— Да, страху натерпелись! Но практически ничего не потеряли. На чердаке сено загорелось, мальчишки туда любили лазать, все думали, клад найдут. Мы почти все вынесли, и в первую очередь фарфор. И, представьте, какие замечательные люди у нас: ни одного предмета не разбили, не потеряли. Пострадала только угловая комната, погибло много хохломы, несколько прялок, шесть шкатулок палехских. — Быстро погасили? — спросил я. — Слава Богу, быстро. И ремонт сделали быстро. Добровольцы энтузиасты нашлись, и райцентр помог. — А куда же вы фарфор вынесли? — поинтересовался я. — Сначала на улицу, в коробки складывали, потом перенесли коробки ко мне в подвал. — А остальные экспонаты? — Картины тоже ко мне, а остальное люди взяли по домам. Но вернули все до последней ложки! — гордо сказала Ольга Леонидовна. — Да, натерпелись вы! — посочувствовал я. — А как девушка, диссертацию написала? — Заканчивает. Недавно письмо получила от нее, снова к нам собирается. — Понятно! Ну спасибо, Ольга Леонидовна, вернемся в Питер, главная забота будет ваш музей, — сказал Семенцов, и мы стали прощаться. То, что мы ничего не узнали о старожилах — обладателях фарфора, казалось, его ничуть не волновало. На следующий день Дима вдруг сказал: — Поедем в Вологду! В Вологду, так в Вологду. Но, приехав к Ивану Васильевичу мы уже не пошли. Дима предложил: — На охоту хочешь сходить? — На какую охоту? — почему-то испугался я. — В лес сходим, за зайчиками, Птичками. — Да у нас нет ничего! Ни лыж, ни ботинок, ни ружей, наконец! — Это дело наживное! — махнул рукой Дима. — У меня здесь старые дружки есть. У тебя нога какого размера? — Сорок три! — Все будет в лучшем виде. — И он ушел. Через два часа гостиничный номер был завален охотничьим снаряжением. Рюкзаки, ботинки, ружья, патроны, котелок, ложки, да плюс ко всему Семенцов притащил старые, но вполне сносные свитера, штаны из чертовой кожи и два ватника. Да, Тамара была права: Дима Семенцов всем снабженцам снабженец. Я, естественно, не понимал смысла нашей охотничьей экспедиции, но решил помалкивать. На следующее утро в номер явился высокий румяный парень в финском спортивном костюме и весело осведомился: — Готовы, охотнички? — Поехали, Петя, — ответил Семенцов и через пару минут мы уже уселись со всем снаряжением в еще не старую «ниву», а еще через полчаса Петя доставил нас в небольшую деревушку, на въезде в которую стоял указатель с надписью «Чикино» и заявил: — Конечная остановка. Вагон дальше не идет. Мы вылезли, Дима сунул владельцу «нивы» несколько бумажек и сказал: — Значит, как договорились. Послезавтра с восемнадцати ждешь на этом самом месте. — Слушаюсь, гражданин начальник. Карета будет! Ни пуха, ни пера! — К черту! — буркнул Дима, и мы, нагрузившись рюкзаками, ружьями, встали на лыжи и тронулись к недалекому лесу. Часа два мы шли довольно быстро, потом пошло редколесье, местность стала напоминать болото, заросшее чахлыми сосенками и осинами. Семенцов остановился, выбрал пенек, указал мне на другой, извлек из рюкзака термос с чаем и кружку, налил мне и сказал: — Попей! Чай с травкой местной, она сил прибавляет, а силы тебе с непривычки понадобятся. Сейчас пойдут сплошь болота. Держись за мной. Хоть и замерзло все, но местами на пути теплые ключи попадутся, не свались в промоину. Я послушно глотнул горячего настоя. Какие в нем были намешаны травы, естественно, не понял. Любая трава, по мне, в настое пахнет травой. Отличаю я разве что вкус мяты, которой здесь явно не было. В три часа дня, еще засветло, мы сделали привал на обед. К этому времени я уже выдохся, несмотря на травяной настой, которым мы еще дважды подкреплялись. После обеда мой благодетель разрешил мне еще пятнадцать минут полежать на ватнике у затухающего костра, и примерно в половине пятого уже в полной темноте мы двинулись дальше. Мы шли еще четыре часа с одним десятиминутным перекуром. И наконец около девяти часов подошли к дому. Я не оговорился, перед нами высился именно дом, а не охотничья избушка, в которых мне приходилось ночевать в архангельских лесах во время студенческих летних странствий. Семенцов открыл замок своим ключом, мы вошли в просторные сени, потом в горницу. Дима пошарил лучом фонарика, нашел лампу «летучая мышь», зажег фитиль, и я увидел вполне приличную комнату с русской печью, столом из досок, двумя лавками вдоль него, кроватью в углу. В торце возвышалось нечто, похожее на трон, — солидный стул темного дерева, с резьбой на спинке, мягким сидением и подлокотниками. — Вот мы и дома, Стасик! — весело сказал Семенцов. — Давай-ка за водой, в сенях два ведра, речка здесь под горкой, рядом. Я взял ведра, фонарь и, с тоской думая о том, как потащусь с ними вверх по заснеженному склону, пошел к речке. Нашел я ее довольно быстро по шуму, попутно подумав с любопытством, что же делают обитатели дома, когда мороз достигает сорока, а, по слухам, такое здесь случается, и речка замерзает. Зачерпнув ведрами воду, я посмотрел вверх на дом, где