— Хью, — проговорил Виктор уже громче. Он боялся повернуться, боялся посмотреть в глаза своему потенциальному убийце. Может именно этого он и ждал! Может он сидел там, с улыбкой на лице, и смотрел на эти две жалкие фигуры, перед смертью валявшиеся в объятии друг друга на полу и тихо смеялся про себя, наслаждаясь их страхом, и сотрясаясь от изредка накатывавшегося на него смеха. Что-то капнуло рядом. Конденсат, а может дождь, этот кислотный дождь за окном окончательно проел обшивку корабля и скоро, совсем скоро, вся эта масса отравы хлынет внутрь, поливая всех, кто останется к тому времени в живых. Но кто останется?! Кто, кроме Хью, останется в этом чертовом корабле живым?! Снова рядом упала капля. Виктор не повернулся, но чувства его обострились до предела. Будь здесь муха, он мог бы слышать ее за несколько метров. Да что метров! Казалось, он мог бы услышать ее с другой стороны корабля, звук ее лапок, ползущих по металлической обшивке, язычок, вылезающий покрытый всяким дерьмом ржавеющий корпус. А если бы эта муха решила взлететь, он мог бы услышать звук крыльев, разрезающих воздух, как разрезает или, вернее, когда-то разрезали воздух своими винтами вертолеты. Снова что-то упало, в этот раз где-то совсем рядом с ним. Виктор приподнял вверх лицо и вдруг, в этот самый момент, что-то упало ему прямо на лицо, что-то теплое и влажное. Виктор осторожно протянул руку и хотел смахнуть эту каплю, эту воду, но лишь размазал ее по лицу. Он снова провел рукой, в этот раз тщательно, краем ладони. Что-то серое, что-то мерзкое, тягучее и липкое, с какими-то странными красными полосками. «Что это такое»? — проговорил он еле слышно и снова поднял лицо вверх, в этот раз уже приподнимаясь на локтях. — Какого… черта… — он смотрел на потолок, но не понимал ничего. Вернее, у него были догадки, но нить, логическую нить, которая бы связывала происходящее и произошедшее, он так и не мог уловить. Он лишь видел, но не понимал. Мозг его справлялся со своими обязанностями гораздо хуже, чем глаза. Каролина тоже всматривалась в потолок. Виктор осторожно отодвинулся в сторону, чтобы она могла выбраться из-под него. Она так же смотрела вверх, туда, где с большого красного пятна на потолке что-то капало вниз. Минута, вторая, третья, проведенная в полной тишине и полном неведении. Наконец, Виктор опустил голову и посмотрел на Каролину. Та повернулась к нему и вдруг оба, будто по одной команде, приподнялись. Хью по-прежнему сидел, облокотившись на стену. Но это был уже не Хью, вернее, не тот Хью, которого они видели несколько минут назад, не тот съехавший с катушек маньяк, плевавшийся в гневе слюной, оравший, угрожавший и трясший перед их лицами пистолетом. Это был уже объект, лишенная всего живого органическая субстанция, обреченная в своем дальнейшем земном пути лишь на тление. Голова его была разбита. Кровь стекала густой струей по подбородку вниз, на лежавшую где-то в районе паха руку. Вторая его рука, с крепко сжатым в ней пистолетом, лежала на полу. Его дуло по-прежнему было направлено в сторону Каролины и Виктора, будто даже сейчас, даже после всего того, что произошло, даже после смерти, он не оставлял надежды расквитаться с ними, показать им, кем был он и кем были они. Но он был мертв, третий член экипажа корабля «Орион» отправился в небытие или, наоборот, в какой-то другой, полный новых приключений мир. Его голова была повернута на бок. Даже при слабом освещении было видно, что череп его разворочен, что пуля, по неизвестно какому стечению обстоятельств, выпущенная из пистолета, вошла в подбородок, прошла через всю голову, выворачивая и выплевывая на низкий металлический потолок корабля ее содержимое. — Он мертв… — озвучила очевидное Каролина. — Мертв, — согласился с ней