Она посмотрела на меня. – Войны, голод, эпидемии и смерть. Астрофаги – это в буквальном смысле конец света. «Аве Мария» – все, что у нас осталось. И я готова на любую жертву, лишь бы миссия обрела еще один, пусть даже крошечный, шанс на успех. Я лег на кровать и повернулся к Стратт спиной. – Главное, чтобы вас по ночам совесть не мучила, – съязвил я. Она постучала в дверь, которую тут же открыл охранник. – Я лишь хотела объяснить, почему так поступила с вами. Вы имели право знать, – стоя на пороге, сказала она. – Гореть вам в аду! – Так и будет, не сомневайтесь. Вы трое отправитесь на Тау Кита. А остальные в ад. Точнее, ад разверзнется прямо здесь. * * * Готовьтесь, Стратт, скоро перед вами разверзнется ад! В лице меня! Ад вам устрою я. Правда… я еще не подготовил речь. Но твердо намерен высказать пару слов. И очень недобрых. С начала моего четырехлетнего путешествия прошло восемнадцать дней. Пока я только добрался до гелиопаузы[186] Тау Кита – границы действия мощного магнитного поля звезды. По крайней мере, дальше оно не сможет отражать быстродвижущиеся частицы межзвездного излучения. Отныне радиационная нагрузка на корпус «Аве Марии» сильно возрастет. На меня это никак не повлияет – ведь я со всех сторон окружен астрофагами. Но я из любопытства слежу за датчиками наружной радиации. Их показатели лезут выше и выше. Хоть какой-то прогресс. Однако по большому счету, я лишь в самом начале долгого пути. Иными словами, я только открыл дверь и шагнул за порог. Скучно. Я совершенно один в космическом корабле, и заняться мне особенно нечем. В очередной раз провожу в лаборатории уборку и полную инвентаризацию. Может, поставлю какой-нибудь эксперимент с астрофагами или таумебами. Черт, неплохо бы написать статьи. Кроме того, я же несколько месяцев общался с разумным инопланетянином! Надо бы и о нем пару слов черкнуть. Кстати, на борту имеется отличная коллекция видеоигр. У меня буквально все программное обеспечение, существовавшее на момент строительства корабля. Игры наверняка скрасят мой досуг на какое-то время. Проверяю камеры с таумебами. Во всех десяти порядок. Периодически я подбрасываю туда астрофагов, чтобы таумебы не болели и плодились. В камерах воссоздана венерианская атмосфера, поэтому с каждым новым поколением таумебы к ней адаптируются лучше и лучше. Через четыре года, когда я сброшу их у Венеры, таумебы будут отлично подготовлены к местным условиям. Да, я решил, что сброшу таумеб. Почему нет? Я понятия не имею, в какой мир вернусь. С тех пор, как я улетел, на Земле минуло тринадцать лет, и, пока доберусь обратно, пройдет еще столько же. Двадцать шесть лет. Мои ученики станут взрослыми людьми. Надеюсь, все они выживут. Впрочем, нужно признать… кто-то, наверное, погибнет. Главное, не зацикливаться на этой мысли. Итак, когда я вернусь в нашу Солнечную систему, думаю, можно свернуть к Венере и сбросить таумеб. Правда, пока не знаю, как буду их сеять, но пара идей у меня есть. Самый простой способ – выкинуть возле Венеры сгусток зараженных таумебами астрофагов. Астрофаги впитают тепловую энергию при входе в атмосферу, и таумебы вырвутся на свободу. А дальше начнется самое интересное. Теперь штаб-квартира астрофагов как раз на Венере, и таумебы запросто могут начать охотиться, завидев столько «дичи». Инспектирую запасы бортового питания. Расход идет по графику. Упаковок с настоящей, вкусной едой осталось на три месяца, а потом только жидкое питание для коматозников. Очень не хочется снова погружаться в кому. У меня гены резистентности, но ведь они были и у Илюхиной, и у Яо. Зачем подвергать себя смертельному риску, если это не обязательно? К тому же я не уверен, что правильно задал параметры курса. Вроде все верно. Каждый раз, когда проверяю, убеждаюсь, что корабль движется в правильном направлении. А если вдруг что-то пойдет не так, пока я в коме? А если я проснусь, и обнаружится, что «Аве Мария» промахнулась