– Мне кажется, леди Хардкасл подумывает о том, чтобы заменить этот другим, так что, возможно, скоро его можно будет купить. Правда, думаю, чтобы приобрести его, вам придется выдержать конкуренцию с леди Бикл. – С Джорджи Бикл, да? По-моему, эта женщина не так проста, как кажется на первый взгляд. А что о ней думаете вы? Мне пришлось немного подумать. Что же я о ней думала? – Честно? – спросила я. – Да, совершенно честно. Забудьте обо все этой почтительности и об этом вашем: «Да, миледи» и скажите, что вы о ней думаете на самом деле. Дальше меня это не пойдет. – Когда я познакомилась с леди Хардкасл, она была того же возраста, что и леди Бикл сейчас – ей было лет двадцать семь – двадцать восемь. Так что леди Бикл очень напоминает мне молодую леди Хардкасл. Тот же самый озорной нрав, та же самая непочтительность, то же упрямое стремление поступать по-своему, чем бы это ни грозило. Возможно, леди Хардкасл была лучше образованна, и у нее было больше возможностей блеснуть своими талантами, но я определенно вижу сходство между одной и другой. – Стало быть, вы с одобрением относитесь к леди Бикл? – Да, с полным. Ко всему прочему она еще и добра и полна сострадания – ей совсем не безразлично, что будет с Лиззи Уоррел, а все ее озорство и непокорство отданы служению правому делу. Мир был бы куда лучше, если бы в нем было больше таких людей, как леди Хардкасл и леди Бикл. – Хм-м, – протянула мисс Коудл. – Может быть, и так. Вы ей доверяете? Я опять задумалась. – Да, – ответила я наконец. – Да, вполне. – Думаю, я тоже ей верю, – сказала мисс Коудл. – А как насчет мисс Беатрис Челленджер, старой девы и участницы турнира за Кубок Посредственности среди бездарей западных графств? Я рассмеялась. – Да, она немного скучновата, – согласилась я. – Но, по-моему, она тоже предана делу борьбы за права женщин. – А ей вы доверяете? – Мне не приходило в голову задаваться этим вопросом, – отвечала я. – Она не давала мне поводов ей не доверять. – Хм-м. А я-то думала, что искусству дипломатии обучалась только ваша хозяйка. – А что о ней думаете вы? – спросила я. – Вы ей доверяете? – Я взяла себе за правило никогда никому не доверять. Но в ней есть нечто такое – хотя она и недалекая, мне всегда казалось, что в ней чувствуется какая-то хитреца. – А вам не кажется, что дело просто-напросто в ваших собственных предрассудках? – спросила я. – Вы не можете поверить, что в голове под этой ее немодной шляпой имеется так мало мыслей, вот вам и чудится, будто в ней зреют заговоры и козни. Вполне может статься, что она просто заурядна и тупа. – Может быть, – сказала она. – Может быть. А что вы скажете о сеньорите Марисоль Рохас из Чили? – Она странная, – ответила я. – Она умна, и у нее, как я слышала, вспыльчивый нрав. Думаю, он начинал проявляться, когда Челленджер завела эту свою песню об иностранцах. Собственно, если вдуматься, в этой стычке было немало странного. Возможно, эта Челленджер и в самом деле не так проста, какой кажется. Но Марисоль…. По-моему, с ней все в порядке. – Наверное, так оно и есть. Думаю, на меня начинает действовать этот блокнот. Подозревать можно всех. – Значит, вы ее подозреваете? – спросила я. – Да нет. Возможно, в глубине души я такая же шовинистка, как эта Челленджер. Всем тем, кто не имеет счастья быть подданным Империи, нельзя доверять, и все такое. Мне бы не хотелось думать, что я такая же, как она, но почем знать, что таится в твоем подсознании. – Вы читали доктора Фрейда? – Вообще-то да, – ответила она. – А вы? – С грехом пополам читаю сейчас. – Ну-ну. Вы тоже совсем не так просты, как кажется на первый взгляд. Да, кстати, мы уже приехали. Заезжайте на Смолл-стрит, и мы сможем припарковаться у самого входа. Я так и сделала. – А у нас не может появиться нужда поспешно смыться? – осведомилась я. – Не думаю. Просто поездка на автомоторе теряет всякий смысл, если, приехав, мы будем еще долго тащиться пешком. Если окажется, что нам нужно бежать, я положусь на ваши навыки рукопашного боя. – Не понимаю, о чем вы, – сказала я и, собрав наши перчатки с крагами и защитные очки, сложила их в емкость позади сидений. – У