Виктор. Он шагнул в сторону тела, но вдруг резко отпрыгнул назад. Рука с пистолетом слабо дернулась и ствол клацнул по металлу пола. — Твою же мать!.. — Это конвульсии, — тихо объяснила Каролина. — Луше отойди оттуда, — она показал ему на дуло пистолета, которое смотрело в его сторону. Виктор быстро отошел к стене. Быть убитым мертвецом после всего того, что они пережили, было бы верхом глупости. В рейтинге «премии Дарвина», он занял бы первую строчку. Вот только проблема — те, кто эту премию присуждали, уже сами давно валялись в могилах под метровым слоем грязи и радиоактивной пыли. — Точно… мертв? — Точно! Он застрелился… — Он?! — осторожно, будто все еще опасаясь, что Хью может вскочить и бросится на него, Виктор подошел к телу и с отвращением посмотрел в разорванную черепную коробку, в которой оставалась лишь половина левого полушария мозга. — Он хотел нас грохнуть и грохнул бы, но что-то ему помешало. — Что? Виктор коснулся ногой пистолета, но рука мертвеца не разжимала его. Тогда он ударил по ней ногой. Пальцы разжались, пистолет поскакал по полу и ударился где-то о металлическую стену. Виктор повернулся к столу и посмотрел на пол. Рядом валялась пустая гильза, чуть правее большим влажным пятном виднелся след от окровавленной сопли. Он повернулся к покойнику. На левом его ботинке, стекая вниз, виднелся след этой же сопли. — Он поскользнулся и случайно нажал на курок при падении! — На чем? — На сопле! — На сопле? — На сопле! Дурные манеры его победили, — Виктор хотел проговорить это серьезно, но, вдруг, лицо его растянулось в улыбке и громкий смех наполнил то помещение, где, совсем еще недавно, царило напряжение и страх. — На собственной, мать его, сопле! — он схватился за живот и прислонился к стене. Он давно так не смеялся, и смех заставил его желудок сжаться до боли. Он посмотрел на Каролину. Она стояла рядом, облокотившись на стол. Лицо ее было красным, на глазах по-прежнему были слезы, лицо искривлено в гримасе. Но то была уже гримаса смеха. Она смотрела на ботинок, на размазанную по полу соплю, на мозги, которые капали вниз с потолка. Как и Виктор, она смеялась в первый раз за долгие недели, а может уже и месяцы (никто из них не вел счет дням), смеялась искренне и с облегчением. — Трудно быть Богом, когда тебя мучает насморк, — сквозь смех и слезы проговорил, наконец, Виктор. Он сделан несколько глубоких вдохов и выдохов, вытер рукой слезы с глаз и приблизился к покойнику. — Нам надо вынести его отсюда. От него и так уже попахивает, а что будет через несколько дней, даже представить сложно. Давай положим его на куртку и вытащим за ноги. Каролина взяла со стола вонючую от пота и нечистот куртку Хью, осторожно подняла ее двумя пальцами и подошла к телу. Виктор хотел помочь ей, но она отодвинула его рукой и прежде чем он успел что-то сообразить, резко и совершенно неожиданно, с силой, которую сложно было ожидать в этой хрупкой и изнеможенной долгими страданиями девушке, ударила тяжелым ботинком мертвеца в лицо. Кровь и мозги снова брызнули в стороны, снова серая тягучая жижа, отлетев, прилипла к стене и полу. Тело поехало по стене вниз и с каким-то хлюпаньем упало в лужу собственной мочи и крови. Каролина брезгливо бросила куртку на обезображенную голову покойника и тихо проговорила: — До свиданья, господин Бог. Свое желание умереть в дерьме ты сегодня исполнил! 