— Поскольку это имя на протяжении последних пятидесяти лет принадлежит к наименее популярным в Норвегии, можем считать так. Собеседник изучал Харри, кивая и не переставая улыбаться, как будто мозг его проигрывал полученную информацию о человеке, стоявшем перед ним. Но он не собирался отходить от входной двери или отвечать на вопросы Харри. — Ну и? — спросил Харри, переминаясь с ноги на ногу. — Я передам ей, что вы приходили. Харри быстро просунул ногу между дверью и косяком. Он автоматически немного приподнял подошву, чтобы удар пришелся на подметку, а не на верхнюю часть кожаного ботинка. Таким вещам его научила новая профессия. Собеседник посмотрел на ногу Харри и поднял на него глаза. Снисходительное превосходство исчезло. Он хотел что-то сказать. Что-то резкое, чтобы поставить Харри на место. Но Харри знал, что он передумает. Когда прочитает на лице Харри то, что заставит его передумать. — Вам надо… — сказал мужчина. Замолчал. Моргнул. Харри ждал. Замешательства. Смятения. Отступления. Мужчина моргнул еще раз и прокашлялся: — Ее нет дома. Харри стоял, не открывая рта. В звенящей тишине. Две секунды. Три секунды. — Я… э-э, не знаю, когда она вернется. На лице Харри не дрогнул ни мускул, в то время как на лице другого мужчины одно выражение сменяло другое, словно в поисках того, за которое можно спрятаться. Поиск закончился там, где и начался, — на дружелюбном выражении. — Меня зовут Ханс Кристиан. Я… я прошу прощения, что мне пришлось быть таким нелюбезным. Но по этому делу мы получаем так много разных обращений, что Ракели сейчас важно немного побыть в покое. Я ее адвокат. — Ее? — Их. Ее и Олега. Хотите зайти? Харри кивнул. На столике в гостиной лежали кипы бумаг. Харри подошел к ним. Документы по делу. Отчеты. Высота кипы свидетельствовала о том, что расследование было всеобъемлющим и долгим. — Можно поинтересоваться причиной вашего визита? — спросил Ханс Кристиан. Харри листал документы. Анализы ДНК. Свидетельские показания. — Ну ладно, а ты? — Что? — А ты зачем здесь? Разве у тебя нет офиса, где бы ты мог готовиться к защите? — Ракель захотела участвовать, она все-таки юрист. Послушайте, Холе. Я прекрасно знаю, кто вы такой и как вы были близки с Ракелью и Олегом, но… — А насколько ты близок с ними? — Я? — Да. Я слушаю тебя, и мне кажется, что ты принял на себя заботы о многих сторонах их жизни. Харри услышал в своем голосе нотки недовольства и понял, что выдал себя. Другой мужчина посмотрел на него с удивлением. И Харри осознал, что потерял преимущество. — Мы с Ракелью — старые друзья, — сказал Ханс Кристиан. — Я вырос здесь неподалеку, мы вместе учились на юридическом, и… да. Когда люди проводят лучшие годы жизни бок о бок, между ними возникают прочные связи. Харри кивнул. Знал, что ему надо помалкивать. Знал: что бы он ни сказал, будет только намного хуже. — Ммм. Но немного странно, что я ничего не слышал об этих связях, когда мы с Ракелью были вместе. Ханс Кристиан не успел ответить. Дверь открылась. На пороге стояла она. Харри почувствовал, как в сердце ему вонзился коготь и начал рвать его. Она была такой же, как раньше: стройная, прямая. С таким же лицом, по форме напоминающим сердечко, с темно-карими глазами и большим ртом, который так охотно смеялся. Почти с такими же волосами, длинными, только не такими темными, немного поблекшими. А вот взгляд изменился. Он превратился во взгляд загнанного зверя, нервный, диковатый. Но когда она посмотрела на Харри, что-то в ее глазах стало прежним. Он увидел отблеск того, какой она была раньше. Какими они были раньше. — Харри, — произнесла она. И при звуках ее голоса все остальное стало таким же, как раньше. Он сделал два широких шага и заключил ее в объятия. Запах ее волос. Ее пальцы на его позвоночнике. Она первой разомкнула руки. Он сделал шаг назад, не сводя с нее глаз. — Ты хорошо выглядишь, — сказала она. — Ты тоже. — Врунишка. По ее губам скользнула быстрая улыбка. А глаза уже наполнились слезами. Так они и стояли. Харри позволил ей изучить себя, позволил разглядеть состарившееся на три года лицо с новым шрамом. — Харри, — повторила она и, склонив голову набок, рассмеялась. Первая слезинка зацепилась