Когда он закончил, Павел опустил подбородок на сомкнутые замком пальцы, он выглядел так, будто пытался разобраться с философской задачей вселенского масштаба. — То есть ты влез в разборки двух девиц, ни одну из которых толком не знаешь и ни с одной из которых не спишь, просто потому, что мимо пройти не смог? — Когда ты это так формулируешь, весь героизм испаряется, — проворчал Кирилл. — Я просто пытаюсь понять, кто из них врет… — А грудь у какой больше? — Папа! — О, покраснел, — заметил Павел. — Значит, все не безнадежно, и ты не за пионерский галстук сражаешься. Становись на сторону той, которая тебе больше нравится. — Справедливость так не работает! — Зато личная жизнь разнообразней становится. Я бы на твоем месте не относился к этому расследованию слишком серьезно. Это какие-то бабьи дела, ну что там может быть? Максимум — подерутся и волосы друг другу повырывают. Так сейчас в моде такие прически, что непонятно, кому стилист оформил, а кто в пьяной драке побывал! Кирилл вспомнил, как дрожала, читая с экрана угрозы Алла, как плакала в ресторане Натали… Да, это вроде как были личные разборки. Но предчувствие серьезной беды появилось уже тогда и отказывалось уходить. — Мне все равно нужно знать, — настаивал Кирилл. Павел раздраженно поморщился, вырвал из ежедневника лист и вместе с шариковой ручкой бросил сыну. — Пиши все, что о них знаешь. Имена, адреса, род деятельности. — Зачем?.. — Как я вижу, тут два варианта… Либо не врут они обе, ты все понял неправильно, есть третья или даже четвертая сторона, которая им гадит. Либо врет одна из них, но это ложь высокого уровня, которой не учатся так легко. Посмотрю, нет ли в прошлом каждой из них чего-нибудь такого, что ты по своей щенячьей наивности упустил. — Спасибо… наверное. — Да нормально благодари, я действительно проверю, — пообещал Павел. — Ты сейчас, конечно же, метнешься к Яну? Даже если я попрошу тебя этого не делать? — Конечно же, метнусь. Поэтому ты и не попросишь. — Раз уж тащишься туда, постарайся убедить его быть осторожным. Хотя кому я это говорю? Никакой с вами спокойной старости! — Совершенно никакой, — согласился Кирилл. — Оставайся вечно молодым! — Иди отсюда, подхалим! Позвоню, как что-нибудь узнаю. Кирилл не пытался намеренно поддразнить отца, он действительно сразу же поехал к дяде. Ситуация с Яном его несколько беспокоила. Он помнил, что близнецы еще не из такого выкручивались. Но не слишком ли много сейчас навалилось? Да еще и Александра на этот раз далеко… Впрочем, сам Ян его опасений не разделял. Дядя оказался дома, не на работе — то ли выходной взял, то ли из-за истории с избиением его все-таки отстранили. В любом случае, угнетенным он не выглядел. Его квартира оказалась завалена материалами по делу Арсении Курцевой: ее статьями, фотографиями из ее соцсетей, информацией о людях, которые так или иначе были связаны с ней. Ян отвлекся лишь для того, чтобы впустить племянника. После этого он сразу же вернулся к записям — хаотичным на вид, но понятным ему. Кирилл тоже осмотрел распечатки в надежде на озарение, но так ничего и не понял. — Есть подвижки? — осторожно поинтересовался он. — Есть противоречия. Эта Курцева по большей части была честным журналистом — но в одном деле все указывает на полный обман. — Да уж, противоречия мне знакомы… А где обман? — В деле Вадима Витько, фармацевта этого… Но разве это не странно: после долгих лет честной работы вдруг мошенничать, да еще и по-крупному? — Странно, если вдруг, — рассудил Кирилл. — Что, если это стало не каким-то переключением с одного на другое, а вполне логичным финалом чего-то? Он это не обдумывал, версия появилась сама собой. И уже произнеся ее вслух, Кирилл вспомнил Натали, плакавшую в ресторане. Если она не врала ему, получается, ее давно и старательно доводили. В итоге она, уставшая от преследований, и на Кирилла отреагировала так, как раньше и не подумала бы. В случае с Арсенией Курцевой это было не так уж невероятно. Кирилл говорил с Даной, и даже полубезумная поэтесса злорадствовала из-за того, что Арсении не удалось ничего по-настоящему изменить. В других делах, скорее всего, было так же… Своими расследованиями Арсения лишь убирала слабое звено цепи — а потом цепь замыкалась и все возвращалось на круги своя. Разве перестали снимать порнографию после того, как она вывела из игры фотографа Игоря Фунтова? Разве прекратилось мошенничество по методу Даны Кагановой? Все это Кирилл теперь пытался объяснить дяде, но Ян по-прежнему смотрел на него с сомнением. — Не могла же она быть настолько наивной… — Почему нет? — настаивал Кирилл. — Смотри, на деньги она не велась, угроз не боялась… Для этого правильная наивность и нужна! Укрепленная верой в то, что ты делаешь нечто хорошее для мира, для людей… — Но она ничего глобально не изменила, — задумался Ян. — В принципе, так могло быть… Сначала она даже не заметила этого, потом до нее дошло… В Австралию она вроде как прикатила с эмоциональным выгоранием. Если учесть, что в карьере у нее все складывалось замечательно, выгорание могло быть вызвано как раз ее поражением в борьбе с ветряными мельницами. — Вот именно! Смотри, как у нее получалось… Александра же сообщила тебе, что отношения с сестрой у