мимо Солнечной системы на целый световой год? Хотя, может, я так устану от пребывания в замкнутом пространстве, одиночества и отвратительной еды, что, в конце концов, рискну уснуть. Посмотрим. Кстати, об одиночестве: я опять вспоминаю Рокки. Теперь он мой единственный друг. Серьезно. Единственный мой друг. Раньше, когда жизнь еще не превратилась в кошмар, я мало с кем общался. Иногда обедал с коллегами в школе. От случая к случаю в субботу вечером встречался за пивом со старыми приятелями по колледжу. Но благодаря замедлению времени, когда я вернусь, они окажутся на поколение старше меня. Я симпатизировал Дмитрию. Пожалуй, это был самый приятный человек из всей команды проекта «Аве Мария». Но кто знает, чем он занят сейчас? Черт, да может, между Россией и США идет война. Или наши страны стали союзниками. Даже не представляю. Забираюсь по лестнице в командный отсек, сажусь в пилотское кресло и вывожу на экран панель навигации. Не стоило бы так делать, но это уже стало для меня неким ритуалом. Выключаю двигатели, и корабль ложится в дрейф. Гравитация мгновенно исчезает, но я настолько привык к невесомости, что почти не замечаю изменений. Заглушив двигатели вращения, я спокойно могу пользоваться петроваскопом. Недолго вглядываюсь в космическое пространство – я знаю, куда смотреть. И вскоре нахожу ее – крохотную точку, светящуюся на частоте Петровой. Двигатели «Объекта А». Окажись я на расстоянии меньше ста километров от источника излучения, мой корабль целиком испарился бы. Я на одном краю системы Тау Кита, а Рокки на другом. Черт, отсюда даже сама звезда смахивает на обычную лампочку. Но я до сих пор отчетливо вижу вспышки двигателей «Объекта А». При использовании света в качестве реактивного топлива выделяется невероятное количество энергии. Вероятно, в будущем мы найдем этому применение. Например, Земля и Эрид смогут общаться с помощью ярчайших вспышек излучения Петровой, выделяемого астрофагами. Интересно, сколько же их понадобится, чтобы вспышку с 40 Эридана увидели на Земле? Мы могли бы говорить на азбуке Морзе, к примеру. Теперь у эридианцев есть копия Википедии. Заметив наши вспышки, они быстро сообразят, что к чему. И все-таки наша «беседа» получится медленной. 40 Эридана удалена от Земли на шестнадцать световых лет. И если мы пошлем сообщение типа: «Привет, как дела?», ответ придет через тридцать два года. Глядя на яркую точку на экране, я тяжко вздыхаю. Еще сколько-то я смогу за ней наблюдать. Я знаю, где окажется корабль Рокки в любой отдельно взятый момент времени. Эридианец пользуется составленным мной планом полета. Рокки доверяет моим научным знаниям так же, как я доверяю его инженерному таланту. Но через несколько месяцев петроваскоп уже не увидит свет от эридианского корабля. И не потому, что свет потускнеет – петроваскоп крайне чувствительный инструмент. Он перестанет регистрировать излучение, так как наши относительные скорости приведут к красному смещению[187] света от двигателей эридианского корабля. Достигнув моего корабля, длина волны этого излучения уже не будет соответствовать значению Петровой. И что? Предлагаете мне расписать адское количество релятивистских формул, дабы вычислить нашу относительную скорость в каждый отдельно взятый момент с позиции моей инерциальной системы координат, а затем провести преобразования Лоренца[188], и тогда станет ясно, когда излучение двигателей «Объекта А» выпадет из диапазона петроваскопа? То есть я узнаю, сколько еще смогу провожать глазами моего друга? А не слишком ли это жалостно? Ну что же, мой ежедневный печальный ритуал окончен. Я выключаю петроваскоп и снова завожу двигатели вращения. * * * Пересчитываю тающие запасы нормальной еды. Я «в дороге» уже тридцать два дня. По моим расчетам, через пятьдесят один день мне придется полностью перейти на жидкое питание. Иду в спальный отсек. – Компьютер, выдай образец питания для пациента в коме. Механические