— Ну мало ли, может, у него тоже свидание? Живой человек… — Так и я подумал, — кивнул Грунгах. — Но какое бы у Форарльберга ни было свидание, завтракает он всегда с его величеством. А сегодня не пришел. — Что-то удалось выяснить? — Да. Охрана сообщила, что он ушел из дворца через малый подъезд в тридцать пять минут одиннадцатого. А за полчаса до этого с ним связывались по коммуникатору. Я получил распечатку его разговоров, — пояснил орк. — И кто это был? — Получается, что это был я… От неожиданности я споткнулась. — Ты хочешь сказать, что кто-то научился перехватывать звонки с коммуникатора? — Или получил дублирующий кристалл, что тоже теоретически невозможно. — Но ты же не звонил? — Мой вопрос прозвучал по-детски, но я хотела, чтобы Грунгах на него ответил. Тот лишь усмехнулся. — По счастью, с девяти вечера и до того момента, когда я пошел к Фору, я ужинал с моими ребятами в казарме. Так что у меня есть по меньшей мере три десятка свидетелей того, что я господину личному секретарю не звонил. — Вот тьма! Если он отправился куда-нибудь в район Старого рынка, мы можем и через сто лет косточки не найти… А я как раз хотела расспросить его о том, кто составлял исходник для списка. — Ты хотела, а я спросил! — довольно усмехнулся орк, сверкнув длинными клыками. — Старшая статс-дама передала ему список из двадцати шести кандидатур, который он сократил до полученных нами десяти. Сказал, что вычеркнул тех, кому больше двадцати пяти, слабых магов, нескольких девиц, не получивших высшего образования, и тех, кто особо известен неразумными высказываниями или… э-э-э… скандальными выходками. — Что, и такие были? — изумилась я. — А куда ж у нас маркиза Готар-Мелье смотрела? — Слушай… — Грунгах поморщился. — Ты знаешь, сколько ей лет? Она и при жизни королевы в основном выполняла декоративные функции, а уж сейчас и подавно. По-моему, память она потеряла еще при предыдущем правителе. — Думаешь, расспрашивать старшую статс-даму бессмысленно? — Абсолютно. Я уже попробовал. — Таким образом, история упирается в госсовет, — протянула я. — А к его членам на кривой козе так просто не подъедешь. Ладно, подождем финансовых уточнений. — Кое-что я могу тебе сказать, — понизив голос, сообщил орк. — Из двадцати членов Совета внучки-правнучки-племянницы и прочие родственницы нужного возраста и кондиции есть у восьми. Вот на них я бы и сосредоточился. — Может быть, дело затеяно не ради родственницы, а, например, для соседа — за хорошую плату, — возразила я. — Но это-то мы узнаем… Ладно, будут новости — сигналь. Я попробую поискать Форарльберга по своим каналам, но, сам понимаешь, предсказывать результаты не возьмусь. — Понимаю… Почему мне в голову пришел Старый рынок, даже и не знаю. Хотя, поразмыслив, я поняла, что это напрашивалось само. Еще при правлении Луи X, отца нынешнего короля, Лютеция постепенно стала одной из самых безопасных столиц в Союзе королевств. В центре находился королевский дворец, окруженный огромным парком, большая часть которого была доступна для горожан. Кольцом вокруг дворца располагался Белый город с особняками знати, зданиями министерств и разных организаций. Оставшаяся часть Лютеции делилась на пять районов: Зеленый — торговый, с лавками, магазинами и жившими при них купцами; Красный, где квартировали офицеры и находились казармы для солдат; Синий — с мастерскими, резиденциями гильдий и домами рабочих; Фиолетовый на левом берегу Сены, здесь были университет и коллеж Сорбонны, жили студенты и преподаватели. И мой дом тоже был в этой части города. Последним районом был Желтый, и вот он-то и создавал проблемы. Когда-то, еще при правлении последнего короля из династии Каролингов Хильдерика III, на этом месте было «Кладбище невинных» — большой овраг, куда сваливали тела казненных по соседству — на Гревской площади. После смерти Хильдерика сменивший его Гримоальд Старый повелел очистить Лютецию. Площадь была переименована в Бо-Бур («красивый город» на галльском), а овраг засыпали, построив на этом месте храм Милостивой Ниалы и крытый рынок с тремя подземными этажами. Какое-то время он носил имя Бобур, но после реконструкции в каждом из районов была отведена площадь для торговли, и рынок стали называть Старым. Честно говоря, я не рискнула побывать на самом нижнем этаже, где располагаются склады, помещения для разделки туш, ледники для рыбы и прочее. Даже сейчас, когда галльская столица могла похвастаться самым низким уровнем преступности в Союзе королевств, одна я бы туда