Была суббота, время обеда, и Парк-стрит кишела людьми, делающими покупки. Я осторожно вела наш маленький «ровер» вверх по крутому склону холма, лавируя между великого множества повозок и еще более многочисленного сонма беспечных пешеходов, не обращающих ни малейшего внимания на опасность, которую представлял наш мощный автомотор. Его колеса не раз скользили в неизбежных последствиях доставки товаров в повозках на конной тяге, и здесь же тянулись трамвайные пути, также представлявшие немалую опасность, хотя и неорганического происхождения. Правда, рельсы хотя бы могли указать путь к Центральному трамвайному депо и Плавучей гавани, в которой благодаря шлюзам уровень воды не зависит от приливов и отливов, а оттуда было уже рукой подать до Центрального полицейского участка, известного также как Брайдуэлл. Я припарковала автомотор как можно ближе к его входу, после чего мы сошли на тротуар и попытались придать себе презентабельный вид. Прежде я бывала в Брайдуэлле всего несколько раз, и, хотя в конечном счете наши визиты туда неизменно приводили нас к веселому и компанейскому инспектору Сандерленду, характер моих воспоминаний об этом месте был не вполне позитивен. Прежде чем получить доступ к нашему доброму другу и его коллегам из Уголовного розыска, нам всякий раз приходилось выдерживать непростые испытания, которые нам устраивал привратник в лице дежурного сержанта. В каждый мой визит в сей участок в нем дежурил один из самых что ни на есть неприятных полицейских сержантов, коих я имела счастье встречать за всю мою жизнь, в которой было множество полицейских сержантов. Входя в здание через широкие и высокие парадные двери, я поймала себя на том, что надеюсь, что нынче дежурит не он. Но он, разумеется, был тут. Он сидел за столом полускрытый стойкой и что-то писал в большой конторской книге, при виде его у меня упало сердце. С виду он был типичный бодрый мужчина средних лет – дородный, с гусиными лапками в уголках глаз и внушительной густой бородой, в которой наверняка гнездятся малые пташки и прелестные лесные зверушки. Однако за этой на первый взгляд жизнерадостной наружностью скрывалась натура грубая, докучная, не питающая любви к ближним и, главное, свое удовольствие черпающая в том, чтобы чинить им всякого рода помехи по мере возможностей и сил. Нас он подчеркнуто игнорировал. На стойке имелся колокольчик, и леди Хардкасл позвонила в него. Сержант оторвал взгляд от своей конторской книги, затем вернулся к своему многознаменательному занятию, состоящему в том, чтобы продолжать игнорировать нас. Леди Хардкасл прочистила горло. Он покачал головой. – Послушайте, сержант, – сказала она. Он нехотя поднял взгляд. – Я имею все основания полагать, – продолжила она, – что мы с вами могли бы играть в эту игру весьма долго, однако, в конце концов, одного из нас она наверняка утомит. Лично я ставлю на себя. Не могли бы вы сказать инспектору Сандерленду, что леди Хардкасл уже здесь? – А эта леди Хардкасл договорилась о встрече? – Разумеется. Она протелефонировала инспектору Сандерленду некоторое время назад. – Понятно. И кто вы такая? – Я и есть она. – Она – это кто? – О, ради бога! – Она повернулась ко мне. – Ты уже бывала в его кабинете. Ты помнишь, как туда идти? – Конечно, миледи, – ответствовала я. – Тогда вперед, Армстронг, веди меня к нему. Я повернулась к открытым распашным дверям, виднеющимся справа, которые, как мне было известно, вели к лестнице и кабинетам, находящимся наверху. – Как это понимать? – вопросил сержант, встав наконец из-за своего стола. – Куда это вы собрались? – Воскресите в памяти наш разговор, сержант, и думаю, вы сумеете разгадать его смысл. Мы продолжали приближаться к дверям. – Должен вас предупредить, что, если вы сделаете хотя бы еще один шаг в сторону лестницы, я арестую вас за злоумышленное посягательство на собственность полиции. Мы остановились и насмешливо переглянулись. Зазвонил телефон, висящий на стене рядом со столом. Сержант взял трубку. – Дежурный сержант, – сказал он. – Да… Да, сэр… Она уже здесь, сэр… Пару минут назад, сэр… Я как раз собирался… Так точно, сэр… Извините, сэр. Он повесил трубку на рычаг. – Инспектор ожидает вас, – сказал он, садясь. – Он говорит, что вы знаете путь в его кабинет. Мы уже успели пройти за двери и начать подниматься по лестнице. – Спасибо за помощь, сержант, – крикнула леди Хардкасл, оглянувшись через плечо. * * * Стандартный полицейский стол инспектора Сандерленда был сплошь завален папками из желтой бумаги и соседствующими с ними пачками бумаг, перевязанных бечевкой или лентой. На особенно толстой стопке документов стояла видавшая виды чашка чая с отбитыми краями, полупустая и грозящая упасть. Надо думать, это была стандартная полицейская чашка. Инспектор Сандерленд сидел на обшарпанном стуле – наверняка это был стандартный полицейский стул. Покров сего стула состоял из потертой и потрескавшейся кожаной обивки, а покровы инспектора – из аккуратно вычищенного и выглаженного шерстяного костюма. Сжимая в зубах как всегда незажженную вересковую трубку, он как раз дописывал какую-то бумагу, лежащую в папке. Положив трубку на единственное не заваленное бумагами место на столе, он