– Ух… жестко. – Зато по-русски! Дюбуа пожал Стратт руку и произнес негромко: – Мисс Стратт, спасибо за предоставленную возможность. Я не подведу. Я и другие члены научной группы обменялись рукопожатиями с тремя космонавтами. Некоторой беспорядочностью мероприятие напоминало скорее неформальную встречу, чем официальную церемонию приветствия. – А вы, я полагаю, доктор Райланд Грейс? – в общей сутолоке повернулся ко мне Дюбуа. – Да, – кивнул я. – Знакомство с вами для меня большая честь. То, что вы делаете… Я даже не в силах постичь весь масштаб приносимой вами жертвы. Впрочем, я, наверное, зря? Не стоит об этом? – Я довольно часто думаю на эту тему, – улыбнулся он. – Не нужно специально ее избегать. А кроме того, мы с вами, как мне кажется, одного поля ягоды. – Думаю, да, – пожал плечами я. – То есть вы гораздо более серьезный специалист, чем я, но я тоже люблю цитологию[131]. – Да, тут мы с вами и впрямь похожи, но я имел в виду кома-резистентность, – улыбнулся Дюбуа. – Слышал, у вас тоже обнаружены маркеры кома-резистентности. Как и у меня, и остальных членов экипажа. – У меня обнаружены маркеры? – А вам не сообщили? – удивленно поднял бровь Дюбуа. – Нет! – Я возмущенно посмотрел на Стратт, но она была слишком занята беседой с мошенником Бобом и командиром Яо. – Впервые слышу! – Странно, – заметил Дюбуа. – Почему Стратт мне не сказала? – Вы спрашиваете не у того человека, доктор Грейс. Но я думаю, врачи передали результаты анализов непосредственно Стратт, а она сообщила их только тем, кому сочла нужным. – ДНК моя, и я имею право знать, – проворчал я. – Кстати, мне не терпится выяснить все о жизненном цикле астрофагов! – тактично сменил тему Дюбуа. – Доктор Шапиро, мой дублер, тоже в большом волнении! Полагаю, мы с ней будем заниматься вдвоем. У вас есть опыт преподавания? – Есть. И довольно большой, – признался я. – Великолепно! * * * С моего лица не сходит улыбка. С тех пор, как я узнал, что не погибну, прошло уже три дня. И я все еще улыбаюсь. Безусловно, я в любой момент могу умереть. Путь домой будет долгим и опасным. Да, я очнулся после комы по дороге сюда, но это вовсе не означает, что выдержу то же самое на обратном пути. А если я сумею обойтись без погружения в сон? Стану питаться жидкой кашкой из тюбиков, когда закончится обычная еда. Я же смогу пробыть один четыре года, верно? Нас ввели в кому, чтобы мы не убили друг друга. Но ведь полное одиночество в замкнутом пространстве может нанести не меньший вред психике. Надо почитать, в чем там дело. Но это все потом. Сейчас пора спасать Землю. Проблема моего спасения пока подождет. Главное, что теперь это проблема спасения, а не неизбежная смерть. На экране центрифуги мигает зеленый сигнал. – Гравитация восстановлена. Мы ненадолго оказались в невесомости, но потом я снова запустил центрифугу. Мне пришлось остановить вращение, чтобы включить двигатели. Ибо нельзя поддерживать гравитацию за счет центрифуги и перемещаться одновременно. Только представьте, что будет, если запустить двигатели вращения, когда корпус разделен на две части, соединенные сотней метров кабеля. Даже подумать страшно. За несколько десятилетий (обалдеть!), которые провел здесь Рокки, парень отлично изучил местную звездную систему. И поделился со мной всеми накопленными знаниями. Он обнаружил шесть планет, выяснил их размер, массу, расположение, элементы орбиты[132] и общую структуру атмосферы. Причем наблюдения совершал, никуда не двигаясь, прямо с борта «Объекта А». Похоже, эридианцы по своей натуре тоже любопытны, как и люди. И это очень здорово! Ведь мы не в сериале «Звездный путь»: я не могу включить сканер, который выведет подробную информацию о звездной системе. Чтобы вот так детально все изучить, Рокки потребовались месяцы регулярных наблюдений. И, что более важно, эридианец знает о проходящей здесь линии