– Да. – Перегрузки будут жесткие, – предупреждаю я. – Ты едва почувствуешь, а мне придется туго. Вплоть до потери сознания. – Это вредно для человека, вопрос? – В конце фразы голос Рокки едва заметно дрожит. – Немного вредно. Если я отключусь, не волнуйся. Главное, стабилизируй корабль. Я очнусь, когда корабль перестанет вращаться. – Понимаю. – Рокки сосредоточенно сжимает три пульта. – Начинаем! Я перевожу систему центрифуги на ручное управление и пропускаю три диалоговых окошка с предупреждениями. Сначала разворачиваю обитаемый отсек на 180 градусов. Как и в прошлый раз, я задаю минимальную скорость. Но в отличие от прошлого раза, я заранее зафиксировал все, что может упасть. И пока мир переворачивается вверх ногами и гравитация меняет направление, предметы в лаборатории и спальне остаются на своих местах. Теперь я чувствую, как 0,5 g прижимает меня к пульту управления. Нос корабля снова развернут от хвоста. Я включаю все катушки на смотку кабеля независимо от скорости вращения корабля. На экране отражается процесс сближения обеих половин, а ремни безопасности врезаются в кожу все сильнее. Лишь десять секунд спустя я едва дышу. Корчусь от нехватки воздуха. – Тебе плохо! – кричит Рокки. – Отменяй команду! Придумаем новый план! Говорить я не в силах, поэтому молча мотаю головой. Кожа на лице натягивается к ушам. Представляю, как страшно я сейчас выгляжу. В глазах темнеет по краям. Похоже на синдром туннельного зрения[176]. Какое точное название. Туннель постепенно меркнет, и, наконец, я окончательно погружаюсь в темноту. Через пару мгновений я прихожу в себя. По крайней мере, мне показалось, что через пару мгновений. Мои руки плавают в невесомости, и лишь благодаря ремням я до сих пор в кресле. – Грейс! Ты в порядке, вопрос? – Ммм… – Я тру глаза. Зрение пока нечеткое, в голове туман. – Да. Докладывай! – Скорость вращения равна нулю, – говорит он. – Управлять жуками трудно. Уточнение: жуками управлять легко. А кораблем, который они движут, трудно. – И тем не менее, ты справился. Молодец! – Спасибо. Я отстегиваю ремни и потягиваюсь. Переломов и новых ран, помимо ранее обожженной руки, вроде нет. Честно говоря, снова оказаться в невесомости даже приятно. У меня постоянно все болит – сказывается тяжелый физический труд, к тому же я еще не восстановился после травм. А без утомительной гравитации тело получает разгрузку. Листаю экраны на главном мониторе. – Все системы работают. По крайней мере, новых поломок нет. – Хорошо. Что делаем дальше, вопрос? – Займусь расчетами. Очень сложными расчетами. Мне нужно вычислить длительность и вектор тяги, чтобы вернуться к твоему кораблю, используя жуков в качестве двигателей. – Хорошо. Глава 23 На встречу я пришел вовремя. По крайней мере, я так думал. В письме стояло четкое время: 12:30. Но когда я добрался до места, все уже сидели. И молча пялились на меня. Мы решили пока не разглашать журналистам подробности аварии. Весь мир следил за ходом проекта – единственной надеждой человечества на спасение. И только не хватало, чтобы людям стало известно о гибели научных экспертов из основного и дублирующего экипажей. Говорите что угодно про русских, но секреты они хранить умеют. Всю территорию Байконура перекрыли. Из переговорной комнаты, которую оборудовали в обыкновенном автотрейлере, предоставленном русскими, открывался великолепный вид на стартовый стол. Я смотрел в окно на «Союз». Старая технология, спору нет, зато, пожалуй, самая надежная ракета-носитель из всех, когда-либо построенных. Мы со Стратт не виделись со дня взрыва. Ей срочно пришлось организовывать специальное расследование причин аварии. Откладывать на потом было нельзя – если трагедия произошла из-за сбоя в алгоритме или оборудовании, предназначенном для миссии, нам следовало знать. Я хотел подключиться к расследованию, но Стратт не позволила. Иначе кто бы тогда разбирался с мелкими неполадками на борту «Аве Марии», которые указывали в отчетах специалисты ESA? Стратт смотрела на меня в упор. Дмитрий перекладывал какие-то бумажки – наверное, очередной проект усовершенствования двигателей вращения. Доктор Локкен, вспыльчивая норвежка, спроектировавшая центрифугу, барабанила пальцами по столу. А вот и доктор Ламай в неизменном белом халате. Ее команда завершила отладку полностью автоматизированного медицинского робота, и, скорее всего, доктора Ламай ждет Нобелевская премия. Если человечество выживет. Присутствовал даже Стив Хэтч, чокнутый канадец, изобретатель зондов-жуков. Ну, хотя бы он не выглядел смущенным, а просто считал что-то на калькуляторе. Документов на столе перед Хэтчем не было, лишь калькулятор. Также за столом сидели командир Яо и бортинженер Илюхина. Яо выглядел особенно серьезным, а Илюхина ничего не пила. – Я опоздал? – поинтересовался я. – Нет, вы вовремя, – ответила Стратт. – Присаживайтесь. Я уселся на единственное свободное место. – Похоже, мы поняли, что случилось в исследовательском корпусе, – начала Стратт. – Здания больше нет, но все записи велись в электронном виде и хранятся на сервере, который обслуживает весь Байконур. К счастью, сервер находится в наземном пункте управления. И Дюбуа, будучи верен себе, все тщательно записывал. Она