– Друзья, коллеги и знакомые обвиняемых обычно твердо стоят на том, что они невиновны, – заметила я. – Нередко даже тогда, когда улики неоспоримы. Никто не хочет верить, что их приятель или приятельница и впрямь совершили преступление. – Ты права, права. Отправляясь завтра на встречу с леди Бикл, мы должны держать ухо востро и сохранять объективность. Однако сейчас мне уже надоело читать и хочется пить бренди и распевать песни. Сходи за выпивкой, а я подыщу какую-нибудь духоподъемную песню, чтобы спеть на ночь. Глава 2 По обоюдному согласию утром в субботу Эдна и мисс Джонс всегда приходили немного позже, чем в остальные дни недели. Теперь, когда мы жили в сельской местности, леди Хардкасл нечасто выезжала в свет, но мы по-прежнему говорили, что позднее пробуждение и позднее начало дня в субботу нужны для того, чтобы дать ей возможность выспаться после вечера пятницы и его утех. Настоящая же причина заключалась в том, чтобы позволить Эдне, которая вместе со своим мужем Дэном всегда бывала душой компании, когда в «Псе и утке» гуляли вечером в пятницу, как следует проспаться после ее собственных утех. Несколько лет назад, когда мы жили в Лондоне, американская подруга леди Хардкасл познакомила ее с яйцами Бенедикт[11], которые та с тех пор именовала не иначе как «утренние деликатесы». Нам рассказали, что в Нью-Йорке это сейчас последний писк моды, и теперь леди Хардкасл более всего любила есть на завтрак именно это блюдо. Поскольку приготовление такой его части, как голландский соус[12], это еще та морока, я готовила его нечасто, но реакция моей хозяйки на эти яйца доставляла мне такое удовольствие, что время от времени у меня все-таки появлялось желание поднапрячься. И сегодня она оправдала мои ожидания в очередной раз. – Флоренс Армстронг, ты маленькое валлийское чудо, – сказала она, когда я водрузила поднос с завтраком ей на колени. – Я не ела яиц Бенедикт уже целую вечность. Ты просто великолепна и делаешь свое дело не по обязанности, а от души. Я подчеркнуто сделала книксен. – Всегда к вашим услугам, миледи, – ответила я. – Но как же ты? Разве ты не будешь завтракать со мной? – Я поела тостов на кухне, – сказала я. – Не хотела наедаться на тот случай, если, когда мы явимся на второй завтрак к леди Бикл, она решит устроить пир горой. Нет смысла корпеть над горячей сковородкой, если чужая кухарка все равно накормит меня. – Теперь я чувствую себя просто обжорой. Полно, давай съедим их пополам, тогда в желудках у нас обеих будет достаточно места и для сэндвичей с джемом, и для больших кусков фруктового торта. Яйца Бенедикт выглядели аппетитно, и я приняла ее предложение. К тому времени, как завтрак был съеден и поднос с грязной посудой унесен, настало время для ритуала облачения ради поездки в Клифтон[13]. На улице по-прежнему стоял пронизывающий холод, так что пожертвовать какой-то частью нашей всегдашней дорожной экипировки, обойдясь без нее, было невозможно. – Хотела бы я знать, очень ли рьяно леди Бикл следит за модой, – проговорила леди Хардкасл, пока я завязывала шнурки тяжелых ботинок, в которых она совершала поездки на автомоторе. – И не легковерна ли она. Как ты думаешь, получится у нас убедить ее, что эти наши тяжелые грубые ботинки находятся сейчас на самом пике парижской моды? – Можно применить куда менее рискованную стратагему[14] – взять с собой мешок с более изящной обувью и переобуться в нее по приезде, – предложила я. – Я не знаток этикета, но не думаю, что заранее предполагать, что хозяйка дома, в который ты едешь с визитом, невежественна и глупа – это хороший тон. Леди Хардкасл