Петровой. Как и ожидалось, она устремляется к определенной планете – вероятно, наиболее богатой углекислым газом. В данном случае это третья планета от звезды, Тау Кита e[133]. По крайней мере, так ее называют на Земле. Первым делом мы направимся к Тау Кита e. Безусловно, мы могли бы провести «Аве Марию» сквозь линию Петровой в любом месте и собрать образцы астрофагов. Но тогда мы бы провели внутри потока частиц лишь пару секунд. Кроме того, любая солнечная система не статична. Нам пришлось бы двигаться с достаточной скоростью, чтобы оставаться на орбите вокруг звезды. Зато Тау Кита е – чудесная большая планета в самой широкой части линии Петровой. Мы выйдем на орбиту, и «Аве Мария» станет проходить сквозь плотный поток местных астрофагов каждые пол-оборота. Мы сможем оставаться там, сколько захотим, собирая все необходимые данные об астрофагах и о динамике линии Петровой. Итак, мы на пути к загадочной планете! Жаль, я не могу попросить мистера Сулу[134] проложить курс. Два дня я корпел над расчетами, проверял и перепроверял и, наконец, определил, какой требуется задать угол наклона вектора тяги. Конечно, у меня осталось 20 000 килограмм астрофагов. И это достаточно много, учитывая, что я могу достичь 1,5 g, расходуя по 6 грамм топлива в секунду. И кстати, на корабле Рокки действительно огромный запас астрофагов (до сих пор не понимаю, как удалось сэкономить столько топлива). Но я в любом случае буду следить за расходом горючего. «Аве Мария» разогналась до хорошей скорости, и мы встали на курс к Тау Кита e. Примерно через одиннадцать дней я включу двигатели, чтобы вывести корабль на орбиту. А пока можно снова вернуть гравитацию и перейти в режим центрифуги. Одиннадцать дней. Просто не верится. Общее расстояние, которое нам предстоит преодолеть, – более 150 миллионов километров! Примерно столько же, сколько от Земли до Солнца. И на это уйдет одиннадцать дней. Как? Разогнавшись до чудовищной скорости. Чтобы корабль разогнался, я включил двигатели на три часа. Когда мы достигнем Тау Кита e, я снова включу их, но уже для торможения. А пока наша крейсерская скорость[135] 162 километра в секунду. Подумать только! Если стартовать с такой скоростью с Земли, можно добраться до Луны за сорок минут! И на весь маневр, с учетом запуска двигателей для торможения в конце, уйдет 130 килограмм топлива. Астрофаги – это что-то невероятное! Рокки наблюдает изнутри пузыря из прозрачного ксенонита, вмонтированного в пол командного отсека. – Скучное название, – заявляет эридианец. – О каком названии ты говоришь? – удивляюсь я. Несколько дней Рокки сооружал на корабле Эридианскую зону. Он сделал несколько туннелей, ведущих с одной палубы на другую. Такое впечатление, будто через весь обитаемый отсек проходит лабиринт для огромного хомяка. – Тау Кита e. Скучное название, – отвечает Рокки, поочередно повисая в своем шаре то на одной рукоятке, то на другой. – Тогда назови планету по-своему. – Я? Назвать планету? Нет. Лучше ты. – Ты прибыл сюда первым. – Я расстегиваю ремни пилотского кресла и потягиваюсь. – Ты зафиксировал эту планету. Вычислил ее орбиту и расположение. Ты и называй. – Нет, корабль твой. Называй ты. – У нас на Земле есть традиция: если ты первым открыл какое-то место, то имеешь право дать имя всему, что там увидишь. Рокки обдумывает мои слова. Не перестаю восхищаться ксенонитом! Лишь один сантиметр прозрачного материала отделяет кислород, находящийся под давлением в одну пятую земной атмосферы, от 29 атмосфер аммиака. Я уж не говорю про разницу в температуре окружающей среды: 20 градусов Цельсия у меня против 210 градусов Цельсия у Рокки. В некоторых помещениях эридианец выделил себе больше пространства. Например, он почти полностью забрал себе спальню. Я настаивал, чтобы Рокки держал свой хлам у себя, и потому было решено отдать ему бо́льшую часть спального