— Зовут ее так — Адалаис. И я готова поспорить на бутылку вина «Тавель де ла Женестьер» против стакана воды, что ей до смерти надоела полная форма этого имени! — Э-э-э… Госпожа профессор, а вы в музей в Авиньоне поедете завтра? — Да, собираюсь. — А как? Тут я и в самом деле несколько призадумалась. Открыть портал без привязки я не рискну, не настолько хорошо я знаю Авиньон. В экипаже? Ну, конечно, я умею их водить, но… не люблю. И они меня не любят, кстати: вечно мне то активировать двигатель не удается, то фиалы оказываются пустыми и мертвыми, то колесо спущенным… — Разумеется, проще всего было бы, если бы Анри меня отвез, а для возвращения я бы оставила метку для портала… Но вот как ты тут одна справишься с этой мегерой? — Госпожа профессор, — Валери взглянула на меня снисходительно, — если бы вы видели старшую воспитательницу в нашем приюте, дама Агата показалась бы вам белой голубкой! С хозяйкой дома Агнессой д’Альбон мы встретились за ужином. Еда была… ну, мягко говоря, не слишком вкусной. Анри, которому в тушеной капусте попался кусок чего-то, в чем он опознал птичью лапу, налил в блюдечко оливкового масла, посыпал солью и меланхолично макал туда не слишком свежую лепешку. Суп состоял преимущественно из воды и крупы, жаркое явно разогревали, и не раз, печеньем, поданным на десерт, можно было выпрямлять гвозди. Агнесса молчала и возила ложкой в тарелке, Адалаис, закусив губу, смотрела в стол, а дама Агата разливалась соловьем, проповедуя здоровое питание и образ жизни. — Я встаю с рассветом! — говорила она. — Земля раскрывает мне объятия, солнце целует меня, птичьи трели настраивают на любовь к ближнему! Часовая прогулка придает бодрости на целый день! Вы же все понимаете, что только ради вашего удобства я кручусь словно белка в колесе с утра до ночи, занимаюсь хозяйственными вопросами! Понимать особо было некому: из всего семейства д’Альбон за столом присутствовали лишь уже упомянутые мать и дочь. Хозяин дома, как было мне известно, старался в нем не появляться, отсиживался на винодельне, а сын и наследник еще в сентябре прошлого года уехал в Бритвальд учиться и пока возвращаться не собирался. Дама Агата недрогнувшей рукой отправила в рот кусок жаркого, и я воспользовалась мгновением ее молчания, чтобы обратиться к номинальной хозяйке дома: — Госпожа д’Альбон, расскажите мне эту историю с находкой бронзовой фигуры кошки! Агнесса вздрогнула, оторвалась от салфетки, из которой складывала птичку, и ответила: — Фигура? О, ее нашли наши арендаторы, когда копали канаву… вроде бы для полива огорода, не знаю. Я сама не видела их находку, вы же понимаете, у меня слабое здоровье. Жара мне противопоказана, как и длительные прогулки. — Да-да! — Агата усилием воли протолкнула жаркое через глотку. — Я вынуждена настаивать, чтобы дорогая Несса берегла себя! Моей сестре нужно специальное здоровое питание, по особым рецептам! — В самом деле? — нежным голоском пропела Валери. — А могу ли я познакомиться с тем магом и кудесником, который… э-э-э… готовит это… как вы сказали? Здоровое питание? Широким жестом она обвела стол — тарелки с мясом в неаппетитно застывшем жире, переваренную капусту, подсохшие лепешки. Я взглянула на Агнессу: та смотрела на сестру, и в глазах ее горела здоровая, незамутненная ненависть. Потом она перевела взгляд на дочь, но, увы, нежности в глазах не прибавилось. Адалаис ее раздражала, и, похоже, это раздражение стало смыслом ее жизни. После кофе, на удивление приличного, я достала из пространственного кармана трубку и кисет. Дама Агата задохнулась возмущенным воплем, но, пока она набирала воздух для следующего, я встала и сказала: — Адалаис, прошу, покажите мне ваш сад! Кажется, я видела там розы «Вивьен Вествуд»? Наутро я скрепя сердце оставила Валери одну разбираться со всеми женщинами семейства д’Альбон, и Анри повез меня в Авиньон. Метку для открытия портала я поставила возле левого столба въездных ворог в поместье за большим и страшно колючим кустом. Хотелось надеяться, что в момент моего возвращения сюда никто не полезет за какой-нибудь надобностью… Авиньонский музей Lapidaire, в научном отделе которого шло изучение интересующей меня скульптуры, был битком набит туристическими группами и отдельными путешественниками; школьные и даже, кажется, детсадовские группы наполняли все залы безостановочным чириканьем. Мальчик лет десяти в оранжевой жилетке шел спиной вперед, ухитряясь уворачиваться от тех, кто попадался на пути. Впрочем, на меня он налетел, посмотрел затуманенным взглядом и шепнул: «Извините!» Подбежала учительница, молоденькая и хорошенькая, тоже в жилетке, схватила его за руку и громким шепотом завопила: — Жиль, ты что? — Госпожа Файлер, я проверяю, сколько человек я могу заметить за спиной! — ответил он таким же «секретным» голосом. Девушка дала ему символический подзатыльник и потащила в угол, где я наконец разглядела целую группу таких же оранжевых, сидящих на полу с альбомами и карандашами. Они копировали картину, изображавшую красавицу с чьей-то отрубленной головой в руках. «Ага, — сообразила я. — Это они в разноцветных жилетах для того, чтобы учителя могли легко сосчитать своих, а чужих не хватали! Пожалуй, надо уносить отсюда ноги…» Высмотрев