за ее ресницу и сорвалась вниз, прочертив полоску на мягкой коже. Где-то в комнате кашлянул мужчина с гольфистом на рубашке и сказал, что опаздывает на какую-то встречу. И они остались вдвоем. Пока Ракель готовила кофе, Харри заметил, как она скользнула взглядом по его металлическому протезу, но никто из них не высказал комментариев на этот счет. По немому уговору они решили никогда не говорить о Снеговике. Поэтому Харри сидел за столом на кухне и рассказывал о своей новой жизни в Гонконге. Рассказывал то, что мог и что хотел. Что работа «советником Хермана Клюйта по взиманию задолженностей» заключалась в визитах к должникам, просрочившим платежи, с целью вежливо напомнить им об этом. Короче говоря, он советовал им заплатить как можно скорее. Харри рассказал, что его главным и единственным преимуществом были сто девяносто три сантиметра роста (и это без обуви), широкие плечи, налитые кровью глаза и свежий шрам на лице. — Дружелюбно, профессионально. Костюм, галстук, мультинациональные компании в Гонконге, Шанхае и на Тайване. Отельные номера с обслуживанием. Красивые офисные здания. Все цивилизованно, банковская деятельность а-ля Швейцария с китайской спецификой. Западные рукопожатия и вежливые приветствия. И азиатские улыбки. В большинстве случаев они платят на следующий день. Херман Клюйт доволен. Мы понимаем друг друга. Она разлила кофе по чашкам и села. Вздохнула. — Я нашла работу в международном трибунале в Гааге, но офис располагался в Амстердаме. Я подумала, что если мы уедем из этого дома, из этого города, от всего того внимания, от… «От меня», — подумал Харри. — …воспоминаний, то нам будет лучше. Поначалу так оно и было. А потом началось. Сначала беспричинные вспышки ярости. Когда Олег был маленьким, он никогда не повышал голоса. Ворчал, да, но чтобы так… Говорил, что я испортила ему жизнь, увезя из Осло. Он говорил так, потому что знал: мне нечего сказать в оправдание. А когда я начинала плакать, он тоже плакал. Спрашивал, почему я прогнала тебя, ведь это ты спас нас от… от… Он кивнул, и ей не пришлось произносить имя вслух. — Он начал поздно возвращаться домой. Встречался с приятелями, с которыми я не была знакома. Однажды признался, что был в кофейне на Лидсеплейн и курил хэш. — Как и все туристы? — Вот именно, это же часть обязательной программы при посещении Амстердама, подумала я. Но одновременно испугалась. Его отец… ну, ты знаешь. Харри кивнул. Русская семья из высшего общества со стороны отца. Пьянство, ярость, депрессии. Прямо как у Достоевского. — Он часто сидел один у себя в комнате и слушал музыку. Тяжелые, мрачные вещи. Да, ну ты знаешь эти группы… Харри снова кивнул. — Но и твои диски тоже. Фрэнка Заппу. Майлза Дэвиса. «Supergrass». Нила Янга. «Supersilent». Ракель быстро сыпала именами, и Харри заподозрил, что она тоже слушала его диски. — И вот в один прекрасный день я пылесосила в его комнате и нашла две таблетки со смайликами. — Экстези? Она кивнула. — Через два месяца я подала заявку, получила место в госпрокуратуре и переехала обратно. — В безопасный невинный Осло. Ракель пожала плечами. — Ему надо было сменить обстановку. Начать заново. И все получилось. Он не из тех людей, у кого много друзей, но он восстановил отношения с парой старых знакомых, хорошо учился, пока… Внезапно голос ее задрожал и сломался. Харри ждал. Она сделала глоток кофе. Собралась. — Он мог исчезнуть на несколько дней. Я не знала, что мне делать. Он делал что хотел. Я звонила в полицию, психологам, социологам. Он был несовершеннолетним, и тем не менее никто ничего не мог предпринять, пока у меня не было доказательств того, что он принимает наркотики или совершает правонарушения. Я чувствовала себя совершенно беспомощной. Я! А ведь я всегда считала, что в таких случаях вина лежит на родителях, и всегда знала, как поступить, если оступились чужие дети. Не сидеть сложа руки, не медлить. Действовать! Харри посмотрел на ее руку, лежащую на столе рядом с его. Изящные пальцы. Красивые вены на бледной коже, которая обычно в начале осени еще хранила следы загара. Но он не поддался импульсу накрыть ее руку своей. Что-то мешало ему. Олег мешал ему. Она вздохнула.