вздохнула. – Опять морока, – сказала она. – Что ж, хорошо. Полагаю, это та цена, которую мы платим за то, что имеем такую свободу передвижения. И в конце концов мы пустились в путь, захватив с собой сменную обувь, которую положили в ящик, расположенный за сиденьями. Пятнадцатимильный путь от Литтлтон-Коттерела до Клифтона занял у нас почти час и прошел без особых происшествий. Правда, на Уайтледиз-роуд на нас накричал молочник, когда тарахтение нашего «ровера» заставило его лошадь испуганно шарахнуться, но к подобным поношениям мы уже привыкли. Леди Хардкасл только улыбнулась и помахала ему рукой. На Квинз-роуд я, доехав до Городского музея, повернула направо и поехала на Беркли-сквер. Здесь у лестницы, ведущей к нарядному полукруглому трехэтажному кирпичному зданию в георгианском стиле, состоящему из шести частных домов с общими стенами – Беркли Кресент, мы и остановились. – Как раз вовремя, – сказала леди Хардкасл. – Спасибо. Я выскочила из авто и взяла из ящика мешок с нашей сменной обувью. – Нам нужен дом пять, – сообщила мне моя хозяйка, и мы поднялись по лестнице на мощенное каменными плитами пространство перед Беркли Кресент. На первой из дверей, которую мы миновали, красовалась цифра шесть. – Мне никогда не понять, что на уме у строителей, – заметила леди Хардкасл. – Кому, скажи на милость, может прийти в голову, чтобы нумерация полукруга шести домов шла справа налево, а не слева направо? Только безумцу. – Дом строился во время войны с Наполеоном, – сказала я, – так что это, вероятно, было сделано, дабы сбить с толку французских шпионов. Как бы Франция осуществила вторжение, если они не могли взять в толк, где мы живем? Моя хозяйка энергично дернула шнур дверного звонка дома номер пять, и вскоре нам открыл седой как лунь дворецкий с небольшим серебряным подносом в руке. – Добрый день. – Леди Хардкасл положила на поднос свою визитную карточку. – Полагаю, леди Бикл ожидает нас. Дворецкий украдкой взглянул на карточку. – Да, леди Хардкасл, она попросила вас подождать ее в гостиной. И отошел в сторону, чтобы дать нам пройти. – Не могли бы вы отвести нас туда, где мы сможем сменить обувь? – осведомилась моя хозяйка. Дворецкий посмотрел на наши тяжелые ботинки. – Да, миледи, – после короткой паузы сказал он. – Прошу вас, следуйте за мной. Взяв наши пальто, шапки, перчатки с крагами и защитные очки, он отвел нас в расположенный в задней части дома чулан для обуви и, подождав снаружи, пока мы переобувались, сопроводил нас в гостиную. К тому времени, когда мы вошли, там нас уже ждала красивая элегантно одетая дама. Она была еще моложе, чем я ожидала, однако держалась с уверенностью, редкой для ее лет. И она была высокая. Ну, почему все вокруг наделены таким высоким ростом? – Миледи, – сказал дворецкий, – к вам леди Хардкасл. – Благодарю вас, Уильямс, – молвила элегантная дама. – Думаю, чай мы будем пить здесь. Дворецкий удалился. Дама протянула руку. – Джорджина Бикл, – представилась она. – Но зовите меня Джорджи. Так меня называют все. Леди Хардкасл сердечно пожала ее руку. – Эмили. А это Флоренс Армстронг. – Здравствуйте. Очень приятно с вами познакомиться, – сказала леди Бикл. – Я так много слышала о вас обеих. Симеон Гослинг только о вас и говорит. Я поздоровалась в ответ и сделала чуть заметный книксен. – Надеюсь, Симеон не преувеличил наших достоинств, – скромно ответствовала леди Хардкасл. – Мы далеко не так интересны, как вы могли подумать. – Я тоже надеюсь, что он не преувеличил, – заметила леди Бикл. – Мне ужасно хочется, чтобы история о том, как вас связали и оставили в заброшенном