла Ракель. Харри криво улыбнулся. — Как тебе известно, я всегда питал слабость к женщинам, которые знают, чего хотят. — Я сказала, достаточно. — Понял. Они шли молча. Пока Харри в конце концов не произнес вслух слова, написанные крупными буквами в воздухе перед ними: — А как насчет этого Ханса Кристиана? — Ханс Кристиан Симонсен? Это адвокат Олега. — Я никогда не слышал имени Ханс Кристиан Симонсен в связи с делами об убийствах. — Он из нашего района. Мы учились на одном курсе на юридическом. Он пришел и предложил свои услуги. — Ммм. Понятно. Ракель рассмеялась. — Я помню, что во время учебы он пару раз приглашал меня в рестораны. И хотел, чтобы я пошла с ним на курсы свинга. — Бог ты мой. Она засмеялась еще громче. Господи, как же он скучал по этому смеху! Ракель подтолкнула его в бок: — Как ты знаешь, я всегда питала слабость к мужчинам, которые знают, чего хотят. — Ну да, — сказал Харри. — И что же хорошего они тебе сделали? Она не ответила. Ей и не надо было отвечать. Вместо этого она наморщила переносицу между черными широкими бровями. Эти морщинки он обычно разглаживал указательным пальцем, как только они появлялись. — Иногда лучше иметь преданного адвоката, чем опытного, который наперед знает, чем закончится дело. — Ммм. Ты хочешь сказать, того, кто знает, что это безнадежное дело. — А ты хочешь сказать, что мне надо было нанять кого-нибудь из старых усталых лошадок? — На самом деле лучше всех работают чрезвычайно преданные.