— Это означает, что мне придется досмотреть вас. Пройдемте с нами. В ее карих глазах по-прежнему присутствовала мягкость, но интонация была отнюдь не просительной. И в тот же миг Турд понял как. Он схватился за удостоверение на нагрудном кармане. Кокаин. Он забыл протереть удостоверение, после того как приготовил последнюю дорожку. Наверное, собака это учуяла. Но тогда речь идет всего о нескольких крупинках, и он легко оправдается, сказав, что брал удостоверение с собой, когда ходил на праздник. Не это было сейчас главной его проблемой. Чемодан. Его будут досматривать. Как пилота, Турда Шульца тренировали выполнять необходимые процедуры так часто, что он способен был действовать почти автоматически. Чтобы, даже находясь во власти паники, он мог делать именно то, что нужно; чтобы именно это вспоминал мозг в отсутствие другой информации. Сколько раз он представлял себе подобную ситуацию: таможенник просит его пройти на досмотр. Сколько раз думал, что ему делать, прокручивал в мозгу свои действия. Он повернулся к стюардессе и огорченно улыбнулся, успев бросить быстрый взгляд на табличку с ее именем: — Меня выделили, Кристин. Возьмешь с собой мой чемодан? — Чемодан поедет с нами, — сказала таможенница. Турд Шульц повернулся к ней: — Кажется, вы сказали, что собака пометила меня, а не чемодан? — Да, но… — В чемодане находятся бумаги по предстоящему полету, и другие члены экипажа должны успеть их просмотреть. Разве только вы возьмете на себя ответственность за задержку забитого под завязку «Аэробуса-340», следующего в Бангкок. — Он почувствовал, как раздулся в самом прямом смысле слова. Легкие его наполнились воздухом, и грудная мускулатура проступила под форменным пиджаком. — Если мы пропустим свою очередь на взлет, это будет означать несколько часов задержки и огромные материальные потери для авиакомпании. — Боюсь, что правила… — Триста сорок два пассажира, — оборвал ее Шульц, — многие из которых — дети. Он надеялся, что в его голосе она услышит серьезную озабоченность капитана, а не нарастающую панику наркокурьера. Таможенница погладила собаку по голове и посмотрела на него. Она выглядит как домохозяйка, подумал он. Женщина, обремененная детьми и ответственностью. Женщина, которая должна войти в его положение. — Чемодан мы возьмем с собой, — сказала она. Позади нее показался еще один таможенник. Он стоял, широко расставив ноги и скрестив руки на груди. — Ладно, давайте уже скорее, — вздохнул Турд. Начальник отдела по расследованию убийств Полицейского управления Осло Гуннар Хаген откинулся на спинку кресла и внимательно посмотрел на мужчину в льняном костюме. Три года назад зашитая рана на его лице была темно-бордовой, а сам он казался совершенно сломленным. Но сейчас бывший подчиненный Хагена выглядел здоровым, он набрал пару крайне необходимых килограммов, а плечи его расправились и заполнили пиджак костюма. Костюм. Хаген помнил, что его подчиненный носил джинсы и ботинки, и ничего другого. Так же непривычно было видеть бедж с надписью «Харри Холе» на отвороте пиджака, свидетельствующий о том, что его гость — посетитель, а не сотрудник. Но этот гость расположился на стуле в своей обычной позе: скорее лежа, чем сидя. — Ты выглядишь лучше, — сказал Хаген. — Твой город тоже, — ответил Харри, пожевывая незажженную сигарету. — Думаешь? — Красивый Оперный театр. Немного меньше торчков на улицах. Хаген поднялся и подошел к окну. С шестого этажа здания Полицейского управления он видел новый городской район Осло — Бьёрвику, купающуюся в лучах солнца. Строительство шло полным ходом. Снос старого завершился. — В последние годы значительно снизилось количество умерших от передоза. Цены взлетели, потребление упало. Городские власти получили то, о чем просили. Осло больше не самый героиновый город в Европе. — «Happy days are here again».[11] Харри сложил руки за головой и вытянулся так, что чуть не соскользнул со стула. Хаген вздохнул: — Ты не сказал мне, что привело тебя в Осло, Харри. — Разве не сказал? — Нет. А если точнее, что привело тебя сюда, в убойный отдел. — Разве не принято навещать бывших коллег? — Да, у других, нормальных, социально адаптированных людей. — Хорошо. — Харри прикусил фильтр «Кэмела». — Моя профессия — убийство. — Ты хочешь сказать, твоей профессией было убийство? — Давай я сформулирую по-другому: моя профессия, моя специальность — убийство. И это по-прежнему единственное, в чем я разбираюсь. — И чего ты хочешь? — Работать по специальности. Расследовать убийства. Хаген поднял бровь: — Ты снова хочешь работать у меня? — Почему бы и нет? Если я правильно помню, я был одним из лучших. — Неправильно, — возразил Хаген и снова отвернулся к окну. — Ты был лучшим. — И добавил более тихим голосом: — Худшим и лучшим. — Я бы взялся за какое-нибудь убийство в наркосреде. Хаген сухо усмехнулся: — Какое из них? У нас их было четыре только за последние полгода. И ни по одному мы не продвинулись. — Убийство Густо Ханссена. Хаген не ответил, продолжая изучать людей, ползающих там, внизу, по газону. В голове у него автоматически возникали ассоциации. Мошенники со страховками. Воры. Террористы. Почему он видел именно их, а не честных тружеников, которым выпало счастье во время заслуженного отдыха понежиться пару часов на сентябрьском солнце? Полицейский взгляд. Полицейская слепота. Он рассеянно слушал голос Харри, звучавший у него за спиной: — Густо Ханссен, девятнадцати лет. Знаком полиции как наркодилер и торчок. Двенадцатого июля найден мертвым в квартире на улице Хаусманна. Умер от кровопотери, получив пулю в грудь. Хаген невесело рассмеялся: — Почему ты хочешь взяться за единственное раскрытое дело? — Думаю, тебе это известно. — Да, известно, — вздохнул Хаген. — Но если бы я снова взял тебя на работу, я бы дал тебе другое дело. Дело полицейского агента. — Я хочу то дело. — Существует, если округлить, около ста причин, по которым ты никогда не получишь этого дела, Харри. — Например? Хаген повернулся к Харри: — Достаточно упомянуть первую. Это дело раскрыто. — И что дальше? — Это дело ведем не мы, а Крипос.[12] У меня нет вакансий, у нас идут сокращения. На тебя нельзя положиться. Мне продолжать? — Ммм. Где он? Хаген молча указал на каменное здание на другой стороне лужайки, за пожелтевшими кленами. — В Бутсене, — сказал Харри. — В следственном изоляторе. — Пока там. — Посещения запрещены? — Кто выследил тебя в Гонконге и рассказал об этом деле? Уж не… — Нет, — отрезал Харри. — Ну так? — Вот так.