домике, оказалась правдой. И о погоне на автомоторах в темноте. Судя по его рассказам, у вас обеих такая яркая, увлекательная жизнь. – Уверена, что он не пожалел красок, – сказала леди Хардкасл, – но не принимайте его рассказы слишком уж всерьез. На самом деле все было довольно обыденно и прозаично. – Возможно, для вас это и обыденно, но, если ты всего лишь жена хирурга… слово «прозаично» означает нечто иное, нежели то, что подразумеваете под ним вы. Однако прошу вас, садитесь. И она взмахом руки показала нам на кресла, стоящие перед камином. – Расскажите о вашей работе с суфражетками, – попросила леди Хардкасл, когда мы уселись. – Должно быть, это ужасно интересно. – О, да. И очень важно, не так ли? – Да, крайне важно, – согласилась леди Хардкасл. – А что об этом думаете вы, мисс Армстронг? – Я выступаю за равноправие для всех и во всем, – ответила я. – Но не питаю больших надежд. Права голоса нет и у огромного количества мужчин, так что свои собственные шансы на его получение я оцениваю невысоко, даже если британский парламент наконец и прозреет. Ведь я не являюсь владелицей недвижимости, а значит, все равно не прошла бы избирательный ценз. На минуту леди Бикл задумалась. – Вы, разумеется, правы. Даже в наших собственных рядах есть много тех, кто считает, что мы должны бороться за всеобщее избирательное право, а не только за право голоса для женщин. Но, по моему мнению, если мы сможем проделать хотя бы малую брешь в этой стене, добившись избирательных прав для некоторых женщин, вскоре после этого наши законодатели поймут, насколько неразумно отказывать в них любому взрослому британцу. – Уверена, что это может стать шагом в правильном направлении, – сказала я. – Ну и отлично. А вот и Уильямс с нашим чаем. Вы как раз вовремя, Уильямс. Нам начинала грозить опасность впасть в состояние вялого и тупого единомыслия, но явились вы с чаем и угощением, а ничто не может подвигнуть англичанок к более ожесточенным спорам, чем вопрос о разливании чая. Дворецкий поставил поднос на низкий столик, стоящий перед камином. Кроме фарфорового чайника, чашек, блюдец и молока, на нем имелось несколько видов миниатюрных сэндвичей и изысканнейших пирожных. Если они не были творением французского кондитера, то в штате у Биклов явно состояла чрезвычайно искусная кухарка. Уильямс удалился, не произнеся ни слова. – Знаете, – заметила леди Бикл, – моя матушка всегда настаивала на том, чтобы сначала наливать в чашки молоко, но, по-моему, это так старомодно. Лично я предпочитаю добавлять молоко последним. А у вас, Эмили, есть какое-то определенное мнение на сей счет? – Боюсь, за последние двадцать лет мне пришлось совершить столько переездов, что я не в силах уследить за всеми веяниями. Однако могу вам сказать, что именно эта частность влияет на вкус напитка, если для вас это имеет значение. Похоже, леди Бикл была впечатлена. – В самом деле? Вот уж никогда бы не подумала. А в чем заключается отличие? – Когда сначала наливаешь молоко, добавляемый затем чай нагревает его медленно, так что оно не обжигает. Кроме того, оно более равномерно вбирает танины[15] из чая по причинам, которые нам нет нужды разбирать. Если же налить молоко последним, оно, соприкасаясь с горячим чаем, нагревается быстро и потому может обжечь и, вступая в реакцию с танинами, поглощает их не столь равномерно. По вкусу одно не сильно отличается от другого, но я была знакома с одной женщиной, которая могла безошибочно определить, как был разлит чай, десять раз из десяти. – Ну и ну! Я и не подозревала, что это так важно. Симеон говорил, что вы знаток естественных наук.