в углу подтянутую даму в форменном пиджаке, я подошла к ней и попросила указать путь к кабинету мэтра Решона. Служительница улыбнулась, подвела меня к незаметной дверце, открыла ее магическим пассом и сказала негромко: — По коридору налево до конца, комната номер десять! Оказывается, параллельно музейным залам, заполненным детьми и взрослыми, располагались рабочие кабинеты, лаборатории и даже конференц-зал, где нормальные взрослые люди изучали состав красок или возраст мрамора, доказывали или опровергали принадлежность произведения искусства автору или эпохе… словом, занимались интересными и понятными мне вещами. Мэтр Решон, когда я вошла в десятый кабинет, занимался одновременно несколькими делами: разговаривал по коммуникатору, что-то печатал на компьютере, размешивал кофе в высокой чашке с разноцветными квадратиками и искал что-то в ящике стола. — О! — сказал он, увидев меня. — Вот вы скажите, какого цвета бронза? — Бронзового, — ответила я без тени сомнения. — Вот! И я говорю, Соренсен, — красноватый, желтоватый, золотисто-коричневый, но уж никак не чернозеленый! И не говорите мне про патину, она все равно не дает черного! Слышите, Марк? — это уже в коммуникатор. — Не дает! Марк, судя по картинке на экране — симпатичный блондин, габаритами и повадками напоминающий медведя, — ответил: — Ну так подойдите сюда и поглядите своими глазами! — И подойду! — гаркнул мэтр Решон и отключился. Он отпил кофе, сморщился и отставил чашку. Потом посмотрел на меня и спросил: — А вы, собственно, кто? — Коммандер Лавиния Редфилд, Служба магической безопасности, — представилась я. — И меня тоже очень интересует ваша черная бронза, даже если она окажется неизвестным науке сплавом. Увидев пресловутую кошку, я поверила, что она могла сожрать некоторое количество крестьян и не поморщиться: взрослый лев, виденный мною когда-то в саванне, был, пожалуй, помельче. Включив магическое зрение, я смогла увидеть лишь силовые линии щита, окружающего скульптуру со всех сторон. — Это чтобы не украли? — Ну и для этого тоже, — туманно ответил мэтр Решон и растворился в толпе. Надо сказать, что здесь, во внутреннем дворике музея, где на газоне разместили находку, было весьма многолюдно. Высмотрев в толпе монументальную фигуру того самого Марка, я подошла к нему, вновь представилась и спросила: — Что здесь происходит, господин Соренсен? — Понимаете, Решон хочет снять щит и взять образец металла для определения его состава и возраста. — Определение состава — понимаю, а возраст? — Госпожа Редфилд, существует очень много методов как химических, так и алхимических… Давайте я не буду забивать вам этим голову, если хотите, дам прочесть маленькую статью по основам такого анализа. — Хочу, — ответила я, вновь разглядывая щит. — Хочу, но, пожалуй, йотом… Скажите мне, Марк, щит поставлен со всех шести сторон? — В смысле? — Гигант выглядел озадаченным. — Дно есть? Под ногами этой статуи? — Нет… А зачем? Она столько сотен лет провалялась в земле, неужели захочет снова туда закопаться? Тут — клянусь, что так и было! — хвост кошки шевельнулся, она повернула голову, взглянув на нас с Марком, и серебряные глаза ее сверкнули красным. «Мясо! — произнес в моей голове тягучий голос. — Сладкое!» Не надо спрашивать меня, на каком языке она говорила, потому что и по сей день это мне неизвестно. Отшвырнув в сторону остолбеневшего норвейца, я прыгнула вперед. Одновременно снять защиту, выдернуть из пространственного кармана амулет полного подчинения, набросить его ремешок на шею оживающей статуи и вновь наложить щиты… Все это нужно было сделать в мгновение ока, потому что я буквально кожей почувствовала, как оживают бронзовые мышцы, как дергается нервно кончик хвоста и как терзает это великолепное тело изнутри лютый, неутолимый голод. Кошка села, обернула хвостом лапы, словно обычная домашняя мурлыка, и посмотрела мне в глаза. «Хозяйка!» — «Я буду звать тебя Бастет, — ответила я, понимая, что опять повесила себе на шею некую непонятную полуразумную сущность. — Тебя покормят мясом». — «Да, хозяйка! Выпусти меня из этой клетки, она больно кусается!» — «Выпущу, но запомни: никого из двуногих убивать нельзя, они будут тебя кормить, гладить и разговаривать с тобой». — «Никого из двуногих убивать нельзя, — согласилась она. — Четвероногих можно». — Вот тьма, — пробормотала я. — Этот диалог можно продолжать бесконечно. Соренсен, скажите мне, кто из присутствующих хоть чуть-чуть владеет менталом? — Ну, я владею… совсем немного только. — Отлично! «Я сейчас уйду, Бастет. Но я вернусь к тебе. Пока меня нет, ты должна слушаться вот этого двуногого, его имя Марк». За руку подтащив беднягу Соренсена поближе к клетке, я сказала ему: — Ты должен привязать к себе это существо. — Кровью небось? — с мрачным юмором спросил он. — Ну а чем же еще? Давай. — Я достала небольшой стилет. — От укола в палец еще никто не умирал! — Хотелось бы мне знать: когда этот ножичек последний раз чистили и что им до этого резали? — пробормотал он, но послушно подставил ладонь. Капля крови упала на управляющую часть амулета и зашипела, коснувшись янтарной пластины. Я всунула всю конструкцию в ручищу норвейца и сказала: — А теперь попробуй с ней поговорить. Ее зовут Бастет.