этой журналистки были не очень? — Предположительно. Сестра настаивает, что они были близки. — Понятно, что она теперь настаивает, правда ей не особо выгодна! Но ведь все связано… В карьере у Курцевой сложилось хорошо — а она не была карьеристкой! Она явно убедила себя, что сражается за правое дело или как-то так. Но всем было плевать на некую справедливость, все равно находились люди, которые занимали освобожденную ею нишу. Она разочаровывалась все больше. А в Австралии она все переоценила под влиянием общения с кенгуру и решила пожить для себя. — Это я как раз допускаю, я пока не вижу, как она могла такое проделать. Это не вопрос мотивации или ценностей, это вопрос возможностей. Кто-то другой Яна бы не понял, а вот Кирилл сразу сообразил, о чем речь. Не важно, разочаровалась Арсения или нет. Она много лет была честной журналисткой — и умела быть только честной журналисткой. И она же виртуозно подставила Вадима Витько с первой попытки. Это каким образом, интересно? Казалось, что версию придется менять, когда взгляд Кирилла скользнул по очередному набору фотографий, разложенных на столе Яна, — и наткнулся на знакомое лицо. Кирилл подошел поближе, изучая снимки. Люди в большинстве своем и их окружение были ему не знакомы, он понятия не имел, кто и где снял эти фотографии. Но одного человека Кирилл определенно видел раньше, и это тоже было связано с историей Арсении. Не бывает таких совпадений… — Что это? — уточнил он. — Это? Я попросил Витько передать мне фото и видео по тому проекту, который Арсения использовала против него. Это команда, которая якобы подделала результаты испытаний. А что? — А то, что я вот эту тетку знаю, — Кирилл указал на молодую женщину с короткими, выкрашенными в изумрудно-зеленый цвет волосами. — Откуда? — Она работала с Даной Кагановой! У Даны даже в психушке висит групповое фото команды, которую она считала верной и преданной. При этом Дана допускала, что кто-то из этой команды сдал ее Арсении, но даже не догадывалась, кто. Ян поднял одну из фотографий, ту, где женщину с изумрудными волосами было видно лучше всего, поднес к свету. Потом он достал из стопки список имен — очевидно, тоже переданных обманутым фармацевтом. — Она работала с Арсенией еще со времен разоблачения Даны, а раз она согласилась пойти на обман, они явно хорошо общались, — добавил Кирилл. — Очень может быть… Постараюсь выяснить, что за она. Найдем ее — может, и выясним, кто надоумил Арсению пойти на преступление. Глава 13 Она пришла ночью — так бывало чаще всего. Ян поймал себя на том, что даже не удивился, когда в прихожей хлопнула дверь. Это стало привычным. Не сразу, конечно, некоторое время он еще пытался вразумить Еву, объяснить ей, почему пропадать на несколько недель — это плохо, а звонить хотя бы раз в несколько дней — хорошо. Ева смотрела на него непроницаемо голубыми глазами, иногда даже кивала, но жить продолжала так, как ей удобней. Однажды она все же удосужилась объяснить: — Я не вижу смысла звонить, это не несет пользы и выгоды. Если я прихожу к тебе, значит, я жива. Если я умру, никакие звонки это не изменят. Если ты скажешь мне больше не приходить, я не приду. Этот вариант всегда остается доступным. — То есть такое указание ты выполнишь, а просьбу звонить — нет? — удивился Ян. — Да. Вот и весь разговор с ней. Пришлось принять и эту странность — одну из многих. Ян не исключал, что однажды действительно велит ей не приходить, и все закончится. Но пока ему этого не хотелось. Компания Евы оказалась как нельзя кстати, особенно теперь, когда за стеной, в квартире сестры, царила тишина. В последнее время слишком многое пошло не так, а поговорить искренне, не таясь, было не с кем. Старшие брат и сестра обрушили бы на него ведро критики, а это точно настроение не улучшало. Кирилл был настроен куда лояльней, однако племянник любое его слово мог воспринять как призыв к действию, и Яну приходилось объясняться с ним очень осторожно, стараясь не подкинуть ему деталей, которые приведут к беде. За Еву же беспокоиться было не нужно, она слушала прекрасно… если к ней привыкнуть. Но в общении с Евой ко всему нужно было привыкать, так что тут никаких исключений. Раньше Яну казалось, что она вообще не слушает его. Он делился с ней чем-то по-настоящему важным, а она воспринимала это с каменным лицом, будто ожидая, когда же он замолчит и их совместное время снова станет интересным. Но потом Ева демонстрировала, что услышала и обдумала каждое его слово. Так Ян и свыкся с тем, что не следовало ожидать от нее бурной мимики или эмоциональных восклицаний. Ева могла все это изобразить — и притворялась она мастерски. Однако Ян научился ценить то, что в его присутствии она не считала нужным притворяться. Пока он рассказал ей только про дело Холмогорцева. Там подвижек не было вообще, и он не отказался бы получить совет. Но Ева предпочла сосредоточиться не на жертве, а на преступнике: — Я могу убить Костюченко. Ты знаешь об этом. — А ты знаешь, что я обязан задержать тебя за такие слова и сообщить куда следует. — Как и о многом другом, — еле заметно, одними уголками губ улыбнулась Ева. — Тем не менее. Я не буду его убивать, ладно. Его переедет машина. Дважды. — Ни в коем случае. — Почему?