вытащила из стопки лист бумаги. – Судя по электронному дневнику, вчера Дюбуа собирался проверить исключительно редкий сценарий отказа генератора, работающего на астрофагах. – Такие испытания должна проводить я, – заговорила Илюхина. – Я отвечаю за техобслуживание корабля. Дюбуа следовало обратиться ко мне. – Что именно он проверял? – спросил я. Прочистив горло, вступила Локкен: – Месяц назад ребята из JAXA обнаружили, что генератор изредка выдает сбой. Он использует астрофагов для выработки тепла, которое, в свою очередь, питает небольшую турбину, преобразовывающую один вид энергии в другой. Старая проверенная технология. Для работы генератора достаточно ничтожной горстки астрофагов – лишь двадцать клеток за раз. – Не вижу особой опасности, – заметил я. – Все верно. Но если регулятор подачи топлива в насос генератора выдает сбой и одновременно в топливопроводе в этот момент оказывается слишком плотный комок астрофагов, тогда вплоть до нанограмма частиц может угодить в реакторную камеру. – И что случится? – Ничего. Потому что генератор, помимо прочего, контролирует количество ИК-света, которым облучаются астрофаги. Если температура в камере достигнет слишком высоких значений, ИК-излучение прекращается, чтобы возбужденные астрофаги вернулись в основное состояние. Надежная резервная система. Однако существует мизерная вероятность, что из-за короткого замыкания в системе инфракрасный свет может включиться на максимум в обход термопредохранителя. Дюбуа хотел смоделировать этот крайне маловероятный сценарий. – И что же он сделал? У Локкен едва заметно задрожали губы, но она заставила себя продолжить: – Он достал копию генератора, один из тех, что мы используем для наземных испытаний. Изменил подающий насос и ИК-излучатель, чтобы спровоцировать сбой. Он решил задействовать нанограмм частиц, дабы оценить, серьезно ли пострадает генератор. – Погодите, – вмешался я. – Нанограмма недостаточно, чтобы взорвать целый корпус. В худшем случае он бы кое-где расплавил металл. – Да, – кивнула Локкен. Сделав глубокий вдох, она медленно договорила: – Полагаю, вы знаете, как мы храним малые количества астрофагов? – Конечно, – отозвался я. – В небольших пластиковых контейнерах в виде взвеси в пропиленгликоли[177]. – Верно, – кивнула Локкен. – Когда Дюбуа запросил у руководства исследовательского центра нанограмм астрофагов, сотрудники по ошибке выдали ему миллиграмм! А поскольку контейнеры одинаковые, а количества микроскопические, Дюбуа с Шапиро ни о чем не подозревали. – О, боже… – Глаза защипало от подступивших слез. – Тепловой энергии выделилось в буквальном смысле в миллион раз больше, чем они рассчитывали. Само здание и все, кто там был, испарились. Боже… – Печальная истина в том, – вступила Стратт, зашелестев документами, – что у нас нет ни протоколов, ни опыта безопасного хранения астрофагов. Если бы вы попросили у кого-нибудь петарду, а вместо этого получили бы грузовик со взрывчаткой, сомнений бы не возникло: тут что-то не так. Но разве может человек невооруженным глазом обнаружить разницу между нанограммом и миллиграммом? Увы, нет. В переговорной повисла тишина. Стратт была права. Мы играли с энергией, разрушительная сила которой равна бомбе, уничтожившей Хиросиму, словно это был сущий пустяк. В любом другом случае мы бы ни за что не допустили такого безумия. Однако у человечества не оставалось выбора. – Выходит, придется отложить старт? – спросил я. – Нет, мы уже все обсудили и пришли к единому мнению: отправление «Аве Марии» откладывать нельзя. Корабль собран, проверен, заправлен топливом и готов к полету. – Дело в орбите, – подключился Дмитрий. – Корабль на низкой орбите с наклонением[178] в 51,6 градуса, таким образом, с Мыса Канаверал или с Байконура можно легко туда добраться. Но орбита нестабильна, она понижается. И если «Аве Мария» не полетит в ближайшие три недели, придется посылать туда отдельный экипаж исключительно для выведения корабля на более высокую орбиту. – «Аве Мария» полетит по расписанию, – твердо произнесла Стратт. – Через пять дней. Два дня экипажу отведено на предполетную проверку на борту корабля, а потому «Союз» стартует через три дня. – Прекрасно, – сказал я. – А что с научным экспертом? Уверен, по всему миру можно найти сотни добровольцев. С выбранным кандидатом можно провести интенсивный курс по требуемым знаниям… – Решение уже принято, – перебила меня Стратт. – Честно говоря, оно лежало на поверхности. У нас нет времени обучать нового специалиста всем премудростям. Слишком много информации и навыков исследовательской работы, которыми нужно овладеть. Даже самые одаренные ученые не осилят такой объем за три дня. И не забывайте, лишь у одного из семи тысяч человек есть комбинация генов, обеспечивающих кома-резистентность. И тут у меня внутри все оборвалось. – Кажется, я догадываюсь, куда вы клоните, – выдавил я. – Вы, конечно, уже в курсе, что у вас положительный генный тест? Вы тот самый один из семи тысяч. – Добро пожаловать в экипаж! – радостно заорала Илюхина. – Погодите-погодите! Нет! – замотал головой я. – Это какое-то безумие. Не спорю, я кое-что понимаю в астрофагах, но у меня нет ни малейшего опыта в качестве космонавта!