руки лезут в специальное хранилище и опускают на мою койку пакет с белым порошком. Я беру в руки пакет. Конечно, там порошок. Зачем добавлять воду в продукты длительного хранения? На «Аве Марии» замкнутая система водоснабжения. Вода поступает в мой организм, затем выводится оттуда разными путями, после чего проходит очистку и используется повторно. Я приношу пакет в лабораторию и высыпаю немного порошка в мензурку. Добавляю чуть-чуть воды и взбалтываю. Получается молочно-белая смесь. Подношу к носу. Никакого запаха. Делаю маленький глоток. С трудом заставляю себя не выплюнуть. Ощущение, будто во рту аспирин. Отвратительная горечь таблетки. И это «Консоме из горькой пилюли»™ в моем меню на ближайшие несколько лет. Может, кома не так уж и страшна? Отставляю мензурку в сторону. Я еще успею насладиться этим пойлом, когда придет время. А сейчас пора заняться жуками. Благодаря Рокки у меня есть четыре крохотных биореактора – каждая квазистальная капсула не больше моей ладони. Квазистальная, потому что сделана из какого-то эридианского сплава, который на Земле пока не изобрели. Он гораздо тверже известных нам сплавов, но поддается алмазным резцам. Мы долго не могли решить, из чего делать мини-капсулы. Первым и самым очевидным вариантом был, конечно, ксенонит. Правда, тут возникала трудность: как наши ученые их откроют? Ни один земной инструмент не справится с ксенонитом. Остается единственный способ – сверхвысокие температуры. Но тогда возникает опасность гибели таумеб внутри. Тогда я подумал о ксенонитовом контейнере с крышкой, которую можно наглухо прижать, как гермостворку. А на флешке я бы оставил инструкции по безопасному открытию. Рокки категорически отверг мою идею. Даже наглухо задраенная крышка не идеальна. За два года путешествия газовая смесь может потихоньку вытечь наружу, и таумебы задохнутся. Он настаивал, что следует делать цельную, полностью герметичную капсулу. Надеюсь, это удачная мысль. Итак, мы остановились на эридианской стали. Она прочная, окисляется медленно и обладает огромным сроком службы. А на Земле капсулу разрежут алмазной дисковой пилой. И наверняка изучат состав сплава, чтобы получить такой же. Сплошные плюсы! Насчет внутреннего устройства капсул Рокки особо не мудрствовал. В них помещена активная колония таумеб, окруженная имитацией венерианской атмосферы. А также очень тонкая, спиральная трубка, заполненная живыми астрофагами. Таумебы могут добраться лишь до наружного слоя, и им придется «прогрызать» себе путь внутрь трубки, общая длина которой составляет порядка 20 метров. Простые опыты доказывают, что с таким устройством небольшая колония таумеб продержится в течение нескольких лет. Что касается отходов – таумебы будут «вариться в собственном соку». Со временем количество метана в капсуле увеличится, а углекислого газа станет меньше, но ничего страшного. Людям капсула кажется крохотной, но для микроорганизмов это огромная пещера. Жукам я отводил первостепенное значение. Они должны быть готовы к запуску в любое время. Мало ли, вдруг на борту произойдет серьезная авария. Но если поломка некритичная, я не стану их запускать. Чем ближе мы подлетим к Земле, тем выше будут шансы таумеб на выживание. Помимо установки мини-капсул, надо заправить жуков. Я израсходовал почти половину топлива в зондах, когда приспособил их под двигатели для «Аве Марии». Но на жуков уйдет лишь по 60 кило астрофагов на каждого. Капля в море по сравнению с моим колоссальным запасом импортных, сделанных на Эрид, астрофагов. Самое сложное – открыть крохотный топливный бак жука. Как и все остальное на корабле, он не предназначался для повторного использования. Это все равно, что пытаться влить новую порцию бутана в одноразовую зажигалку. Она просто не рассчитана на такое. Ее корпус запаян. Мне приходится слегка вдавить крышку бака внутрь и, пользуясь шестимиллиметровой щелью, проникнуть внутрь… Ох, и трудно. Но я