меня есть кое-какие контакты в Брайдуэлле, – заметила она. – Так вот, в прошлый понедельник констебль, патрулирующий Квинз-роуд, наткнулся на нескольких побитых студентов университета неподалеку от зала для собраний «Виктория». Он уже собирался арестовать их за драку на улице, но, когда они заявили, что на них напали «одна из этих ужасных суфражеток и ее гнусная маленькая служанка», его разобрал такой смех, что они сбежали прежде, чем он смог что-то предпринять. И вы станете утверждать, что это были не вы? – О… ну… в общем… видите ли… – промямлила я. – Я так и думала. Так держать. – Собственно, я приложила только одного из этих юнцов, – сказала я. – Очень жаль, что только одного. Они вечно шатаются там, пытаясь помешать дамам пройти в зал и докучая им, когда они выходят обратно. Им давно пора задать хорошую трепку. – Это противоречило всем общепринятым английским традициям вежливого обмена мнениями, – призналась я, – но доставило мне истинное удовольствие, и тот малый вполне заслужил этот урок. – Подумать только, через несколько лет эти мерзкие маленькие паршивцы будут управлять нашей страной, – посетовала мисс Коудл. – Помоги нам бог. Мы оказались перед огромными дверями здания Городского совета Бристоля. * * * Следуя указаниям вахтера, мы поднялись на второй этаж, прошли по длинному коридору и вошли в большое помещение, в которое открывалось с полдюжины дверей, ведущих, как я предположила, в кабинеты депутатов совета. Поскольку Натаниэль Морфилд был всего лишь депутатом городского совета, сиречь скромным слугой жителей города Бристоля, ему не полагалось иметь подобострастного помощника, который бы охранял дверь в его кабинет. Вместо этого в помещении со скучающим видом сидела одна-единственная машинистка, похоже, обслуживающая сразу несколько членов совета. Ее явно нисколько не интересовало то, что происходило в них и рядом с ними, и, когда к ней подошли мисс Коудл и я, она не соблаговолила даже оторвать глаза от работы. – Доброе утро. Я мисс Дина Коудл. – Да ну? – Из «Бристольских известий». – Рада за вас, дорогуша, – сказала машинистка. – Мисс Мейби и я пришли к мистеру Морфилду. – Как мило. – Он ждет нас. – Очень может быть. – Не могли бы вы сказать ему, что мы уже здесь? Машинистка перестала печатать на своей печатной машинке и впервые удостоила нас взглядом. – За каким чертом мне могло бы приспичить идти ему докладывать? – с неподдельным недоумением вопросила она. Мисс Коудл задумалась над ответом на сей удивительный вопрос. И, немного помолчав, ответила: – Вообще-то я понятия не имею, зачем вам может приспичить идти докладывать. Я полагала, что это входит в ваши обязанности. – В этом вы не одиноки, – ответствовала машинистка. – Чего тут только не полагают – что я стану готовить чай, вести ежедневники, вводить в кабинеты посетителей. Только дудки, как бы не так. Не видать им этого, как своих ушей. И вам тоже. Мне платят, чтобы стучать на машинке. Вот я и стучу. – С этим не поспоришь, – согласилась мисс Коудл. – Но не могли бы вы хотя бы сказать нам, какой из этих кабинетов принадлежит ему? Но машинистка уже снова начал печатать. – Все фамилии на дверях, – отрезала она, даже не подняв глаз. Мы разделились и разошлись к крайним дверям. Имена депутатов были напечатаны на карточках размером два дюйма на один дюйм, вставленных в латунные держатели, приделанные к косякам. На одной из ближайших дверей я обнаружила карточку с надписью: «Мистер Н. Морфилд» и кашлянула, чтобы привлечь внимание мисс Коудл. И поманила ее к себе. Она постучала и, не дожидаясь ответа, вошла в кабинет. – Ради всего святого, Элси, – сказал мужчина в дорогом костюме, который сидел за колченогим столом и тоже не поднял глаз. – Сколько раз мне вам повторять, чтобы вы ждали, когда я приглашу вас войти? Какой смысл стучать в дверь, если вы все равно претесь внутрь? О, простите, я думал, что это моя помощница. – Наконец-то он нас заметил. – Доброе утро, мистер Морфилд, – сказала мисс Коудл. – Я Дина Коудл из «Бристольских известий». Я говорила с вами по телефону. Он встал, оказавшись почти чересчур высоким. – Да, говорили, говорили.