– Господин рыцарь, – почтительно сдернул конюх шапку, – ваш жеребец конокрада поймал. – Зарко-цыгана, – хихикнул щербатый помощник. – Этого Зарко… – Куда поперек старших? – возмутился конюх, пытаясь отвесить затрещину подростку, но тот увернулся и торопливо выкрикнул: – Ратуша за Зарко награду назначила в пять талеров! – А что, такой опасный конокрад? – удивился я. Даже по меркам Швабсонии, награда за конокрада была неплохая, а с учетом здешних реалий – непомерно высокая. – Он, собака такая, в десяти деревнях лошадей увел, – сплюнул конюх. – И у нас в Вундерберге двух коней своровал. С постоялых дворов сводил! А рассчитываться-то кто будет? Понятное дело, хозяин! А хозяин с кого спросит? С нашего брата, конюха! Вот селяне и скинулись, деньги в ратушу принесли, наши – конюхи да хозяева конюшен – добавили чуток. – Зарко-цыган у нашего бургомистра лошадь свел! – не удержался-таки конюшонок, за что схлопотал еще одну оплеуху. – Фиска, закрой пасть! – рыкнул конюх. Потирая ладошку, завистливо протянул: – Вы теперь богач, господин рыцарь. – Посмотрим, – кивнул я, открывая дверь в конюшню. Конюшня была рассчитана на дюжину лошадей, но было занято лишь четыре денника. Две лошаденки, вероятно хозяйские, да Гневко с Кургузым (ишь ты, приклеилось). Первым делом я посмотрел на гнедого, но тот стриганул ушами, показывая, что у него все в порядке и все, что сдано ему под надзор, на своем месте. Так оно и было. Мешков не убавилось, а вот живности в деннике прибавилось – в углу скрючился человек в синих штанах и ярко-красном жилете на голое тело. Конокрад тихонько поскуливал и баюкал правую руку. – Как это ты его? – поинтересовался я у гнедого. – Го-го-го! – отозвался Гневко. Топнув копытом, тряхнул гривой: – То-то! Все понятно. Господин конокрад применил старую уловку – ухватил жеребца за ноздри и попытался вывести его из денника. От боли лошадь покорно идет за своим мучителем и не может подать голос. Вот только с гнедым такой трюк не прошел – жеребец воевал с тех самых пор, как перестал быть жеребенком, и подпускал к себе немногих: меня и тех, кому доверял. А мы с гнедым не привыкли доверять никому. Я-то еще могу дать промах, а вот жеребец – никогда. И правильно делает. Иначе скакал бы сейчас Зарко-цыган на моем жеребце, а не валялся на грязном полу. – Говори, – кивнул я конюху. Тот, снова сдергивая шапку, доложил: – Мы шум услыхали, ржание, а потом крики. Бежим, а этот паскуда уже на пузе лежит, а жеребец ваш его копытами обхаживает. Хотели отбить, да страшно стало. За Зарко-цыгана награда хоть за живого, хоть за мертвого – все едино, а нам еще пожить охота. У вас не конь, господин рыцарь, а целый дракон! – Драконище! – уважительно подтвердил мальчишка и опасливо посмотрел на старшего – не огреет ли снова? Но тому было не до воспитания младших. – Вы, господин рыцарь, сами его в ратушу сдадите или помощь нужна? – робко поинтересовался конюх. – Ежели надо, мы поспособствуем. Да и поделиться бы можно… Ну, хоть по пфеннигу. А лучше – мне четыре монеты, а Фиске один. И хозяину надо бы пфеннига три отвалить. Все-таки его конюшня. – Как интересно! Жеребец конокрада поймал, пока вы ворон считали, а делиться-то с какой стати? – усмехнулся я. Махнул рукой: – Тащите сами. Про гнедого можно ничего не рассказывать, он не обидится. Скажете, что сами поймали. – А как же награда? – захлопал глазами конюх. – Ведь это же целых пять талеров! Это… Приданое для моей девки, да и на свадьбу останется. Я отмахнулся: – Некогда мне с конокрадами возиться. Забирайте и утаскивайте куда хотите. – Ну, господин рыцарь, век за вас буду Бога молить! Я ж теперь свою младшую замуж смогу выдать! – завопил конюх. – Щас мы его… Фиска, болван, веревку неси. Только, господин рыцарь, вы уж гнедого попридержите, сделайте милость. Черепушка у меня одна, а без нее и приданое дочери не в радость будет. Всегда приятно, если кто-то может порадоваться. Я кивнул гнедому – подвинься. Тот недовольно помотал мордой, но спорить не стал. Конюх боязливо глянул на Гневко и осторожно, бочком-бочком стал протискиваться в денник. Зарко-цыган тем временем приоткрыл один глаз, умоляюще посмотрел на меня, а я, улыбнувшись воришке краешком губ, отвернулся, делая вид, что не знаю, что сейчас произойдет. Конокрад напрягся, как арбалетная тетива, и резко сорвался с места, сбивая с ног конюха. До мужика не сразу дошло, что приданое улетело на волю, но, когда сообразил, принялся кататься по земле и яростно выть, проклиная судьбу и поминая несчастную дочь, которой суждено теперь умереть в старых девах. Мне стало жаль бедолагу. Может, и впрямь перестарок. Наклонившись, спросил: – Девке-то сколько лет? – Восемь годков, – всхлипывая, отозвался конюх. – Восемь?! Так какая свадьба? – оторопел я, а потом разозлился. Ухватив конюха за шиворот, резко оторвал от земли. Приподняв до уровня глаз, встряхнул: – Ей же еще в куклы играть! – Так п-пока в к-куклы и-играет, – прохрипел конюх. – А д-деньги-то щас надобно