отсека. Рокки установил в спальне огромную шлюзовую камеру. Он ориентировался на размер шлюзовой камеры «Аве Марии» с тем расчетом, чтобы туда влезал любой важный предмет на борту корабля. На территорию Рокки я попасть никак не могу. Мой скафандр попросту не выдержит эридианскую среду. Меня расплющит, как виноградину. Зато через шлюзовую камеру мы хотя бы можем передавать друг другу какие-то вещи. Лаборатория почти целиком осталась за мной. Ксенонитовый туннель поднимается вверх по одной из стен, дальше идет по потолку и, наконец, сквозь потолок уходит вверх, в командный отсек. Рокки может наблюдать за любыми моими научными исследованиями. Поскольку земное оборудование не смогло бы работать в эридианской атмосфере, лаборатория по-прежнему в моем распоряжении. Зато с командным отсеком… все сложно. Рокки вмонтировал ксенонитовый пузырь в пол возле люка. Эридианец действительно старался как можно меньше вторгаться в мое пространство. И уверяет, что новые отверстия в полу, никак не повлияют на прочность корпуса. – Хорошо, – наконец, подает голос Рокки. – Название планеты ♫♪♪♫. Мне больше не нужен частотный анализатор. Это была квинта от ноты ля в малой октаве, затем ми-бемоль, взятый в октаву, и минорный септаккорд от ноты соль. Записываю себе в файл. Я не заглядывал туда уже несколько дней. И что сказал Рокки? Ага! «Это имя моей пары». Я удивленно таращу глаза. Ах ты, чертенок! Не говорил, что у него кто-то есть. Судя по всему, эридианцы не любят трепаться о своей личной жизни. В ходе наших бесед мы коснулись азов биологии. Я рассказал Рокки, как люди делают новых людей, а он поведал мне, как появляются маленькие эридианцы. Обитатели Эрид гермафродиты, и каждая пара взрослых особей размножается, откладывая рядом по яйцу. Сам процесс оплодотворения происходит между яйцами, когда одно из них поглощает другое. В итоге остается одно жизнеспособное яйцо, из которого через один эридианский год (сорок два земных дня) вылупляется новорожденный. Процесс совместного откладывания яиц двумя взрослыми эридианцами служит эквивалентом секса. Причем пары образуются на всю жизнь. Рокки впервые заговорил на столь сокровенную тему. – У тебя есть пара? – Неизвестно, – грустно отзывается он. – Теперь вместо меня, наверное, появился другой. Я улетел очень давно. – Грустно, – сочувствую я. – Да, грустно. Но необходимо. Я должен спасти Эрид. Выбери земное слово для ♫♪♪♫. Имена собственные – настоящая головная боль. Если парень по имени Ганс учит вас немецкому, вы так и называете его – Ганс. Но я физически не способен повторить звуки, которые издает Рокки, и наоборот. Поэтому, когда заходит речь об именах, каждому из нас приходится изобретать их аналог на своем языке. Настоящее имя Рокки представляет собой последовательность нот – как-то раз он воспроизвел их – причем эта музыкальная фраза ничего не означает на эридианском. Вот я и называю парня по-прежнему – Рокки. Зато моя фамилия является английским словом[136]. И Рокки называет меня его эридианским аналогом. А теперь я должен придумать свой вариант имени вместо словосочетания «пара Рокки». – Эдриан, – предлагаю я. Почему нет? – Пусть земное слово будет «Эдриан». – Понимаю, – коротко бросает Рокки и удаляется по туннелю в лабораторию. Я упираю руки в боки и, склонив голову набок, спрашиваю: – И куда ты собрался? – Есть. – Есть?! Стой! Я ни разу не видел, как Рокки ест! На его туловище я заметил только дыхательные щели и больше ни единого отверстия! Куда же он засовывает пищу? И, кстати, каким образом эридианцы откладывают яйца? Рокки очень неохотно распространялся на эту тему. Раньше он всегда ел в своем корабле. А потом наверняка тайком пронес еду сюда, пока я спал. Я практически съезжаю по лестнице, ведущей в лабораторию. Рокки уже на середине вертикального туннеля, перебирается по поручням. Я стараюсь не отставать.