– Значит, бунт на корабле? – Не факт, посмотри, что наш компьютерный за сегодня нарыл. – Вот это да – новая информация, фигурально выражаясь, добавила простатит к ранее имевшемуся геморрою. Значит, отцы и дети либо дети против отцов? – Вроде того. Что делать будем? – Что делают в таких случаях? Звонок другу, конечно. – Я достал телефон. – У аппарата. – Фима, привет, это Стас. – Какой еще… черт, Стас, где тебя носило? – Везде. Ты сейчас доступен? – Для тебя – да, подъезжай. – Буду через пару часов. – Водки возьми. – С водкой не получится, тебе работать придется. – Бяда, – протянул он с отчетливым рязанским акцентом. – Ладно, подтягивайся, разберемся. – Уже в пути. – Я тут смотаюсь в одно место, надо кое-что сделать, а вы пока продолжайте наблюдение за нашим Беловайсфельдом, адмиралом и вот этой девушкой. – Я выложил на стол фото Марины. – Ничего себе! – заорал Котов, глянув на фотографию. – Чур я. – Оксане расскажу, – Сергей забрал у него фото. – Пусть Валя присмотрит, а то… – В чем дело? – поинтересовался я. – Тут такое дело: наш менеджер, Валентин, скандалит и грозит уволиться, – гнусно захихикал Саня. – Этот ваш Гриша, который Борисович, не дурак по гей-тусовкам прошвырнуться. – Ну и? – А наш Валентин на вид – мальчик-одуванчик, так вот, жалуется, что всякая сволочь норовит его потискать, замучился уже от съемщиков отбиваться. – Боитесь, что его трахнут ненароком? – Боимся, что он им всю голубятню разнесет. Валя в недалеком прошлом – капитан войсковой разведки, шесть командировок в Чечню. У него на счету больше убитых, чем у всех них – перетраханных. – А кто сказал, что будет легко? Пусть терпит, я ему премию выпишу за особо паскудные условия работы. Да, и еще, мужики, у вас квартиры на одну ночь не найдется? – Переночевать негде? – Просто два раза в одном и том же месте не ночую. – Смотри-ка, прямо как Ясир Арафат. Держи, лишенец. – Саня передал мне ключи и назвал адрес. – Только… – Только у тебя не убрано, – догадался я. – Это само собой. Только к телефону не подходи, а то я второй день на казарменном положении, а любимая женщина телефоны обрывает, опасается, что другую завел. – Ревнует – значит любит. – А то, – загордился Котов. – Ну, я пошел, пока. – Едва не забыл, возьми, – Саня протянул мне похожую расцветкой на советский червонец пятитысячную банкноту. – Зайдешь в семьдесят восьмую квартиру, скажешь, что от Котова из восемьдесят первой. – Долг чести? – На похороны собирают. В семьдесят четвертой квартире у соседей сына убили. – Как? – Приехал молодой лейтенант в отпуск с Дальнего Востока, из Внукова позвонил родителям, сказал, что скоро будет. А утром его нашли в котловане рядом с домом. Ему проломили череп и выпустили кишки. Вот такие дела. Так что ты там поаккуратнее. – Я постараюсь. Глава 22 Представьте себе гениального программиста по имени Ефим с гордой фамилией Копиевкер. Представили? Позвольте угадать: метр шестьдесят ростом на коньках и в шляпе, пузатенький, бородатый, с копной нечесаных волос. Робкий, даже трусоватый, нелюдимый и косноязычный, разговаривающий нормально только со своим компьютером на им двоим понятном языке. Настаиваете на своей версии? Понятно, поздравляю, вы проигравши. Я познакомился с ним больше десяти лет назад в одной московской качалке, где приводил в рабочее состояние свою прооперированную дельтовидную мышцу, а заодно и весь остальной организм. – Ефим Копиевкер, программист, – гордо представлялся он при знакомстве. От такого пафоса хотелось хихикнуть. Это желание тут же пропадало, стоило только на него глянуть. Под два метра ростом, с плечами гориллы, личиком пирата Карибского моря и взглядом, вызывающим у собеседника навязчивую мысль о валидоле. Сила рукопожатия его ладошки размерами со штык совковой лопаты была способна заставить заорать от боли булыжник. Он играючи выжимал лежа сто восемьдесят килограммов несколько раз, щеголял в кожаном прикиде и снимал бандану, только отходя ко сну. Ездил на раритетном «Харлее» и проводил свободное время в байкерской тусовке, где был известен под милым прозвищем Душегуб. Спец он был от Бога, один из лучших и самых дорогих в Москве. Работал только на себя, хотя заманчивые предложения поступали часто, однако все попытки хоть как-то адаптировать этого флибустьера к среде офисного планктона всегда заканчивались его громогласным «нах…» и выходом в дверь. Порой вместе с дверью. Он стоял в дверях, полностью закрывая собой проем, в старых трениках и защитного цвета безрукавке, открывающей взгляду пару ручищ толщиной с ногу среднестатистического россиянина каждая. За прошедшее с нашей последней встречи время он стал еще здоровее, если, конечно, это возможно. – Здорово, Стас, – он хлопнул меня по плечу, отчего мои ноги едва не ушли по колено в пол. – Проходи, можешь не разуваться, – у Фимы никто никогда не разувался в прихожей. – Привет, Фима. – Значит, сегодня без водки? – Увы, – вздохнул я. – Тогда кофе. Проходи, я сейчас, – и двинул на кухню. Я прошел в гостиную. Все тот же милый сердцу бардак: боксерская груша на тросе, гири, перчатки, кожаные шмотки на полу, плакаты со слегка одетыми девицами по стенам. Я уселся в кресло у стола. Фима появился с двумя литровыми, наверное, кружками, кофейником и сахарницей. – Угощайся. Я отхлебнул зверской крепости кофе и сразу зарядился бодростью. До завтра. – Как вообще дела? – По-разному, – Фима тоже глотнул из кружки и затянулся. – Недавно едва в ФСБ не замели. – Это за что? – Да так, пришел тут один кекс по рекомендации, принес заказ, заплатил аванс, а когда пришло время рассчитываться, явился с группой товарищей, предъявил ксиву и стал зазывать к ним в контору на службу. Да еще и аванс попросил вернуть, дескать, западло с Родины-матери бабло сшибать. – А ты что? – Что я? – Согласился? – Ты представляешь меня, каждое утро идущего на работу? – В кожаных портках? – В кожаных портках. – И в бандане? – И в ней.