не сунулась. Так что если исчезновение Форарльберга имеет криминальные корни, то раскапывать нужно именно здесь. Нагружать госпожу Шарро вторым поручением было неуместно, да и не уверена я, что в районе Старого рынка Мари столь же могущественна, сколь на левом берегу. А кто же у меня есть в Желтом районе? Похоже, что никого… Может, у стражников спросить? Ох, как неохота! Придя домой, я раскрыла на столе в кабинете объемную карту Лютеции и выделила интересующий меня район, максимально его приблизив. Долго рассматривала улицы, здания, вывески, пытаясь найти что-нибудь, к чему можно было бы привязаться. Глаза устали, и я уже собралась бросить это дело и идти на поклон к главе городской стражи, когда взгляд мой за что-то зацепился. Неяркая вывеска, витрина с мутноватым стеклом, а за ним две вазы из майолики, какие-то книги, бронзовые фигурки… Вывеска расплывалась, я прошептала заклинание «Poica Neitha» (очистить лишнее) и наконец смогла прочесть: «Лавка времени. Антиквариат». — Вот как! — Я радостно потерла руки. — «Лавка времени», мой дорогой Жан-Пьер Бонне! Надеюсь, ты меня помнишь и проявишь огромное желание мне помочь! Ну что же, план на завтрашний день нарисовался, и проведу я его весьма активно: к полудню — в Желтый район, к пяти — в таверну «Старый гоблин», к восьми — в Люнденвик на встречу с Джеком. ГЛАВА 9 Утро я начала с того, что открыла в компьютере папку со старыми записями и нашла дело, познакомившее меня с Жан-Пьером Бонне, хозяином «Лавки времени». Вернее, хозяином-то числился его брат Люсьен, но тот делил свое время между диваном и игорным залом, и в «Лавке» за все время существования был, кажется, дважды. Тридцать лет назад Жан-Пьер был совсем молод, двадцати пяти ему еще не было, по-моему. Магических способностей ему не досталось, но был дар, довольно интересный, — он умел датировать предметы, прикасаясь к ним. Только лишь датировка, без истории, имени изготовителя и прочих важных подробностей. Но ведь и это уже немало! И молодой человек стал пробиваться в среду торговцев антиквариатом и редкостями. Как раз в этот момент мне в руки попало дело о контрабанде артефактов эльфийского изготовления. Чем, вообще говоря, отличается амулет от артефакта? В принципе, и то и другое — предмет, изготовленный руками разумных путем соединения различных материалов и закачивания в него магической энергии. Но артефакт работает годами и десятилетиями без дополнительного вмешательства мага, чаще всего их создают с возможностью самоподзарядки. Амулеты же обычно одноразовые или с коротким сроком действия. Ну, например, музыкальные кристаллы работают до двадцати четырех часов чистого времени, после чего их нужно подзаряжать. Так вот, приятели Жан-Пьера занимались незаконной перепродажей древних эльфийских артефактов, были взяты с поличным и отправлены кто на рудники, кто в магические мастерские на зарядку амулетов. Двое главарей, довольно сильные маги, заняли причитающиеся им одиночки в специальной тюрьме, где стены камер отделывались тонким слоем орихалка. Если кто не знает, орихалк — это камень, полностью перекрывающий магическое поле. Жан-Пьер под большую раздачу не попал. Просто не успел ввязаться во что-то серьезное, поэтому остался на развалинах контрабандной империи, держа в руках связи и знакомства и научившись использовать свой дар. В сети я нашла о нем два упоминания. Всего два! Это при том, что о какой-нибудь Камилле Штакеншнейдер, не примечательной ничем, кроме выдающейся глупости и очень больших денег, пишут по два-три материала в день. И это обстоятельство подтверждало мою мысль: Бонне подгреб под себя обломки и построил из них свою… Ну, может, и не империю, но княжество. Зато в одной из статеек я нашла портрет интересующего меня почтенного антиквара. Ладно, не портрет, карандашный набросок, но талантливо исполненный. С рисунка смотрел на меня красавец с седыми висками, прекрасно одетый, с легкой благожелательной улыбкой взирающий на мир, лежащий у его ног. Вот, значит, как ты выглядишь теперь? Ну что же, тем интереснее будет поговорить с Жан-Пьером Бонне, управляющим антикварным магазином «Лавка времени». Колокольчик звякнул, дверь мягко захлопнулась за моей спиной, и глазам предстал удивительный мир антиквариата. Чиньские вазы соседствовали здесь с живописными полотнами, часы, дважды в сутки показывающие точное время, — с бронзовыми статуэтками, а изогнутые сабли и длинные хищные стилеты — с фигурками из нефрита или яшмы. Рядом с обитым потертым бархатом