светилось окошко, и решил, что напрямую подниматься слишком круто, а если пройти немного по берегу, то можно подняться по пологой стороне холма, но едва я успел сделать несколько шагов, как берег подо мной провалился и я оказался по пояс в ледяной воде. Проклиная мифическую охоту, Семенцова, свои задания и в особенности почему-то помянув недобрым словом Акимыча, я вылез на берег выловил ведра и почти бегом, не разбирая дороги, рванул по склону к избе. Семенцов расхохотался, потом, проявив неожиданную заботливость, приказал: — Снимай все, переодевайся в сухое, чего не хватает, возьми на печке. Она скоро нагреется, отлежишься, отогреешься. Куда же ты полез, я же тебе говорил, здесь теплые ключи встречаются, подмывают лед у берега. — Это ты про лес говорил, — буркнул я, стуча зубами. Выпил залпом полстакана водки, заботливо налитой Димой и, натянув на себя пару штанов, одни из которых взял на печи, два свитера и запасные Димины шерстяные носки, полез на печку. Сюда через полчаса Дима мне подал котелок с картошкой и тушенкой, еще полстакана водки и я, умяв все это, пригрелся и стал думать. Печь действительно скоро нагрелась, мерцал огонек лампы, Дима стал устраиваться спать в спальном мешке на кровати. Проснулся я среди ночи, как мне показалось, от какого-то шума. Но в избе было тихо и темно. Дима сопел в дальнем углу, за окном было светло от лунного света. Я полежал, прислушиваясь. Меня знобило, во рту было сухо. Очевидно, все-таки простудился. Я тихонько, стараясь не разбудить Диму, слез с печки, подошел к столу, где стояли ясно видные в лунном свете кружки. Едва поднеся кружку ко рту и сделав глоток, я вдруг услышал легкий скрип, потом где-то чуть слышно хлопнула дверь. Я замер. Кто здесь мог быть? Какая дверь хлопнула? Входную дверь Дима запер на засов, это я еще помню, пока не заснул. Под окном послышался легкий скрип снега, я повернулся и вдруг едва не заорал от ужаса. В окно заглядывал призрак. Ей-Богу, я не суеверный и как выглядят призраки, знаю только по голливудским фильмам. Но то, что я увидел, было пострашнее любого фильма ужасов. Нечто безликое, бесформенное, с двумя дырками на белом фоне. Только я собирался вскрикнуть — упырь исчез. Я бросился в сени, что-то с грохотом рухнуло, я едва нашел дверь, отодвинул засов, выскочил на крыльцо. Никого! В избе что-то проворчал Семенцов, потом крикнул: — Ты что, охотник, чокнулся?! Влезай обратно, воспаление легких тут с тобой заработаешь. Всю избу выстудил. Я вернулся, все еще трясясь то ли от страха, то ли от простуды. На мои заверения, что я видел в окне упыря, Дима проворчал: — Во-первых, пить надо меньше, во-вторых, в здешних местах примета есть верная: если кто в феврале в речку окунется, тому всенепременно среди ночи упырь явится. Иной раз с собой уводит. Тебя, слава Богу, в покое оставил. Ложись да попей еще травки из термоса. Я действительно скоро заснул. Утром от простуды не осталось и следа. Я чувствовал себя свежим и готовым на любые подвиги. Первым делом я вышел и обошел вокруг дома. К утру пошел снег, и никаких следов я нигде не нашел. Правда, обнаружил пристройку к избе как бы с отдельным входом. Но на дверях висел могучий ржавый замок, который явно очень давно не открывался. Дима, заметив мои изыскания, сказал, что пристройка — это сарайчик для дров и запаса продуктов и что войти в нее можно только из избы, что еще раз доказывает, в каком состоянии я был ночью, когда мне могло привидеться все что угодно. Настаивать я не стал, но кое-какие наблюдения оставил при себе. Глава десятая После завтрака Семенцов велел собираться. — Пойдем, прогуляемся. Ружья на всякий случай возьмем, а рюкзаки не надо. Мы встали на лыжи и средним ходом пошли вдоль ручья, потом по болоту. Часа через полтора кончилось болото, мы прошли небольшую сосновую рощу и вышли на поляну, где стояли три избы, чуть в стороне дымились две трубы. — Кооперативная артель «Красный горшечник», — усмехнулся Семенцов. — Пойдем, посмотрим, что они здесь поделывают. В ближней к лесу избе нас встретил мужик в фартуке, заляпанном глиной, надетом поверх ватника. Как оказалось, бригадир Михаил Семенович. Он приветствовал нас довольно радостно: — О, премия приехала! В избе стояли два гончарных станка, за которыми сидели мужики. Мы посмотрели, как они крутят гончарные круги, как ловко, мягко, почти любовно оглаживают стенки будущих кринок, мисок, тарелок, и отошли к столу. Скоро в избу собрались все обитатели поселка. Их оказалось четверо — все мужеского пола. Семенцов вынул откуда-то из-за пазухи мешочек, извлек из него несколько пачек денег, как я заметил, все бумажки были десятитысячными и в банковской упаковке. Дима раздал каждому по две пачки, заставил расписаться в ведомости. — Ну, пошли, посмотрим, что вы за это время сотворили, — сказал он, потом добавил: — это наш рекламщик, он же искусствовед. Будет вашу работу оценивать. Мы перешли в соседнюю избу, которая, очевидно, служила складом готовой продукции.