Я проснулась, чувствуя заторможенность и боль, в незнакомой – но чрезвычайно удобной – кровати. Я ожидала другого. Падая, я сомневалась, что вообще когда-либо проснусь, поскольку, докатившись до подножия лестницы, почти наверняка сломаю себе шею. Самым оптимистическим моим ожиданием было пробуждение на носилках в карете «скорой помощи», обеспокоенный сотрудник которой станет уверять меня, что все будет хорошо. Но даже в самых смелых моих надеждах не фигурировала перина в комнате с высоким потолком, судя по всему, находящаяся в доме, который был построен в эпоху Регентства. Дверь отворилась, и в спальню просунулось знакомое лицо. – О, ты пришла в себя, – сказала леди Хардкасл. – Как чудесно. Как ты себя чувствуешь? – Я чувствую себя слегка невменяемой, миледи, – прохрипела я. – И мне на удивление трудно шевелить левой ногой. – Испытываемое тобой состояние прострации вызвано инъекциями морфия, которые тебе делали, чтобы притупить боль. Главный ее источник – это твоя нога, которой ты не можешь шевелить. – Я свалилась с лестницы. – Совершенно верно. – После того, как споткнулась о кошку. – Да, об имеющую лишний вес полосатую кошку, которая отзывается на имя Миссис Мерриуэзер. – А нога? – Я так и не узнала, как зовут твои ноги, дорогая. Ты дала им имена? – Она сломана? – Да, в двух местах. Отсюда и гипс, и неподвижность. Ты никогда ничего не делаешь наполовину. – Меня учили всегда доводить дело до конца. Сколько времени я пробуду в таком виде? – Доктор сказал, пять или шесть недель. Возможно, это тебя немного угомонит. – Уверена, я справлюсь. Сколько времени я здесь нахожусь? Что произошло в доме Челленджер? Леди Бикл в порядке? А инспектор и мисс Коудл? И где золото? Она рассмеялась. – Ты лежишь здесь со вчерашнего вечера – сегодня еще только вторник. Джорджи Бикл в порядке, но жалуется на то, что от нее все еще несет керосином. Освободив Джорджи, я связала эту дрянь Челленджер, а потом сумела протелефонировать Симеону Гослингу. Поскольку инспектора не было, я понятия не имела, к кому еще можно обратиться, но Симеон поговорил с кем надо, и скоро на Челленджер надели наручники и увезли в тюрьму. Инспектор и Дина Коудл вернулись в город на автомоторе инспектора вчера вечером. После того, как тарарам в порту улегся, он смог протелефонировать в Брайдуэлл и поднять их на ноги. Поезд был остановлен в Чиппенхэме, где было подтверждено, что так называемое золото – это отнюдь не золото. Началось настоящее светопреставление, но золото так и не нашли. – А как насчет Морфилда? Хинкли? Крейна? – Инспектору хватило ума взять Крейна первым, и он раскололся сразу. Сдал всех остальных, включая начальника нашего инспектора – старшего суперинтенданта. Так что неудивительно, что он никак не мог получить разрешение на проведение более тщательного расследования этого дела. Всех причастных арестовали, включая старшего суперинтенданта. – А как насчет Битти Челленджер? – спросила я. Ей предъявили обвинение в поджоге и убийстве Брукфилда? И что с Лиззи Уоррел? – Крейн выложил все, что знал о причастности Челленджер. Похоже, она была очень одинокой и ожесточившейся женщиной, и такому змею, как Морфилд, умеющему манипулировать людьми, было нетрудно ее искусить. Уговорив ее шпионить за ЖСПС, он с легкостью смог подвести ее и к следующему шагу, особенно после того, как Брукфилд бросил ее ради Лиззи Уоррел. Он навел справки и выяснил, что несколько лет назад ее подозревали в поджоге. Она с готовностью похвасталась ему тем, что устроила не один пожар, когда он поинтересовался, не может ли она сделать для него одно важное дельце. Собственно говоря, она хвастается и сейчас. Она арестована, ей предъявлено обвинение, и ее дело будет рассмотрено во время весенней сессии суда присяжных, где она займет место Лиззи Уоррел. Саму Лиззи освободили нынче утром, и вечером она придет к Джорджи на ужин. Вообще-то явятся все, так что вечер получится еще тот. – Мне нечего надеть, – сказала я. – Вздор. Внизу есть вполне пригодный комбинезон. Я попрошу, чтобы его почистили и погладили. – Вы слишком добры. Но все ли закончено? – Более или менее, – ответила она. – Неизвестно, куда подевались Джеймс Стэнсбридж и двое его подручных. А также золото. Рабочая гипотеза заключается в том, что им удалось каким-то образом смыться с добычей, пока в порту царил кавардак. В общем, нас надули. – Далеко… им… не уйти, – проговорила я, но прежде, чем я смогла выговорить что-то еще, меня одолел сон. * * * Проснувшись опять около пяти часов, я чувствовала себя уже куда лучше. Выбравшись из кровати, я сумела умыться свежей водой, заботливо налитой в кувшин, стоящий на рукомойнике. В ногах кровати даже лежало нарядное платье. Я надела его и посмотрела на себя в зеркало в полный рост. Я уже собиралась позвонить в звонок для слуг, надеясь, что у камеристки