— Собираю пожертвования, — сказал Като, протягивая руку. — Их ты никогда не получишь обратно. Я оставил свой бумажник в «Леоне». От старика не пахло ни спиртом, ни пивом, только табаком и еще чем-то из детства, когда они играли в прятки у дедушки и Харри спрятался в платяном шкафу в спальне и вдохнул сладкий запах гнили, идущий от вещей, провисевших там годы, наверное с самой постройки дома. Харри нашел только купюру в пятьсот крон и протянул ее Като. — На. Като уставился на деньги. Погладил купюру. — Я тут всякое слышал, — сказал он. — Говорят, что ты из полиции. — Да? — И что ты супер. Как называется твой яд? — «Джим Бим». — А, «Джим». Знакомец моего «Джонни». И что ты знаешь этого мальчишку, Олега. — А ты его знаешь? — Тюрьма хуже смерти, Харри. Смерть проста, она освобождает душу. А тюрьма пожирает ее до тех пор, пока в тебе не исчезнут последние крохи человеческого. Пока ты не станешь призраком. — Кто рассказал тебе об Олеге? — Прихожанам моим несть числа, и паства моя велика, Харри. Я просто слушаю. Говорят, ты охотишься на этого человека, Дубая. Харри посмотрел на часы. Обычно в это время года на рейсах было много свободных мест. Из Бангкока можно отправиться в Шанхай. Цзянь Ин написала в эсэмэске, что эту неделю она будет одна и они могут вместе поехать в поместье. — Я надеюсь, что ты не найдешь его, Харри. — Я не говорил, что собираюсь… — Кто находит его, умирает. — Като, сегодня вечером я… — Ты слышал о «жуке»? — Нет, но… — Шесть ножек, вонзающихся в твое лицо. — Мне надо идти, Като. — Я сам это видел. — Като опустил подбородок на пасторский воротничок. — Под мостом Эльвсборгсбрун у порта в Гётеборге. Полицейский, выследивший героиновую лигу. Они разбили ему лицо кирпичом с гвоздями. До Харри дошло, о чем он говорит. О «жуке». Метод изначально был русским и использовался для наказания стукачей. Одно ухо стукача прибивали к полу прямо под потолочной балкой. Потом в обычный кирпич на половину длины вбивали шесть больших гвоздей, привязывали кирпич к веревке, которую обматывали вокруг балки, и давали конец веревки в зубы стукачу. Смысл — и символизм — наказания заключался в том, что, пока стукач держал рот на замке, он был жив. Харри видел результат наказания «жуком», произведенного Тайпейской триадой. Несчастного нашли на задней улице в Тяньшуе. Они использовали гвозди с широкими шляпками, которые, вонзаясь в лицо, проделывают небольшие отверстия. Когда врачи «скорой» приехали и стали вынимать кирпич из лица убитого, лицо последовало за кирпичом. Като засунул купюру в пятьсот крон в карман брюк и положил руку на плечо Харри. — Я понимаю, что ты хочешь защитить своего сына. Но подумай, а вдруг это он убил того парня? У того парня тоже есть отец, Харри. Когда родитель бьется за своего ребенка, это называют самопожертвованием, но на самом деле он хочет защитить самого себя, то есть своего клона. Здесь нет никакого морального мужества, в этом случае действует простой генный эгоизм. Когда я был маленьким и отец читал нам Библию, я думал, что Авраам был трусом, потому что послушался Бога, который попросил его принести в жертву собственного сына. Когда я стал взрослым, я понял, что по-настоящему бескорыстный отец готов пожертвовать собственным ребенком, если это послужит более высокой цели, чем родственные отношения. Потому что такие цели существуют. Харри бросил сигарету на тротуар. — Ты ошибаешься. Олег не мой сын. — Не твой? Почему же ты тогда здесь? — Я полицейский. Като засмеялся: — Шестая заповедь, Харри. Не врать. — Разве это не восьмая? — Харри наступил на дымящийся окурок. — И насколько я помню, заповедь гласит, что ты не должен говорить неправду о своем ближнем, что означает, что ты можешь немного приврать о самом себе. Но ты, наверное, не успел завершить теологическое образование? Като пожал плечами: — У нас с Иисусом нет никаких формальных профессий. Мы — люди слова. Но как и все шаманы, гадалки и шарлатаны, мы иногда можем подарить ложные надежды и подлинное утешение. — Ты ведь даже не христианин. — Позволь сказать, что вера никогда не приносила мне ничего хорошего, только сомнения. Это и стало моим заветом. — Сомнение. — Именно. — Като сверкнул в темноте желтыми зубами. — Я вопрошаю: разве сейчас мы можем быть уверены в том, что Бога нет, и в том, что у него нет лица? Харри тихо засмеялся. — Мы не такие уж разные, Харри. Я ношу пасторский воротничок, а ты — фальшивую звезду шерифа. Насколько непоколебима твоя вера в твое евангелие? Чтобы дать защиту нуждающимся и увидеть, как заблудшим воздастся в конце концов за грехи их? Разве ты тоже не сомневаешься? Харри вытряхнул из пачки новую сигарету: — К сожалению, в этом деле сомнений не осталось. Я уезжаю домой. — В таком случае счастливого пути. Я должен успеть на свою церковную службу. Раздался гудок автомобиля, и Харри машинально повернулся. Передние фары ослепили его и исчезли за поворотом. Тормозные фонари полицейской машины, снизившей скорость при въезде в гараж, в темноте были похожи на горячие угли. А когда Харри повернулся обратно к Като, того уже не было. Казалось, что старый пастор растворился во мраке, Харри слышал только звук шагов человека, идущего по направлению к кладбищу. Как он и рассчитывал, сбор багажа и выписка из «Леона» заняли ровно пять минут. — Гостям, которые платят наличными, мы делаем небольшую скидку, — сказал парень за стойкой. Не все было новым. Харри заглянул в бумажник. Гонконгские доллары, юани, американские доллары, евро. Зазвонил мобильный телефон. Харри ответил, веером раскладывая купюры перед парнем: — Говорите. — Это я. Что ты делаешь? Черт. Он не собирался звонить ей до тех пор, пока не доберется до аэропорта. Хотел сделать все как можно проще и жестче. Порвать все одним движением. — Выписываюсь из гостиницы. Я перезвоню через две, хорошо? — Я просто хотела сказать, что Олег связался со своим адвокатом. Э-э… в общем, с Хансом Кристианом. — Норвежские кроны, — сказал парень. — Олег говорит, что хочет встретиться с тобой, Харри. — Черт! — Что, прости? Харри, ты здесь? — Вы принимаете карты «Виза»? — Для вас будет дешевле дойти до банкомата и снять наличные. — Встретиться со мной? — Он так сказал. И как можно скорее. — Это невозможно, Ракель. — Почему? — Потому что… — Банкомат всего в ста метрах отсюда по улице Толлбугата. — Потому что?