справляюсь все лучше. С «Джоном» и «Полом» я завершил вчера. Сегодня я занимаюсь «Ринго», и если успею, то примусь за «Джорджа». С «Джорджем» будет проще всего. Заправлять его не нужно. Этот зонд я не использовал как двигатель. Мне понадобится лишь уместить в нем капсулу. Чтобы найти подходящее место для капсулы, тоже пришлось повозиться. Несмотря на свой миниатюрный размер, внутрь зонда она не влезала. Тогда я с помощью эпоксидной смолы приклеил капсулу к днищу жука. А к верхней части припаял небольшой противовес. Внутренний компьютер строго ориентирован на определенное расположение центра тяжести зонда. Поэтому проще добавить противовес, чем заново перепрограммировать всю систему наведения. И тут перед нами встает проблема массы. Из-за капсулы масса каждого зонда увеличилась на килограмм. Но это некритично. Я помню бесконечные встречи со Стивом Хэтчем, на которых обсуждалась конструкция жуков. Он, конечно, со странностями, но в ракетостроении сечет ого-го! Жуки ориентируются в пространстве по звездам, а при недостатке топлива снизят ускорение до приемлемого. Короче говоря, жуки доберутся домой. Просто чуть задержатся в дороге. Судя по моим расчетам, для землян разница окажется незначительной. Хотя жуки проведут в пути на несколько месяцев дольше, чем было запланировано. Я выкатываю из складского шкафа БСКСА (большой старый контейнер с астрофагами) – светогерметичный металлический ящик на колесах. Там несколько сотен килограмм астрофагов, а на борту корабля 1,5 g гравитации. Поэтому я приделал колеса. Чего только не сделаешь, вооружившись инструментами и твердым желанием не таскать тяжести. Ручку ящика приходится держать полотенцем – слишком горячо. Подкатываю ящик к лабораторному столу, сажусь на табурет и приступаю к долгому и нудному процессу заправки топлива. Достаю пластмассовый шприц. С его помощью за один раз я могу впрыснуть в шестимиллиметровую щель 100 миллилитров астрофагов. Это примерно 600 грамм. В общем, на каждый зонд нужно примерно 200 впрысков. Открываю свой БСКСА и… – Фу! – Скривив лицо, я отшатываюсь от ящика. Он жутко смердит! – Чем так воняет?! – бормочу я. И тут до меня доходит. Я узнаю этот запах. Так пахнут мертвые, гниющие астрофаги. Я только что выпустил на свободу таумеб. Глава 27 Я подскакиваю с табуретки, но понятия не имею, что делать дальше. – Только без паники! – командую я сам себе. – Сначала думаем. Потом действуем. Контейнер пока горячий. Значит, там еще много живых астрофагов. Я вовремя обнаружил беду. Что хорошо. Я не о контейнере – ему хана. Мне в жизни не отделить в нем таумебы от астрофагов. Дело в другом: как бы туда ни попали таумебы, это случилось совсем недавно, и до топлива они добраться не успели. Да! Сейчас самое главное – не допустить попадания таумеб в топливные баки корабля. В прошлый раз они проникли сквозь многочисленные микроотверстия в бортовой системе. Видимо, таумебы просочились туда из обитаемого отсека, когда я занес их на борт. Топливная система почти нигде не соприкасается с обитаемым отсеком. Есть только один путь, каким они могли попасть в топливопровод, – через систему жизнеобеспечения. Если в обитаемом отсеке становится прохладно, бортовая система нагревает воздух, пропуская его через спиральные трубки с астрофагами. Единственная дырочка в одной из трубок могла сыграть роковую роль. К счастью, большой запас раскаленных до 96 градусов астрофагов, который я держу в лаборатории, так согрел помещение, что пришлось даже включить кондиционер. Ага, теперь я знаю, что делать. Мигом забираюсь в командный отсек. Вывожу на экран панель системы жизнеобеспечения и просматриваю лог-файлы[189]. Как я и думал, обогрев не включался больше месяца. Я полностью отключаю обогреватель. Компьютер показывает, что система обогрева отключена, но мне этого недостаточно. Лезу в основной электрощиток. Он как раз под пилотским креслом. Нахожу тумблер системы обогрева и отключаю.