Старик говорил с акцентом. Его было не очень легко расслышать, но он присутствовал. Польский? Русский? Во всяком случае, восточноевропейский. — Сколько? — спросил он, опершись подбородком о перстень. Я потратил несколько секунд на то, чтобы понять, о чем он спрашивает. — Чуть меньше тридцати тысяч, — ответил я. — Насколько меньше? Я подумал. — Двадцать девять тысяч семьсот, где-то так. — Курс доллара пять восемьдесят три. — Около ста семидесяти тысяч. Старикан кивнул: — Говорят, ты хорош. Его старческие глаза сияли ярче хренова бирманского сапфира. — Они это поняли, — сказал я. — Я видел тебя в действии. Тебе надо многому научиться, но я вижу, что ты умнее других имбецилов. Глядя на клиента, ты можешь определить, сколько он готов заплатить. Я пожал плечами. Мне было интересно, сколько он готов заплатить. — А еще говорят, что ты воруешь. — Только когда от этого есть выгода. Старикан рассмеялся. То есть, поскольку я видел его в первый раз, я подумал, что у него случился приступ кашля а-ля рак легких. Где-то в глубине горла у него заклокотало, и звук этот страшно напоминал старое доброе рычание южно-норвежского лодочного мотора. Потом он уставился на меня своими холодными голубыми еврейскими глазами и произнес таким тоном, будто сообщал мне второй закон Ньютона: — В таком случае ты должен решить и следующую задачку. Если ты украдешь у меня, я тебя убью. По спине у меня потек пот. Я заставил себя посмотреть ему в глаза. Ощущение было такое, словно я вглядывался в хренову Антарктику. Пустота. Холод и хренова пустыня. Но я увидел по меньшей мере две вещи, которые он хотел получить. Номер один — деньги. — Эти мотоциклисты позволяют тебе продавать десять граммов в свой карман с каждых пятидесяти граммов в их карман. Семнадцать процентов. Работая на меня, ты будешь продавать только мой товар и получать расчет наличными. Пятнадцать процентов. У тебя будет свое место на улице. Вас будет трое. Тот, у кого деньги, тот, у кого товар, и разведчик. Семь процентов тому, у кого товар, и три процента разведчику. Расчет каждый вечер в районе полуночи с Андреем. — Он кивнул в сторону маленького варианта «Серебряных мальчиков». Место на улице. Разведчик. Прямо как в сериале «Прослушка». — Договорились, — сказал я. — Давайте форму. Старикан улыбнулся улыбкой рептилии, сообщающей тебе, какое место в иерархии ты занимаешь. — Андрей об этом позаботится. Мы поговорили еще немного. Он расспросил о моих родителях, друзьях, поинтересовался, есть ли у меня жилье. Я рассказал, что живу со своей неродной сестрой и потребляю не больше, чем мне необходимо, поскольку у меня было чувство, что он заранее знал ответы на все вопросы. Только один раз я немного замялся, когда он спросил, почему я разговариваю на таком архаичном диалекте восточного Осло, хотя вырос в образованной семье на севере города. Я ответил, что мой отец, мой настоящий отец, был из восточного района. Я, блин, испугался, но мне всегда не по себе, когда я представляю, папа, как ты ходил по восточным районам, бедный, безработный, живущий в тесной холодной квартирке, в которой не слишком хорошо растить ребенка. А может, я стал так говорить, чтобы побесить Рольфа и соседских детишек-снобов. А потом обнаружил, что это дает мне превосходство, прямо как татуировки на руках: люди начинали побаиваться меня, сторониться, оставлять мне больше пространства. Пока я распространялся о своей жизни, старикан все время следил за выражением моего лица и постукивал сапфиром по подлокотнику, ритмично и неумолимо, словно вел обратный отсчет. Когда в допросе наступила пауза и из звуков в комнате остался только его стук, мне показалось, что, если я не нарушу тишину, мы просто взорвемся. — Клевая вилла, — сказал я. Это прозвучало так глупо, что я чуть не покраснел. — Здесь с тысяча девятьсот сорок второго по сорок пятый жил шеф гестапо в Норвегии, Хельмут Рейнхард. — Соседи, наверное, вам не досаждают. — Соседний дом тоже принадлежит мне. Там жил адъютант Рейнхарда. Или наоборот. — Наоборот? — Здесь не всегда можно с легкостью во всем разобраться, — произнес старикан. И сверкнул улыбкой ящера. Варана с острова Комодо. Я знал, что мне надо быть осторожным, но не удержался: — Я не понимаю по крайней мере вот что. Один платит мне семнадцать процентов, как