4 Они закопали Хью на следующий день на окраине леса, в нескольких десятках метров от корабля. Похоронами это назвать было нельзя. Палками и куском вырванной обшивки корабля они вырыли неглубокую яму и сбросили туда его уже окостеневшее и посиневшее тело. — Вот и все! — Виктор выпрямился и отбросил в сторону палку, которой он разравнивал землю. Как командир, он чувствовал в себе необходимость произнести какую-то речь. Он мельком взглянул на Каролину и тихим голосом начал: — Он не всегда был таким, я, да и ты, думаю, помним его другим — умным, расчетливым, даже порядочным человеком. Но на его долю выпало тяжелое испытание, и он его не прошел. Не потому, что он был плохим, а потому, что был слабым. Именно эта слабость превратила его в того, кем стал он в последние свои дни… — Слабость не оправдает его действия. Есть такие пределы, за которыми, человек прекращает быть человеком и становится тем, кем стал он. — Он не был таким до этого и никогда бы им не стал, не случись всего этого. Здесь есть, конечно, и моя вина и… — Виктор заметил, что Каролина развернулась и пошла прочь, видимо, не желая больше слушать его. Впрочем, он и сам двинулся за ней, не испытывая особой нужды стоять на могиле того, чья смерть принесла им обоим лишь облегчение, да и произносить какую-то речь ему, по правде сказать, не особо-то и хотелось. Но Каролина не пошла к кораблю. Сделав с десяток шагов в его направлении, она свернула вправо и пошла не небольшую полянку, где, под массивным деревом, стоял небольшой, выструганный из дерева, крест. Под ним покоилась Алисса, вернее те ее останки, полуистлевшие, полусожженные, которые они смогли отыскать. Каролина провела пальцами по коре креста и тихо проговорила: — Мы оставили ее одну с этим маньяком. Как и с Йоргом, я чувствую ее кровь на своих руках. Мы могли спасти их двоих, Виктор. Виктор взял ее сзади за плечи и повернул к себе. — Мы не могли спасти никого. Мы сделали все, что было в наших силах. Йорг сорвался в пропасть, Алиссу… — Виктор замолчал на секунду, думая следует ли ему произнести слово «съел», но подумав, решил заменить его более общим словом «убил», — … убил Хью. Мы не могли отвечать за жизни каждого, не могли предвидеть всего, что могло случиться! — Но мы должны были, — Каролина опустилась на колени на сырую, все еще свежую землю, и осторожно взяла ее горсть в руку. — Теперь мы остались вдвоем, Виктор, лишь ты и я… и больше никого, на всей это планете, во всей Солнечной системе, во всей Вселенной. «Ад это другие», помнишь, сказал кто-то из мудрых? — она слабо покачала головой, — нет, тот, кто это говорил не имел ни малейшего понятия о том, что такое настоящий «ад». «Ад» это когда больше нет никого, кроме тебя, это одиночество в своих чистых формах. Одиночество не философское, не поэтическое, а чистое, абсолютное, такое, какое не снились даже самому депрессивному человеку на земле. «Ад» это жить одному на целой планете, понимая, что после тебя не будет никого, что ты последний из всех! Она приподнялась и бросила землю обратно на могилу. — Ты не одна и… не будешь одна. Я буду с тобой, мы будем друг с другом до самого конца. Теперь, когда мы вдвоем, провизии хватит нам надолго, на сорок, пятьдесят лет, на долгую полноценную жизнь! — Полноценную? — она улыбнулась ему грустной улыбкой. — Ну… я имею ввиду полноценную в плане долгую, до старости!.. Мы сможем… — Мы не доживем до старости, Виктор, — не дослушав, она развернулась и пошла в сторону корабля. Вскоре кругом зашумели листья, они медленно начали сворачиваться в тоненькие плотные трубочки. К ним летел дождь, этот убийственный, разъедающий все на своем пути дождь. В последние несколько дней он шел все чаще и чаще. Погода портилась с каждым днем все больше и больше. Каролина зашла в корабль первой, Виктор задержался на несколько секунд снаружи. Он схватил две большие солнечные панели и втащил их внутрь. Жутко заскрипела входная дверь. На ней были видны большие оранжевые подтеки. Ржавчина стекала по двери вниз, образовывая на полу небольшую темно-оранжевую лужу. — Уж очень ты пессимистична! — Виктор дернул за ручку и она со скрипом заблокировала дверь. — Мы