копить… Я разжал руку. Смотрел, как откашливается смертельно перепуганный конюх, и мне стало стыдно! И что это на меня нашло? Почему же сразу о плохом? – Говоришь, деньги на приданое нужны… Хм… Я зашел в денник, развязал один из мешков, вытащил пригоршню серебра. Считать не стал, просто высыпал монеты к ногам конюха. Один талер кинул мальчишке: – Хватит? Откуда деньги взяли – никому ни слова. Уяснили? Старый конюх что-то прохрипел, а молодой, похоже, лишился дара речи. А с другой-то стороны – какая разница, пусть болтают. Талеры и золотые я сегодня же отвезу Мантизу, и пусть теперь у ростовщика об этом голова болит. Глава 2 Приложение к недвижимости Не люблю неожиданностей. Особенно с утра. Но с утра они чаще всего и происходят, хотя случаются нехорошие странности и в другое время суток! Вот и сейчас сквозь сон я услышал шаги, замершие у двери. Судя по звукам – одиночка, не очень тяжелый. Но это еще ни о чем не говорит. Хорошему убийце доспехи мешают. А может, кто-то попроще решил меня «облагодетельствовать»? Скажем, обыкновенный грабитель. Кто-то мог обратить внимание на мешки, что я перевозил в банкирский дом Мантиза, и догадаться, что в них не железный лом, и нанести визит одинокому солдату – а вдруг да осталось еще что-нибудь интересное? Или конюх с конюшонком проболтались? Ежели в этих краях за пять талеров можно спроворить приданое дочери, то прирежут за пфенниг. Сколько в здешнем талере пфеннигов? Кажется, восемьдесят. Значит, если прирезать восемьдесят человек, получишь талер! Пока думал, руки уже выхватывали меч из ножен, а тело занимало место около косяка, приготовившись к встрече с нежданным гостем. А этот «кто-то» уже пытается войти, но дверь, запертая на щеколду, открываться не захотела. Тогда я решил помочь визитеру – потихонечку отодвинул запор, резко рванул створку на себя и… едва успел удержать влетевшую в комнату пожилую женщину с корзинкой в руках. – Доброе утро, Кур дула, – поприветствовал я кухарку. Взяв у нее корзинку, усадил на стул. Отдышавшись, стряпуха едва выговорила: – Ну, господин Артаке, я чуть не обмочилась со страху. Чего ж вы с мечом-то сразу? – Не ждал гостей, – хмыкнул я, убирая оружие. Наливая воды, заметил: – Ты, голубушка, хотя бы постучала. Отпаиваясь, кухарка только трясла головой. Придя в себя, сказала с упреком: – У нас никакие двери не запирали. Я в господские комнаты входила без стука. – И в спальню хозяйскую ночью? – усмехнулся я. Но Курдулу было не так-то легко смутить. – Добрые люди по ночам спать должны, – отбрила стряпуха. Подумав, хмыкнула: – Но коли новый хозяин стучать прикажет – будем стучать. – И на том спасибо, – буркнул я. Потом спохватился: – А ты чего пришла ни свет ни заря? – Так вы, господин Артаке, мне вроде проверку решили учинить, – презрительно усмехнулась кухарка. – Спросили, мол, умею ли я печенку готовить? Пробуйте – паштет печеночный, тут у меня – лепешки из гусиной печенки, с луком и специями, тут – простая печенка, с бобами, а здесь – в луковой подливке… Курдула принялась выгружать из корзинки миски и плошки, расставляя их на гостиничном столике. – Пробуйте, пробуйте, господин Артаке, – приговаривала стряпуха. – Я вам и ложку принесла, и хлебушка свежего, горячий еще… От ароматов голова шла кругом. Я был готов наброситься на все это великолепие, но вспомнил, что не мешало бы привести себя в порядок. – Все у тебя замечательно, но ты подожди, мне бы умыться да и все прочее. – Да не стесняйтесь вы, господин Артаке, – усмехнулась кухарка. – Я уже старуха старая. Что я, мужиков в кальсонах не видела? Хошь нагишом ходите, ничего интересного не увижу. Уж насмотрелась я на вашего брата, пока молодой была. Могу горшок ночной подержать, если нужно. Мне не трудно, а вам удобнее будет… – Помоги-ка умыться, – пресек я словоизвержение кухарки, стаскивая ночную рубаху. – Бери кувшин и лей на руки. – А чего это вы, господин Артаке, мыться решили? – удивилась женщина. – Вроде чистый вы. Вода-то в городе дорогая, чё тратиться-то? Подождите до усадьбы, там колодец есть. – Ты лей, да не блей! – рыкнул я на рачительную кухарку. – Ты деньги в своем кошельке считай, а я со своими сам разберусь. И на спину плесни… Курдула притихла, взяла кувшин. Ничего не сказала, но по молчанию было понятно, что она думает о новом хозяине. И вроде бы не нарочно залила мне воды ниже поясницы… Пока умывался, слегка посетовал на самого себя. На первый взгляд кухарка показалась мне женщиной рассудительной и не склонной к поучительству. Обычно первое впечатление о человеке оказывалось правильным, а вот поди ж ты. Покончив с утренним туалетом, я сел завтракать. М-да, готовила Курдула божественно. Пожалуй, поварское искусство компенсирует ее длинный язык. – Замечательно! Отлично, – нахваливал я, уплетая за обе щеки. – Ну что, прошла я испытание? – хмыкнула кухарка. – Могу диплом выписать! – пообещал я. Окинув глазами миски-плошки, подумал, не съесть ли еще, но заприметил, что женщина украдкой глотает слюнки.