креслом можно было увидеть высокий и узкий шкаф, где за запыленными стеклами мягко мерцали фарфоровые чашки и серебряные сахарницы, темнели оловянные кубки и красные сургучные печати на свитках. Впрочем, если хорошенько присмотреться, можно было понять, что истинных сокровищ здесь, в торговом зале, никто не держит: все ценное хранится в дальней комнате и допускают туда далеко не всякого. Молоденькая блондинка в узких брюках и блузке с глубоким вырезом бросила на меня взгляд поверх лысины покупателя, склонившегося над альбомом открыток, и бегло улыбнулась. Видимо, она коснулась амулета вызова, потому что не прошло и минуты, как из неприметной двери в глубине зала выплыла вальяжная мужская фигура в старомодном сюртуке. Нет, не Жан-Пьер, но лицо явно знакомое. Я сосредоточилась на приметах: лет на вид около шестидесяти, выше среднего роста, фигура равномерно полная, голова большая, склоняет к левому плечу. Череп грушевидный, волосы темные, с проседью, коротко стриженные, высокие залысины. Лицо трапециевидное, с хорошими такими брылями, сущий бульдог… Кожа лица желтоватая, с красными прожилками на скулах и крыльях носа. Глаза узкие, цвет неразличим, наружные уголки приподняты. Нос маленький… ну то есть вообще почти незаметный. Рот горизонтальный, губы узкие и бледные, будто их и вовсе нет. Уши… Тут субъект повернулся так, что я увидела его правое ухо и чуть не засмеялась вслух. Вот теперь можно обойтись без составления словесного портрета — ухо, по форме напоминающее кочан цветной капусты, могло принадлежать лишь одному персонажу. Гийом Труакар по прозвищу Кочанчик когда-то был довольно умелым взломщиком сейфов, даже и магические замки открывал благодаря небольшому таланту в магии воздуха. Но однажды залез не в тот дом и был проклят духом, охранявшим хозяина. С тех пор у Кочанчика так тряслись руки, что даже замок собственной квартиры он открывал с трудом. Интересно, с чего бы это Бонне взял к себе работать вечного неудачника? — Господин Труакар! — позвала я громко, а когда он повернулся, ища окликнувшего, добавила совсем тихо, сопроводив слова заклинанием направленного звука: — Кочанчик! Бывший взломщик подпрыгнул на месте (я не шучу, именно подпрыгнул) и увидел меня; взгляд его метнулся по магазину в поисках выхода, но подходы к двери были неплохо блокированы мебелью, прилавком, лысым покупателем и мною. Труакар вздохнул и подошел поближе. — Госпожа Редфилд! — сказал он с тихой укоризной. — Ну зачем же вы так-то, во всеуслышание! Вон Мари, девушка невинная, только боги знают, что подумает. — Не волнуйся, Кочанчик, твоя репутация останется белоснежной, особенно если ты сейчас проводишь меня к своему хозяину и испаришься. — К хозяину? А… его нет! — Не ври! Лгать вообще грешно, а лгать следователю магбезопасности еще и вредно. Веди, даю слово, что у меня к господину Бонне всего лишь деловое предложение! Жан-Пьер сидел за письменным столом и трудолюбиво что-то подсчитывал, внося результаты в компьютер. Он поднял глаза на вошедшего Кочанчика и спросил: — Ну, что там такое? Но тут я отодвинула отставного медвежатника и шагнула вперед. По шороху за спиной поняла, что провожатый и в самом деле испарился, и вежливо поздоровалась: — Доброго вам дня, господин Бонне! Как дела, как здоровье? — Госпожа Редфилд, вот нечаянная радость! Прошу вас, присаживайтесь! Кофе? Или, помнится, вы любили аквавиту с островов, не желаете? — Спасибо, господин Бонне. Кофе будет достаточно. Антиквар не стал вызывать кого-нибудь и требовать подать кофе. Он прищелкнул пальцами, и на его столе загорелась спиртовка под устройством, в котором я опознала небольшую, на пару чашек, кофеварку эспрессо. Спиртовка горела под нижней емкостью, а верхняя была закреплена в качелях так, чтобы при наклоне кофеварки жидкость из носика полилась в чашку. — Отличная вещь! — оценила я. — Когда работаешь, самое то, чтобы не отвлекаться. — Желаете такую же? — Взгляд его стал острым. — Кажется, был где-то еще экземплярчик. — Благодарю вас, я подумаю. — Я попробовала кофе. — Превосходный сорт, это «Марагоджип»? — О нет, это «Эль Сальвадор Халатенанго»! Чувствуете цветочный аромат и привкус миндаля и какао? Откровенно говоря, ничего этого я не чувствовала, а слова «привкус миндаля» вообще наводили на мысль о цианиде. Но кофе был совсем неплох, и ответить пришлось неопределенным мычанием. Наконец я отставила чашку и сказала: — Итак, господин Бонне, вы даже не задаете мне вопроса, зачем я здесь? Мой визави пожал плечами.