сможем здесь выжить! Главное, не делать никаких глупостей. — А ты слишком оптимистичен! Жить здесь долго мы не сможем, как бы нам того не хотелось. Еще пара десятков таких дождей и корабль не выдержит. Посмотри на него! — Каролина подняла руку и показала на потолок рядом со стеной. На нем, как и на двери, были видны ржавые подтеки. — А что мы будем делать зимой? Ты думал об этом? Она уже не за горами. Будит ли таким же ядовитым и снег, я не знаю, но холод, Виктор! Если температура здесь опустится ниже нуля, нас на долго не хватит. Мы не выдержим холодов! — Выдержим! Еще как выдержим! — Виктор схватил Каролину за руку, крепко сжимая ее в своих теплых ладонях. — Здесь есть лес, значит есть дрова, я заготовлю много дров! Вон туда, — он ткнул пальцем в угол, где стоял стол и где на потолке все еще виднелись кровяные следы, оставленные Хью, — мы будем их складывать. Из остатков обшивки я смогу сделать что-то вроде печи, чтобы выводить на улицу дым… Вот только у меня нет инструментов, — продолжал он уже тише, большей частью, говоря с самим с собой, — но это ничего, это мы как-нибудь решим. Мы проживем эту осень, увидишь, и зиму и… — И дальше, и что будет дальше, Виктор?! — Каролина вытащила свою руку из его плотно сжатых рук. — Что будет через пол года, через год? — Если корабль будет совсем плох, мы сможем пойти жить туда, за мост! Помнишь, мы видели там дом, где лежали эти трупы… труп, — поправился он, — это здание выглядело надежным! Там мы сможем оставаться долгое время, десятки лет, без опасения того, что крышу над головой вдруг прорвет и нас затопит. — Я не о корабле, я обо всем этом! Зачем все это?! Зачем тебе нужно такое существование? Жизнь должна приносить радость, хотя бы иногда. Какую радость приносит она тебе? Чего ждешь ты, на что надеешься? Что будет с тобой после этой зимы, что будет с тобой следующим летом? Мы сходим с ума, Виктор, мы медленно сходим здесь с ума. День за днем мы все больше погружаемся в это бессмысленное существование. В это безумие… — Но мы сможем приспособиться, сможем привыкнуть! — Я не смогу! — Послушай! Мы уже привыкаем ко всему этому. Помнишь первый день, когда мы здесь оказались, как… как Хью выходил в скафандре наружу, еще не зная, что это за планета и что от нее ожидать? Помнишь, как полило дождем Алиссу, как еле выжила она после всех этих ожогов. Теперь мы можем предсказывать появление этого дождя заранее. По состоянию листьев мы можем определять издалека приближение осадков. Мы научились обрабатывать дерево, я сделал топор из куска оборванной обшивки корабля, а это уже железный век, в конце концов, — Виктор засмеялся, впрочем, смеялся он не долго и уже через несколько секунд лицо его приняло прежнее серьезное выражение, — мы выживем здесь, даю тебе слово, мы сможем построить здесь новую жизнь для себя. Не такую как там, ту, прошлую жизнь уже не вернешь, но другую, на других уже принципах выстроенную. — Мы это кто, Виктор?! Здесь нет «мы», здесь есть лишь ты и я, и все, и больше никого! Кому нужны твои новые принципы, кому нужна теперь твоя эта новая жизнь? Виктор ничего не ответил ей на это. С минуту он не говорил ничего. Молчала, изредка поглядывая на него, и Каролина. — Помнишь, — заговорил он через минуту, видимо продумав про себя что-то, — когда мы сидели за столом с Хью, в тот… ну, последний тот день? — Каролина поняла, о каком дне он говорил и утвердительно кивнула головой. — Ты говорила что-то про другие поколения на этой Земле, которым мы могли бы дать жизнь! Ты действительно думала об этом или просто хотела его заболтать? — Другие поколения… дети, неужели ты думаешь, что я так жестока, что готова дать кому-то, какому-то маленькому созданию жизнь здесь, в этом проклятом месте? Человеческие мучения на