и все остальные. Вы же хотите, чтобы на вас работала команда из трех человек, и готовы отдать им за все про все двадцать пять процентов. Почему? Взгляд старика был направлен на одну сторону моего лица. — Потому что трое — это более безопасно, чем двое, Густо. Риск моих дилеров — это мой риск. Если потеряешь все свои пешки, то получишь шах и мат, и это только вопрос времени, Густо. Казалось, он повторяет мое имя только для того, чтобы услышать его звучание. — Но прибыль… — Об этом тебе не стоит беспокоиться, — ответил он резко. Потом улыбнулся, и голос его снова смягчился: — Наш товар идет напрямую от поставщика, Густо. Степень его чистоты в шесть раз выше, чем у так называемого героина, который сначала бодяжат в Стамбуле, потом в Белграде, а потом в Амстердаме. И все равно мы платим за грамм меньше. Понимаешь? Я кивнул: — Вы можете разбодяжить товар в семь-восемь раз больше, чем остальные. — Да, мы используем добавки, но меньше, чем другие. Мы продаем то, что действительно может считаться героином. Это ты уже знаешь, и именно поэтому ты так быстро согласился на меньший процент. — Отсветы пламени блестели на его белоснежных зубах. — Потому что ты знаешь, что будешь продавать лучший товар в этом городе, что твой оборот будет в три-четыре раза больше, чем сейчас, когда ты торгуешь пшеничной мукой Одина. Ты знаешь, потому что видишь это каждый день: покупатели, идущие мимо рядов дилеров героина к тому, на ком… — …футболка «Арсенала». — Клиенты будут знать, что у тебя отличный товар, с самого первого дня, Густо. После чего он проводил меня до дверей. Поскольку он сидел, укутав ноги шерстяным пледом, я думал, что он калека или что-то в этом духе, но он оказался на удивление подвижным. У дверей он остановился, и стало ясно, что он не хочет показываться в соседней комнате. Старикан взял меня за руку чуть выше локтя. Легко сжал трицепс. — Мы скоро снова встретимся, Густо. Я кивнул. Как уже было сказано, я знал, чего еще он хочет. «Я видел тебя в действии». Он сидел и изучал меня из салона лимузина с тонированными стеклами, как картину какого-нибудь хренова Рембрандта. Поэтому я знал, что получу то, что хочу. — Разведчиком будет моя сестра. А человеком с товаром будет парень по имени Олег. — Хорошо. Еще что-нибудь? — Я хочу футболку с номером двадцать три. — Аршавин, — удовлетворенно пробормотал большой «Серебряный мальчик». — Russian.[25] Наверное, он никогда не слышал о Майкле Джордане. — Посмотрим, — с усмешкой произнес старик. Он посмотрел на небо. — Сейчас Андрей тебе кое-что покажет, и можешь начинать. Его рука продолжала похлопывать мою, и улыбка, блин, не сходила с губ. Я был напуган. И возбужден. Напуган и возбужден, как охотник на варанов острова Комодо. Серебряные мальчики поехали на пустынную пристань для маломерных судов во Фрогнерском заливе. У них был ключ от ворот, и мы продолжили путь между поставленными на зимнюю стоянку лодками. У одного из причалов мы остановились и вышли из машины. Я стоял и смотрел на черную спокойную воду, а Андрей в это время открывал багажник. — Come here, Arshavin.[26] Я подошел и заглянул в багажник. На нем по-прежнему был собачий ошейник и футболка «Арсенала». Псина всегда был страшным, но от его нынешнего вида меня чуть не вырвало. На его прыщавой роже зияли огромные черные дыры с запекшейся кровью, одно ухо было разорвано пополам, в одной глазнице вместо глаза было нечто напоминающее рисовую кашу. Когда мне удалось отвести взгляд от каши, я заметил дырку на футболке, чуть выше буквы «м» в слове «Эмиратскими». Как пулевое отверстие. — What happened?[27] — выдавил я из себя. — He talked to the copin sixpence.[28] Я знал, о ком он говорит. По Квадратуре рыскал один тайный агент. Все знали тайных полицейских агентов, но этот был как бы под прикрытием. Так, по крайней мере, считал он сам. Андрей подождал, предоставив мне возможность хорошенько все разглядеть, а потом спросил: — Got the message?[29] Я кивнул. Мне никак не удавалось отвести взгляд от изуродованного глаза. Какого черта они с ним сделали? — Петр, — позвал Андрей. Вдвоем они вынули труп из багажника, сняли с него футболку «Арсенала» и перенесли на край причала. Черная вода приняла его, беззвучно заглотила и закрыла пасть. Вот и нет его. Андрей швырнул мне футболку.