встал, чтобы поприветствовать нас. Еще один дылда. – Леди Хардкасл, – с улыбкой сказал он. – И мисс Армстронг. Как чудесно видеть вас обеих. Он пожал нам руки. – Как поживаете, мой дорогой инспектор? – осведомилась леди Хардкасл. – Надеюсь, мы не оторвали вас от срочной работы? – Вовсе нет. Все эти груды бумаг относятся к одному и тому же делу. Вы можете этому поверить? Где-то в этих на первый взгляд непроходимых бумажных джунглях таятся улики, которые необходимы нам для того, чтобы добиться справедливого приговора для одного мерзкого человечка, виновного в мошенничестве, хищении и убийстве. Мне нужно только отыскать все фрагменты головоломки. – Силы небесные, – проговорила моя хозяйка. – Что ж, мы не станем слишком долго отрывать вас от ваших трудов, но, если вы сможете уделить нам несколько минут, я буду признательна вам за помощь. – Для вас, миледи, все что угодно. Хотите чаю? Где-то наверняка заваривают чайник как раз сейчас. Полицейские не могут без чая. – Если это не очень вас затруднит, то чашка чая была бы очень кстати. – Какое там затруднит – для этого у меня есть подчиненные. Таково одно из преимуществ звания инспектора. Извините, я на секунду. – Подойдя к двери, он крикнул: – Смит! Чаю на троих. Принесите в мой кабинет. Из коридора до нас донеслось еле слышное: «Да, сэр». – Вот видите, – подытожил инспектор. – Меня это нисколько не затрудняет. Он немного посуетился, очищая от бумаг два стула и складывая все на линолеумный пол. – Прошу вас, садитесь, – сказал он. – Благодарю вас, – отозвалась леди Хардкасл. – Прежде я еще не была в вашей обители. Тут уютно. – Пусть кабинет и обстановка и невзрачны, миледи, зато они мои. А если меня повысят до звания старшего инспектора, у меня даже будет ковер. – Хорошо, что у вас, так сказать, есть к чему стремиться. Прибыл чай. Похоже, все чашки в участке имеют отбитые края, подумала я. После того как констебль Смит удалился, унеся полупустую чашку с остывшим чаем и закрыв за собой дверь, инспектор Сандерленд откинулся на спинку стула и снова принялся задумчиво грызть свою трубку. – Итак, дамы, – начал он, – что я могу для вас сделать? – Что вам известно о поджоге на Томас-стрит? – спросила леди Хардкасл. – О нем говорили на инструктажах. Это дело расследовал один из моих коллег, но я знаю его детали. А почему оно вызвало у вас интерес? – Нас попросили расследовать его. – В самом деле? – медленно протянул он. – И кто же вас попросил? – Коллеги Лиззи Уоррел из ЖСПС. Они уверены, что она невиновна. – Понятно. И вы им верите? – Да, я склонна толковать сомнения в их пользу. Доказательства того, что она невиновна… если честно, таковые практически отсутствуют, но суфражетки убедили меня в маловероятности ее вины. А обвинение против нее в лучшем случае основано на косвенных уликах. – В этом я с вами согласен, – сказал инспектор. – Разбросать на улице листовки суфражеток мог кто угодно. Владелец магазина был известен как антисуфражист – в своей витрине он поместил плакат, в котором извещал о проведении собрания Мужской лиги против избирательных прав женщин, – так что любой, кто по какой-то причине имел на него зуб, мог сжечь его магазин, свалить вину на суфражеток, и никто бы и глазом не моргнул. Даже так называемая подписанная записка представляет собой текст, состоящий из печатных заглавных букв и по сути дела не доказывает ничего, ровным счетом ничего. Все вместе это составляет не более чем видимость доказательств вины, и любой мало-мальски приличный барристер мог бы без труда заронить разумное сомнение в виновности своей подзащитной в умы разумной же коллегии присяжных. – А инспектор, проводивший расследование этого дела, придерживается таких же взглядов, что и вы? – У него, разумеется, есть свои сомнения – ведь он умный и добросовестный полицейский, но ему сказали не тратить времени на дальнейшее расследование. По мнению начальства, у нас уже есть убийца и надо расследовать другие преступления. Что до меня, то я невысоко оцениваю шансы мисс Уоррел на то, что присяжные, которые будут рассматривать ее дело, окажутся разумными и непредвзятыми. Только не в наше время – ведь страна расколота. Более того, я боюсь, что коллегия, состоящая из антисуфражистов, будет склонна вынести вердикт «виновна» на основании даже самых шатких косвенных улик, а подобрать коллегию присяжных среди антисуфражистов совсем нетрудно. – Думаю, как раз это и беспокоит членов ЖСПС. – А что именно они попросили вас предпринять? – Они хотят, чтобы мы нашли того, кто на самом деле поджег магазин и убил мистера Бейкерсфилда. – Брукфилда, миледи, – поправила я. – Вот именно. – Понятно, – сказал инспектор. – Что ж, вы, конечно же, понимаете, что официально я не могу ничего предпринять. В том, что касается целей суфражеток, полиция настроена, скажем так, критически. К тому же мое начальство уверено, что преступницу мы поймали, а потому мне нужно действовать с умом. Но я не могу не признать, что разделяю ваши сомнения, и у меня есть свои источники, так что в конфиденциальном порядке я готов оказать вам любую помощь – вам будет достаточно просто протелефонировать. Правда, наверное, будет лучше, если вы станете телефонировать мне домой.