этой планете должны закончится раз и навсегда, Виктор, — заключила она как-то совершенно тихо, — мучения этой планеты должны закончиться вместе с нами! — Ну, а если мы сможем все это перезапустить? Что если мы сможем дать человечеству еще один шанс? — Не понимаю тебя, — она не отводила от него своих удивленных глаз, — какой шанс какому человечеству ты хочешь дать? — Дети! Если мы дадим жизнь детям на этой планете, если мы обучим их всему тому, что мы знаем, если… — А что именно мы знаем?! Что из наших знаний поможет им выжить? То человечество, частью которого мы были, вымерло здесь как динозавры, как мухи! Да и мухи-то сами, тоже умерли. И ты хочешь, чтобы мы с тобой — ты и я, изнеженные, привыкшие жить в комфорте люди, породили существ, которые были бы способные выживать в таких условиях?! Нет! — она усмехнулась, — наши дети будут слишком слабы для этой планеты. Посмотри вокруг себя, здесь даже крысы не смогли выжить, даже жуки! Эта планета убила всех и каждого, смерть — единственное, что несет она в себе. Зачем все это, для чего мучать себя и других? Я не хочу никому давать дорогу в этот мир. Я… я просто хочу уйти из него, чтобы закончить все эти муки раз и навсегда!.. — О чем ты говоришь? — вскрикнул Виктор в каком-то отчаянном раздражении. — Что ты… опять городишь?! Убить себя, ты опять думаешь об этом? — Себя я убить не смогу, но ты… — Я никогда не причиню тебе никакого вреда! — Никогда? — она усмехнулась — Ты видел, как мы деградируем. Ты видел, как это было с Хью. Позавчера он был нормальным человеком, а вчера он стал лишившимся ума убийцей и… людоедом… Не зарекайся, Виктор! Здесь может быть всякое! — Хватит нести это дерьмо! — Виктор вскочил на ноги, не в состоянии больше выдерживать этот разговор. Его большие, с потрескавшимися красными капиллярами глаза уставились на, казалось, спокойно сидевшую перед ним Каролину. Ему казалось, нет, он был уверен в том, что она бредила, что мысли, вылетавшие из ее уст, были вовсе не мыслями, а каким-то сумасшествием, непроизвольно рождавшимся ее языком. — Пьяна ты что ли или температура у тебя? — он добавил пару нецензурных слова, развернулся и быстро пошел к сумке, которая висела на стене, той сумке, где в свое время хранилась Библия и бутылка водки. Он запустил туда руку и достал оттуда пистолет. Быстрыми шагами он вернулся к Каролине и с грохотом положил, почти бросил его на стол перед ней. — На, держи его у себя! И если я захочу убить тебя или… или сделать что-то с тобой, можешь стрелять мне прямо сюда, — Виктор несколько раз с глухим звуком ударил себя в грудь. — Не промахнешься, не бойся, бегать от тебя я не буду! — раздраженный, он отошел прочь, но вскоре вернулся и снова взял пистолет в руку. Каролина смотрела на все это каким-то безразличным взглядом, будто это был не пистолет, настоящий и заряженный, а какой-то сувенир, какая-то сущая ерунда, какая-то пустышка. — Нет! Хотя нет! — он начал вертеть пистолет в руках, пытаясь что-то найти, пытаясь что-то извлечь из него. Наконец, он надавил на язычок на его ручке и тяжелый магазин, с половиной патронов, вывалился с грохотом на стол. Каролина не вздрогнула. Безразличный взгляд не сошел с ее лица ни на мгновение. — На… на! Он совал разряженный пистолет ей прямо в лицо, но она не реагировала на это. Тогда он с грохотом бросил его на стол. — Бери пистолет себе, патроны останутся у меня… За себя я не боюсь, я боюсь, что ты сама с собой наделаешь глупостей! Каролина вытянула руку и сбросила пистолет со стола. Он с грохотом повалился на пол. Виктор лишь покачал головой и направился в угол, где лежал матрац, принесенный из его каюты. «Дура! — проговорил он тихо про себя, ложась на матрац и отворачиваясь в сторону стены, — какая же ты все-таки тупая дура!» 5