леди Бикл найдутся иголка и нитка и я смогу ушить платье, когда раздался стук в дверь. – У тебя приличный вид? – осведомилась леди Хардкасл. – Входите, – ответила я. – Я уже одета. Она отворила дверь. – Как платье? – спросила она. – Я знаю, это не совсем твой размер, но пусть уж лучше оно будет слишком свободно, чем слишком тесно. – Там, где оно все-таки касается меня, все в порядке, – отвечала я. – Так что это была замечательная мысль. Если вы сможете раздобыть мне иголку и нитку… – У меня есть предложение получше, – перебила она. – Если ты не против, камеристка леди Бикл – мисс Корделия Айрленд, прошу любить и жаловать – вызвалась немного перешить это платье. Она буквально сотворила чудо, разыскав наряд на твой крошечный рост, но, к сожалению, его прежняя владелица была куда шире. – Вы подумали обо всем, – сказала я. – Спасибо. – Стараюсь. Я попрошу Джорджи прислать мисс Айрленд к тебе. Час спустя, когда платье было ушито там и сям и я подпоясала его широкой лентой, вид у него стал почти такой, словно оно было сшито на меня. Теперь я была готова вернуться в мир живых. Я неуклюже спустилась по лестнице, опираясь на костыли, которые нашла у двери моей спальни. Путь вниз был трудным и сопряженным с опасностью, но я все же сумела добраться до холла на первом этаже, не свалившись опять, и кое-как доковыляла до гостиной. Когда я вошла, леди Хардкасл, леди Бикл и сэр Бенджамин были увлечены беседой. Леди Хардкасл говорила: – …прошел через всю комнату, положил промокашку на стол и сказал: «Вот поэтому, моя дорогая, вам никогда нельзя подпускать графа Ранкорна к наковальне». Я слышала эту историю уже много раз, и она всякий раз вызывала у слушателей хохот, хотя меня саму она давно перестала смешить. К счастью, сэр Бенджамин был одним из тех джентльменов, которые смеются на вдохе, в результате чего его смех был похож на тявканье морского льва, и я нашла это непринужденное веселье весьма заразительным. Мое хихиканье передалось леди Бикл, и вскоре мы уже все покатывались со смеху, совершенно позабыв, над чем мы смеемся. Сэр Бенджамин встал и открыл мне свои объятия. – Добро пожаловать, – сказал он. – Как я рад видеть вас на ногах. – Спасибо, что так хорошо позаботились обо мне, – ответила я. – Постель была чудесной. – Это самое малое, что мы могли сделать. После всего, что вам пришлось пережить, чтобы спасти Джорджи от смерти в огне от рук этой мерзкой Челленджер, мы не могли позволить вам страдать на жесткой койке Бристольской королевской больницы. – Я очень это ценю, – ответствовала я. – Пустяки, – сказала леди Бикл. – Я просто не знаю, как мне вас благодарить за то, что вы спасли мою жизнь. Я все еще чувствую запах того керосина. Между тем сэр Бенджамин помог мне добраться до незанятого кресла и обкладывал меня подушками. – Мне часто кажется, что твое настоящее призвание отнюдь не хирургия, – заметила леди Бикл. – Из тебя вышла бы отличная сиделка. Ее муж сделал книксен. – Надо, чтобы больной было удобно, – изрек он. – Вы записываете, миледи? – осведомилась я. – Ведь меня надо еще и развлекать. – О, – сказал сэр Бенджамин, – уверен, что Эмили это вполне по силам. Она рассказывает такие занимательные истории. – И, по меньшей мере, треть из них правда, – подхватила я. Он засмеялся. – Я займусь тобой позже, – сказала леди Хардкасл. Позвонили в дверь, и через несколько минут к нам присоединились новые гости. Инспектор Сандерленд привел свою жену. Он представил ее как Доротею, но она настаивала на том, чтобы мы называли ее Долли. Лиззи Уоррел выглядела сейчас куда здоровее, чем когда мы навещали ее в тюрьме, но платье сидело на ней немного мешковато – за время, проведенное в камере, она сильно исхудала. Дина Коудл, как всегда, была похожа на модную картинку в журнале, печатающем светские сплетни. Среди приглашенных был и Симеон Гослинг. Были поданы напитки, и началось. * * * Когда мы садились за стол, беседа была непринужденной, но сдержанной, однако, когда начали подавать еду и вино, все изрядно воодушевились. Ужин был великолепен – было очевидно, что в Париже кухарка Биклов научилась готовить не только пирожные, и у сэра Бенджамина имелся отличный винный погреб. – Я пребываю почти в полном неведении относительно темы вашей беседы, – сказал доктор Гослинг. – Кто-нибудь собирается ввести меня в курс дела? Последнее, что я слышал до сегодняшнего дня, это то, что бедняжку Лиззи подставили и посадили в тюрьму и Эмили была призвана на помощь, дабы выяснить правду. И вдруг я узнаю о взрывах в порту, пропавшем золоте, о том, что Джорджи была спасена от сожжения заживо, а вместо мисс Уоррел в тюрьме оказалась половина именитых граждан нашего города. – По-моему, это неплохое описание последних событий, – заметила леди Хардкасл. – Так что я бы сказала, что ты достаточно осведомлен… – Да, но…